01:27

марк снимает куртку, под ней – растянутая майка, майка алкаша, как о ней обычно отзывается енхо, ни следа от байкерской напускной крутости, важности, бунтарства, только – запах сигарет, выжженная солнцем кожа, разлет ключиц, временная татуировка на шее, шрамы и родинки, тело – что храм в послевоенку, ни рыба, ни мясо, такой себе сюрреалистический театр. он достает пиво из холодильника, ставит банку на подставку из-под позавчерашней газеты, включает новости, которые уже знает, потому что большинство из них создал сам. он думает, что создал сам. на его щиколотках разодранная кожа – раны острого асфальта и осколков разбитых бутылок. парочка в квартире этажом выше снова громко трахается. марк снимает и майку – оставаясь голым по пояс, он укладывается на неудобном диване, долго смотрит чуть левее от блеклой люстры на потолке, слизывает медовую пряность пива и косяка с губ. вообще-то, его жизнь не всегда была такой. марку предвещали большие свершения, блестящую карьеру, достойное будущее. марк все похерил. проебал. скомкал, разорвал и выбросил. уничтожил. утилизировал. закатал в бетон. сжег и развеял над канализационными люками. потому что влюбился в донхека. донхек пришел и – улегся виском на холодную парту. улыбнулся, прищурился (солнце сквозь жалюзи, смесь мела и пыли в воздухе), тук-тук пальцами по дереву, поводил, поцарапал, добрался до марковой тетради – исписанной вдоль и поперек, неаккуратной и толстой, – по математике. марк обратил на него внимание вскользь и очень неприветливо, он не любил, когда его отвлекали. донхек пришел и – – привет. в школьной столовой, в очереди за бенто-ланчем, марк одернул галстук и поправил пиджак. ему вмиг стало так неловко, будто все софиты мира направили свой свет на него. донхек пришел и – надоел марку на третью неделю их псевдо-общения. привязался. приклеился. впечатался в марка как грузовик и оставил открытые переломы. у марка не было сил оттолкнуть его от себя, но когда он отпал сам, как старая засохшая болячка, марку стало внезапно очень пусто и как-то. как будто его жизнь – сериал, из которого вырезали целый сезон. донхек пришел и – единожды позволил марку себя поцеловать. весной, у наружной школьной стены, так самонадеянно, почти надменно, бальзам для губ карите-черника-вишня, острый бульон из-под рамена, холодный спрайт со льдом. марк целовал жадно, будто хотел его съесть, и донхек поддавался ему, потому что чувствовал себя главным блюдом на последнем ужине приговоренного к казни. действительно, жизнь марка не всегда была такой. после школы ему стало как-то плевать, с кем там водился донхек, кого любил и тащил в постель, ему и правда было все равно, если это был не он сам. в один момент марк просто понял, что его мысли не отпустили донхека, даже когда отпустило тело. и именно презрение к собственной физической оболочке привело марка к тому, кем он является сейчас. новости прерываются рекламой, реклама – новостями. противный голос ведущей, дефолтная фоновая музыка, помехи. в этой квартире – ничего о прошлом, но одновременно – прошлого так много, что марку не помогают ни замки на дверях, ни решетки на окнах. он прикладывает пальцы к губам и вспоминает свой первый поцелуй. донхек пришел и – подарил ему его, как шоколад, который старшеклассницы обычно вкладывали в карманы пиджаков понравившимся мальчишкам.