01:27

донхек сжигает все подарки тэна, этого богатенького сыночка предпринимателей из таиланда, юнца, ничего не ведающего о жизни, об источниках денег (а они не берутся из воздуха) и о том, что делать, когда в карманах не звенит даже мелочь. у них случается интрижка в millenium hilton – белое аскетичное здание отеля, лазурная подсветка бассейна, странная тайская еда, живые экзотические цветы в волосах парня, который предпочитает не называть своего настоящего имени и сразу лезет донхеку под одежду. донхек не сопротивляется, только чувствует себя как-то странно, и все тактильные ощущения словно обостряются в один момент. тэн пахнет полупрозрачно, кокосовым маслом и кисло-яблочным парфюмом – пятьдесят на пятьдесят. отельный номер люкс – благовониями и горячим тайским летом с террасы. снаружи – бирюзовое небо, в мягком талом пломбире белоснежного постельного белья – не то столкновение на сверхскорости, не то плавное и какое-то надсадное в своей нежности соприкосновение. донхек знает, что он только – один из. тэн тыльной стороной ладони гладит его бедра, донхек раненой ланью – дрожит, никак не может расслабиться. его целуют за ухом и в шею, мажут по щеке горячими губами, прижимаются и стонут. донхек возбуждается, но не прекращает состоять из игривой неприкасаемости, – ворочается на кровати, ныряет лицом в подушку, будто в океанскую пучину, и тэн оставляет поцелуи на ангельских крыльях его загорелых лопаток. – красивый, – говорит он, и это не то, что донхек хотел бы запомнить о себе. ; тэн за поясницу обнимает его в аэропорту. шепчет что-то на ухо, трется кончиком носа, целует. донхек убеждает себя, что ничего к нему не чувствует, – бессмысленно, все равно что читать молитвы. донхек разрешает себя целовать, потому что вспоминает, как ему было хорошо в том люксовом номере, когда его раздели, целовали и относились, будто к божеству. когда утром велели принести ему завтрак. когда поцеловали в висок и прошептали что-то на тайском. донхек, конечно, ни слова не разобрал, ведь знал ничтожно мало, но тон чужого голоса был бархатисто-мягким, любящим, почти до испуга. донхеку так давно не говорили самых простых вещей. – ты хороший, – он ложится тэну на плечо в зале ожидания, нагло вытягивая ноги в проход. – ты лучше, – на чистейшем корейском отвечает тэн, большим пальцем поглаживая его запястье и перебирая тонкие звенья браслета. донхек знает, что он лучше. лучше всех, кто был у тэна до него и будет после. (но какая теперь разница?) в сеуле донхек сжигает все подарки тэна, выбрасывает и отрывает от себя его хлам, отдает на благотворительность эту любовь по частям, выставляет на аукцион, словно самый дорогой лот. прощается с огнями таиланда и запахом кокосового масла. жалеет – в принципе – мало о чем. быть может, лишь о том, что не целовал тэна немного дольше, еще когда не знал, какой он на самом деле. в сеуле небо серое и затянутое, в бангкоке – все такое же безоблачно-изумрудное. у донхека с кожи медленно сходят царапины и засосы, а его губы забывают, как целоваться. и тэн совершенно точно уже не помнит его. донхек не понимает, хочется ему этого или нет. в кармане пижамных штанов вибрирует телефон. донхек не ощущает себя ничем, кроме сгустка домашнего безобразия, сонного после контрастного душа и самого простого на свете. «я скучаю по твоему лицу», – тэкстит ему тэн, и это не то, что донхек хотел бы запомнить о нем. ; когда донхек оставляет сообщение непрочитанным, тэн звонит. по сумасшедше дорогому роумингу сквозь бесчисленные тысячи километров, потому что он давно выехал из хилтона и вообще улетел куда-то в один из теплых штатов. донхек отвечает, потому что ему становится забавно. и потому что тэн звонит в четыре утра. фоном шумит какая-то странная инди-музыка, крики и возгласы, отчетливо пьяный голос в трубке – тривиален до немого ужаса. но донхек сам не замечает, как сжимает бедрами одеяло, ворочаясь на постели, пока тэн на ухо шепчет что-то о том, как сильно хочет взять его еще раз. донхек не думает, что отдался бы. но, зажмурившись и закусив губу, почти беззвучно постанывает в ответ. ; возможно, это только хитрая работа одиночества, но тэн прилетает за ним осенью. донхеку нечего ему ответить заранее, хоть тэн и ничего не спрашивает. он лицом – в ключицы, пальцами – в волосы, на затылок, шею, спину и под футболку. у него внезапный джетлаг и почти отвратительная похоть в уставших глазах. донхек везет его к себе и заталкивает в душ. готовит ему кофе и почти тянется к его сигаретам, купленным по дороге и торчащим несуразно из кармана джинсовки. у них ничего совместного нет, а даже если бы и было, донхек не смог бы придумать ему названия. он понимает, что тэн тоже, когда тот, уставший и мокрый, подходит к нему со спины и целует в родинку на затылке. – спасибо, – выдыхает он, и донхек впервые слышит от него что-то, что хотел бы запомнить о них двоих.