01:27

минхен любит смертельно, правда; ему не нужны никакие письма, пафосные речи с микрофоном перед большой аудиторией, плакаты, вывески и афиши на шумных городских улицах. его «люблю» выражается в моменты, когда он накидывает теплый плед на плечи донхека и приносит чашку горячего какао в морозные вечера. город задыхается от зимних вьюг; минхен задыхается от каждого слова, которым донхек бьет прямо в солнечное. потому что он минхена – к сожалению или к счастью – разве что не игнорирует. замечает – уже хорошо. иногда может с благодарностью улыбнуться; когда минхен – сердце свое приносит на серебряном подносе, на колени становится и покорно ждет. донхек беспощадно протыкает его ледяным клинком. и, правда, это скорее холодно, чем больно. слишком, слишком холодно. просто все эти чертовы зимние вьюги, собранные воедино, все эти сумасшедшие вечера, когда на пять/десять/надцать ниже нуля, – все у минхена внутри. в солнечном. – огонь потух, правда? – спрашивает минхен у тишины. «а разве он когда-то вспыхивал?» но донхека можно запомнить по оставленным на столешницах чашкам из-под кофе, пятнам от зубной пасты на раковине, помятым футболкам по углам гостиной, окуркам в стеклянной пепельнице на кухонном столе – да, он любит оставаться ночевать. донхека можно узнать и запомнить по этому беспорядку, хаосу, путанице в алфавите и таблице умножения; но этот хаос приносит минхену удивительное спокойствие. этот хаос заставляет минхена смертельно любить в моменты, когда когда все снова наперекосяк, когда вызвать хоть капельку теплого чувства в ответ не помогают даже плед и бесконечные чашки с какао; даже уютные объятия и слова поддержки в моменты, когда донхек в них нуждается. минхен сейчас разве что дышит, создает иллюзию жизни; минхен тоскует, и эта тоска порождает собой все эти чертовы всплески безудержной теплоты. неконтролируемой, важной; но, возможно, донхек не видит и не чувствует, потому что не хочет? его можно запомнить по стеклянному взгляду, усталым вздохам, натянутому молчанию в ответ на практически любую минхенову реплику. его можно запомнить по полнейшему болезненному безразличию – холодному, как все февральские вьюги за окном. донхек – февраль; самый холодный месяц в году (самый жестокий месяц в году); минхен – июльское солнце. они словно на разных полюсах или и вовсе на разных планетах; но откуда ни посмотришь – везде сияет полярная звезда. путеводное светило в непроглядной ночной темноте. и когда донхек уходит, минхен думает, что на самом деле он хочет остаться. а когда донхек возвращается, в нем нет ни грамма тепла. но он возвращается – снова к теплому пледу, горячему какао, минхеновым объятиям. донхек возвращается и делает из порядка хаос, с ним наступает ночь даже в свете полуденного (холодного) солнца. донхек – февраль, который минхен отчаянно пытается отогреть. «огонь потух, правда?» – горит, – отвечают откуда-то сзади негромко. минхен оборачивается. донхек стоит в дверях полутемной комнаты, его рука покоится на солнечном сплетении, а огромный мягкий плед грозится вот-вот упасть с плеч. в свои последние дни февраль внезапно становится очень теплым; но все бесконечные зимние вьюги, холодный морозный ветер и абсолютный ноль по цельсию, все это – у минхена внутри. в солнечном.