Огоньки на зимовье

Николай пролистал еще несколько страниц дневника. В тексте по-прежнему не было ничего значимого. Он нарочито пропускал фрагменты текста, что не были прожжены или размыты. Лиза писала о том, как она искала путь в деревню. Описывала, как катилась на лыжах за несколько километров от вокзала, как пыталась найти дом своей опекунши. Оказалось, что девушку, как и Колю, тоже привлекал таежный лес. Девчонка забавно описывала мощь и стать Тайги. И как же ее привлекал один лишь вид могучих деревьев! «Наконец, я согрелась. Наверное, это потому, что наелась досыта. Все-таки, тут очень вкусно готовят! Даже бесплатно налили чаю. Так сказать, за красивые глаза. Это подняло мне настроение. Я уже собиралась выходить из кафе, но ненароком уловила разговор группы работников с местной лесопилки, болтающей за одним из ближайших столиков. Я не хотела подслушивать, но, что поделать, у меня с детства слишком хороший для приличной девушки слух. Ха!». В нескольких местах после слов были изображены смешные, милые рожицы, словно бы карикатуры. Сразу становилось понятно, что их рисовала молодая девушка, которая, вдобавок ко всему, пребывала в хорошем расположении духа. «Их разговор показался мне любопытным. После первых слов я стала слушать уже осознанно. Стыдно, признаюсь. Один из тех мужиков сказал, что приехал какой-то иностранец. Паренек из Германии. Еще сказали, что он ни с кем не общается, и в одиночестве шатается по деревне, словно юродивый. Потом речь зашла о том, что он, мол, „родственник той ведьмы, старухи Вайгер“. Да-да, они говорили о моей тетушке. Я усмехнулась тогда. Нашли бабку-ведьму! Все же было как раз наоборот! Тетушка никогда не вредила людям, а только помогала. Она — местная целительница. Много лет назад она лечила людей заговорами, снимала отрицательную энергетику. К ней даже приезжали из крупных городов, и опекунша помогала людям за символическую плату — нужны были средства, чтобы поддерживать свою жизнь. Сама же всегда горбилась, да и в целом выглядела не очень здорово. Так было прежде. Сейчас, насколько я знаю, у моей дорогой тетушки совсем иные приоритеты: все последние годы она стремилась жить в тишине, поддерживая в приличном состоянии свое жилище, заботясь о дальних родственниках (иногда старушка высылала посылки, доверху забитые высушенными травами, а также теплой одеждой) и о своих „последователях“ — в частности, обо мне. С каждым годом тетушка слабела. Теперь я чаще ухаживаю за ней и ее домом, а не иначе. Изредка появлялись скептики, которые принимали тетушку Вайгер за шарлатанку. Она не обижалась, да и вообще, наверное, не замечала чужую критику. Вдобавок люди, верящие в сверхъестественные силы, опасливо обходили дом старушки стороной. Напрасно считали, что Вайгер имела скверный характер. За это, вероятно, ее наградили репутацией злой ведьмы. Да, порой она поступала не лучшим образом, но за всеми недостатками я всегда видела в ней добродушного человека и любимую тетушку. Не передать словами, как меня возмущали слова о том, что она ведьма!.. Эх, кажется, я становлюсь слишком эмоциональной. Не желая больше слушать подобную чепуху, я просто ушла. Хотелось поскорее встретиться с тетушкой. Зайдя в избу, с порога спросила у тетки, правду ли говорили, что к нам пожаловал родственник. Она в это время растапливала печку, подкидывала древесину в огонь. Я не дожидалась ее ответа сразу. Вместо этого скинула вещи на старый диван с потрепанной обивкой, села рядом и решила расслабиться. Пламя напомнило мне что-то родное. Треск поленьев создавал уютную атмосферу. После я узнала, что иностранец и впрямь существует. Его зовут Лукас, и он будет жить с нами. Вот это новость! У меня появилось множество вопросов, но тетушка, видимо, что-то разглядела у меня на лице, поэтому, чуть помедлив, сказала, что Лукас скоро вернется, и что она нас познакомит. Тогда я и осознала, что сейчас от нее точно ничего не добьюсь. Осмотревшись, я испытала то чувство, которое неизменно посещало меня в этом доме. Мне кажется, что без этого ощущения мне всегда будет чего-то не хватать. Всякий раз, когда я заходила в домик семейства Вайгер, что-то внутри меня сжималось. Окна в избе были плотно занавешены, поэтому здесь было темно и сыро даже днем. Казалось, словно это обитель ночи: не обычной романтичной ночи со светлой луной, а таинственной и жуткой, как на кладбище в полнолуние. Где-нибудь в углу или под ковром почти наверняка плодились жуткие пауки. Да, я их безумно боюсь… Поэтому в уборке принимаю относительно-сравнительное участие. Вообще-то, я