01:27

прилетев в украину, марк впервые ощутил собственное одиночество физической болью, а не легкой щекоткой где-то на подкорке сознания. о киеве марк знал только из туристических брошюр и того, что им с энтузиазмом протарахтел донен на заднем сидении арендованной машины. перед самым вылетом они с донхеком поругались. несерьезно, так, как поругалась бы парочка, живущая вместе пару десятков лет. марк даже не думал извиняться, или оборачиваться и разговаривать, или непринужденно обнимать на прощание, но мысль о том, что он не мог взять донхека с собой, ударила больно и в самый последний момент. в самолете они с юно смотрели сериал и делились наушниками. марк даже успел выпить кофе, а легче ему не стало. воочию увидев киев, он почему-то сразу подумал: «здесь можно покурить». там хотелось покурить. зима кусалась, но не отрывала кожу такими ошметками, как их домашняя или маркова ванкуверская. вообще-то, все было довольно знакомым, будто эти улицы уже ни единожды ему снились в какой-то антиутопической истории. было и хорошее – дешевые желейные конфеты, которые застревали в зубах (их они купили, чтобы привезти мелким, а потом уничтожили ещё в отеле), снегопад круглые сутки, задорный смех местных, их разговоры, которых марк совсем не понимал, но все равно почему-то прислушивался. и где бы он ни оказался, он по наитию пытался отыскать хоть одно знакомое лицо. потом съемки. им укладывали волосы и делали макияж. одеться нельзя было – примялось бы. марк видел в этом какую-то почти до смешного болезненную метафору, аллюзию, а парень из стаффа на фоне что-то громко кричал на русском (наверное, на русском), напрочь сбивая марка с мыслей. тэен неуклюже водрузил руку ему на плечо. от него пахло вишневым тинтом. он сказал, что марк витал в облаках. он ошибался. марк чувствовал себя хорошо, только трижды запнулся, беззвучно зачитывая свою партию, но такое было вполне естественным на холоде. потом еще случился юкхей, что вышел к марку на балконе отеля. он был без линз, и его крашенные в белый волосы влажно липли к лицу после душа. а ещё он единственный из них всех носил отельный халат и тапочки. экстравагантный, в общем-то, юкхей. еще плохо говорящий по-корейски, но от того почему-то только более обаятельный. марку даже на долю секунды показалось, что он мог бы поцеловать его, пока они стояли на немыслимой высоте самого дорогого отеля страны, о которой марк ничего не знал, и перед ними были пятнами раскинуты огни, похожие на сеульские. марк действительно мог бы поцеловать юкхея, у которого из-под небрежно запахнутого халата виднелась голая влажная шея, гусиная кожа от киевских ночных минус восемь. и юкхей так безболезненно и живо улыбался, несмотря на эти укусы дурной непогоды. марк снова посмотрел прямо перед собой и выдохнул в морозный воздух, тут же наблюдая за паром, сорвавшимся с его губ. в каком-то смысле он наслаждался этим. но его все еще кусал не холод, а одиночество. он вернулся в комнату и подумал, что ему хотелось еще тех химозных желейных конфет. он вежливо обратился к юкхею и попросил сходить за пачкой к тэену. юкхей вышел, и марк остался наедине с тишиной. он достал из кармана пижамных штанов мобильник и какое-то время смотрел в экран, наивно ожидая получить сообщение от донхека. но донхек был занят. он тоже работал. и, быть может, в перерывах смеялся с похабных шуток джено. и о марке не вспоминал. юкхей вернулся как-то молниеносно быстро и с непринужденной улыбкой бросил небольшой пакетик со сладостями на маркову кровать. марк тоже улыбнулся – благодарно, – но конфеты его резко перестали интересовать. он понял, что вел себя, как слабак, как истеричный подросток, что выпендривался, словно никого и ничего не боялся. завтра им предстоял еще один тяжелый день съемок, и марку следовало выспаться хотя бы потому, что он ненавидел чувствовать себя уставшим. или неспособным. или некрасивым. но юкхей просто остановился над ним, над его кроватью, словно перепутал маршруты, и марк невольно потянулся вперед, выше, упираясь коленями в мягкую дорогую постель. марку хотелось бы сказать, что это юкхей первый поцеловал его. что это юкхей прилип к нему, как та самая желейная конфета – к зубам, вцепился губами и пальцами, настырно, будто к источнику кислорода. но это был марк. за тяжелый рабочий день он не успел даже покурить, и все, что ему оставалось, – пропускать сквозь себя этот морозный и дымный киевский воздух, запах нефти и кожи сумок шанель от бутика через дорогу от их отеля. кожа под халатом юкхея была ледяной, а марк все равно задыхался. он поставил телефон на беззвучный и закинул его в прикроватную тумбочку. юкхей нависал над ним, обнаженный и красивый, словно какой-то бог, и марк ощущал себя самым слабым на свете. самое страшное, что вины за то, что он делал, он не почувствовал ни на секунду. они просто целовались несколько часов, почти до рассвета, а потом юкхей, смеясь и едва не задыхаясь, перелез на свою кровать и пожелал марку спокойной ночи, хотя они оба прекрасно знали, что уже не смогут уснуть. донхек марку так и не написал – ни в тот день, ни на следующий.