01:27

«плакать – это хорошо, – часто любил повторять марк, – если ты плачешь – значит, еще можешь чувствовать». «лучше бы я не», – думается донхеку, но он не произносит этого вслух, он стойко молчит, потому что у них все хорошо, у них все правильно, как у лучших друзей. вот донхек провожает марка на самолет, на очередной чемпионат по волейболу где-то в осаке, вот просит писать ему почаще, точно зная, что марк не будет даже желать доброго утра. ему не до этого. время на донхека у него есть только в сеуле, пыльном и шумном, вне всех его парижских завтраков, амстердамских огней, тайваньских пляжей. во вневременности донхек – пишет курсовую, защищает курсовую, ухаживает за больной кошкой, три раза пробует перейти на вегетарианство и столько же раз срывается, потому что тоску по любви проще всего заедать чем-то жирным и сытным. пускай сердце станет – лучше – от несчастной любви. марк прилетает, он сонный, но жутко счастливый, а еще будто бы едва загорелый. донхек не признается, как ему по марку плакалось, беспощадно ночами в подушку, как хотелось его рук рядом, его губ, его шепота, его вдохновленных рассказов о первом проигранном тайме и о том, как они отыгрались во втором. вся жизнь донхекова – проигрыш. один-единственный раз он таки признается: – я даже, знаешь, плакал по тебе разок. марк втягивает губами сигаретный фильтр, выпускает дым (он нечасто курит, только в сеуле; куда уж этому городу быть грязнее) и нелепо смеется. они ждут такси под аэропортом. – радуйся, пока можешь плакать, – снова повторяется он, – значит, ты еще не очерствел. и не добавляет, конечно же, «как я».