бы полностью взялась за уборку дома, но тетка бы мне голову открутила, сунься я в какой тайный уголок. Комнату всегда освещал только огонь из печи, поэтому тут всегда был полумрак. Хотя не смею жаловаться — мне это даже нравилось. Что ж, на сегодня я как-то слишком много текста написала. Ну-с, дорогой мой дневник, я расскажу тебе что-нибудь чуть позже. По крайней мере, ты меня всегда выслушаешь». Улыбка на последней рожице была немного неровной, будто бы была нарисована неуверенной, дрожащей рукой. На этом запись оборвалась. Коля отвел взгляд от дневника и ненароком задумался. Тем вечером в деревне было очень темно. Зимой темнело намного раньше, чем летом. Впрочем, то была самая темная ночь на памяти Николая. Даже березы казались чернильно-черными. Поднялась сильная метель. Она контрастировала с общей мглой. Метель кружила и свистела, будто бы нарочно запугивая местных жителей. Те, конечно, и без того боялись высунуть нос на улицу. Людей, снующих туда-сюда в прежние, теплые дни, почти не осталось: никто не хотел болеть в преддверие новогодних праздников. О необычном случае, произошедшем в следующие часы, позже рассказали Коле его клиенты из числа лесорубов — три закадычных друга-собутыльника. Их роли в последних событиях были довольно незначительными. Николай никак не мог запомнить имена тех лесорубов — он считал их безнадежно глупыми недотепами. Однако, дабы Коля мог как-то обращаться к ним, предпочитал называть (в рамках случая, разумеется!) Василием, Никитой и Борисом. У них не было собственных домов. Должно быть, предки этих лесорубов проиграли дома в карты или, скажем, пропили их. К счастью, владелец пилорамы был хорошим человеком: он обеспечивал нуждающимся крышу над головой. Уж многие годы местом жилья лесорубам приходились небольшие амбары. Рабочие должны были где-то отдыхать. Вдоволь поболтав и насмеявшись в придорожном кафе, подвыпившие лесорубы планировали возвращаться на участок. Но не тут-то было! Перед тем, как лечь спать, они решили прогуляться. И тогда попали под метель. Понимая, что оказались не в самой приятной ситуации, одним из тех здоровяков было высказано новое предложение — мигом возвращаться на базу. Спальные домики лесорубов стояли сразу за проезжей дорогой, за распилочным участком. Спустя двадцать минут, слегка уставшие, они появились в залесье. Проходя мимо пилорамы, мужики осмотрели рабочее место и тогда, совсем недалеко от нее, приметили человека, явно непохожего на одного из рабочих. В меру высокий паренек, одетый в темно-красную мантию, стоял к ним спиной и загребал на руки заготовленные к продаже поленья. Примечательная мантия выделялась на общем фоне. По ее выпирающим краям было заметно, что изнутри мантия утеплялась окрашенной в бордовый цвет шерстью. Скрывающий лицо странника балахон был украшен столь же бордовым мехом. Несмотря на довольно длинные и к тому же теплые рукава, парень был в вязаных деревенских варежках. Пусть лесорубам мода, в общем-то, была незнакома, но и они сквозь метель смогли оценить его забавный, одновременно красивый наряд, о чем поведали Коле. Темный капюшон плохо скрывал лицо человека, но как бы лесорубы не пытались доглядеться, им все равно мешали погодные условия: метель хлестала снегом по глазам, да и освещения не хватало. Темны ведь зимние сибирские ночи. Один из лесорубов спохватился: — Эй, парень! Ты что тут творишь? Это наши поленья! Странник опешил — вряд ли рассчитывал на появление рабочих. Да и, мол, какое им до него дело? Не поворачиваясь к лесорубам, парень положил охапку дров на снег. Распоясался и вынул из внутреннего кармана мантии небольшой кожаный кошель. Варежки мешали расстегнуть молнию кошелька, и человеку пришлось снять их. Холод его не волновал. Один из рабочих, Борис, вглядываясь сквозь метель, заприметил, что кисти рук у того человека были тщательно перебинтованы. Впрочем, руки заинтересовали Бориса не больше, чем мантия. Человек подошел к ним. Двумя пальцами он вытянул из кошелька банкноту и передал ее ближайшему лесорубу — Никите. Тот перевел взгляд на купюру. Всмотрелся и замер от удивления: парень заплатил за дрова суммой втрое больше реальной цены. В руке Никиты, колыхаясь на морозе, лежали десять евро. — Ты кто такой? Приезжий, что ли? — неуверенно спросил третий лесоруб. То ли со страху, то ли от холода, малоразличимый голос Вовы, третьего рабочего, хрипел и едва не переходил в шепот. Вьюга продолжала свистеть. Незнакомец спокойно, вежливо представился. Слова его, казалось, приглушали скверную метель: — Guten Abend. Ish bin Lucas Weiger.