01:27

юта давно привык к тому, что сычен – это домашний уют; покой, монохромная тишина. его руки – лилии и гвоздики – мягко обнимают перед сном, ерошат волосы, проходятся по шее невесомым порывом ветра и остаются на плечах – мягко, ненавязчиво, но в то же время – непозволительно интимно. сычен – это песни о любви (молодой женский голос – мелодичный, но не писклявый) и старые-старые письма, отправленные любимым с фронта. он готовит завтрак и ужин, читает книги каких-то китайских философов, занимается йогой, когда никто не видит, и периодически подкармливает уличных котов. по выходным они с ютой выбираются в город и бродят среди неоновых витрин, красочных лавок, других бродящих – робких, несмелых, живых. в такие моменты юте хочется придумывать красивые истории, полные слегка сентиментальной романтики, но потом он осознает (мысль – словно звонкая пощечина), что сычен даже не держит его за руку. что сычен даже на него не смотрит. и, на самом деле, это все произошло так спонтанно, что юта даже не успел заметить – вместе учатся, вместе живут (конечно, как друзья, ну или нечто меньшее, чем друзья); и пускай говорят на совсем разных языках, по-разному думают и улыбаются другим людям – так даже лучше. юта почему-то знает, что чем дальше – тем ближе. это поразительный парадокс, но как только он начинает делать вид, что сычена не существует, тот сам тянется к нему – как примятый ботинком цветок, медленно поднимающийся к солнечным лучам. так ведь не бывает. никогда и ни с кем не бывает. сычен кошмарно уставший после пар – его волосы хаотично растрепаны, очки перекошены на одну сторону, а взгляд настолько безжизненный, что юту невольно бросает в дрожь. он молча готовит ему кофе и предлагает посмотреть какой-то тупой вечерний ситком, но сычен не отвечает и продолжает листать свои бесконечные конспекты. юта поджимает губы – «ну ладно» – и уходит спать. он почти засыпает, когда слышит возню за стеной. это сычен – закрывает все свои тетради и прячет в стол, снимает очки, накидывает на плечо полотенце, достает с полки стопку чистой одежды и идет в душ. на часах – половина второго ночи. юте даже становится немного стыдно: «быть может, я выкладываюсь не на полную? быть может, мне тоже нужно изводить себя так, как он?». проходит время, а в состоянии сычена ничего не меняется. он такой же уставший, такой же безрадостный и становится самим собой только в моменты, когда подходит к юте – подходит на немыслимо близкое расстояние (непозволительное для них двоих), крадется неслышно, как кошка, и привычно кладет руки на чужие плечи. юта не может расслабиться, как бы ни старался, но он думает, что это нормально. некоторые вещи требуют времени. некоторым людям слишком трудно разобраться в самих себе. и в итоге они как будто общаются без слов. «я тебя…» «я тебя тоже». и на этом все заканчивается. юта прикрывает глаза с грустной улыбкой и ничегошеньки не говорит. сычен продолжает с доводящей до дрожи осторожностью мять его плечи, пока за окном – ночь, безоблачное черное небо и бессонный город. юта всегда пьет соджу, а сычен – шампанское. от него он становится каким-то мягкотелым и сентиментальным и временами даже плачет, закрывшись в комнате, или лежит на полу, безмолвно и безэмоционально глядя в потолок. юта в университете – почти что отшельник, а сычен – главный отличник и любимчик преподавателей. юта помнит залитые солнцем скверы осаки, а у сычена в вэньчжоу осталась старенькая любимая гитара. поразительно, как они вообще сумели сойтись. (кто-то же должен сказать это вслух, правда?) «я тебя…» «я тебя тоже». но пока они тенями расплываются по комнатам. юта впервые за полгода решает покурить. сычен слушает мантры, чтобы уснуть. их разделяет всего-то одна тонкая стена, а кажется, словно вечность.