01:27

донхек игрался своим «я люблю тебя», как детской неваляшкой, делал из него самолетики, словно из тетрадных листов, произносил его настолько беспечно, как будто сообщал погоду или отвечал на вопрос: «как дела?». донхеку ничего не стоило подойти ближе, поцеловать в щеку и порезать ее этим же почти щекотным в своей остроте «я люблю тебя», и марк ощущал его так осязаемо и реально, словно это настоящее лезвие вагоном метро проезжалось по его подбородку. это была такая тупая игра. такая тупая, она не стоила ни единого зрителя, ни единого купленного билета. это было такое бездарное кино, даже не элитарное, а марк проигрывал пленку снова и снова: чужие губы в остатках липкого терияки после ужина в южноазиатской забегаловке несмело коснулись его уха, немного задев пряди крашенных волос, и снова обронили это: «я люблю тебя» со вкусом приторных специй. донхек отстранился и рассмеялся почти беззвучно, а после вытер губы салфеткой. марк просто сидел, вдавленный в свой бархатный обеденный стул, и не мог ответить даже самым дежурным жестом. он чувствовал себя обесточенным зданием с голыми стенами, а донхек своими признаниями словно искал в этих стенах ночлег. марк подорвался на ноги и прилип к уходящему тэилю, постарался встрять в их разговор с енхо, даже рассмеялся натурально, непринужденно. и за спину себе не смотрел. не видел, как донхек провожал его взглядом, пожимая плечами. марк просто не знал, куда деться от этих кадров, что наслаивались в его и без того тесной памяти такими тонкими эпизодами. донхек признавался ему в любви губами в соусе терияки, губами в клубничном джеме, губами в сахарной пудре, губами в сигаретном дыме, губами в карамельном бальзаме, губами в персиковом тинте. он всегда делал это шепотом, но марку казалось, будто он кричал. и марк слышал эхо этого «я люблю тебя» повсюду, куда бы он ни пошел. а донхек, как было ему положено, смеялся. и еще желал марку спокойной ночи, на своей кровати отворачиваясь к стене. марк бормотал неразборчиво в ответ, а сам смотрел, как блики с улицы рисовали какой-то причудливый сюр на общажном потолке. действительно: для донхека его «я люблю тебя» ничего не значили. они были шуткой, вздором, причиной поставить марка в неловкое положение, из которого он, тем не менее, всегда выпутывался с завидным профессионализмом. для марка донхековы «я люблю тебя» были колыбельной в полтретьего ночи, перед утренней записью на мубанке, а потом интервью для какого-то веб-журнала. снотворным перед долгой неделей без сна. и причиной, по которой марк рано или поздно произнесет то же самое в ответ. даже если донхек не рассмеется.