Огоньки на зимовье

Николай по-прежнему листал дневник Елизаветы. Переминался на скамейке: закидывал ногу на ногу, стараясь ничего не отсидеть и не отморозить. Вглядываясь, замечал, как выведенные неуверенной рукой Лизы символы светлели по мере приближения к последней записи дневника (хотя, кажется, к тому моменту Лиза стала сильнее давить на ручку, благодаря чему подчерк оставался разборчивым). Изредка Коля отвлекался: то посматривал на широкую деревянную лопату, как бы жалея, что оставил свою работу незаконченной, то на дорогу напротив. Николай ждал, что сейчас из-за поворота покажется Тетка Вайгер и отчитает его за прочтение чужих тетрадей. Даже Коля остерегался эту старуху. «Доброго вечера, дневник. Я снова хочу наполнить тебя частичкой истории из моей жизни. Уделишь еще минутку? Лукасу определенно понравился мой чай. Уверена — иначе быть не могло! Ужиная, он даже поблагодарил меня за старания лаконичным и четким словцом: — „Danke“. На университетских лекциях наш преподаватель (мудрый и совершенно добрый человек) как-то раз упомянул, что немцы, как и любые другие люди, не любят, когда к ним обращаются неуважительно. Так вот обычное „спасибо“ вместо „большого“ они воспринимают за неуважение к собеседнику. Да что там — чуть ли не за оскорбление! Для меня это, конечно, мелочи. Я бы не подумала обижаться, даже если бы он просто кивнул головой в знак своей благодарности. Внимание, конечно, тоже немаловажно. Лукас почти не проявляет интереса ко мне. Избегает. А может, мне так только кажется. Парни редко тянулись ко мне первыми — все-таки, я не красавица. Зато Лукас очень хорош собой. Да, мой друг, хочу признаться: видимо, я влюбилась в него. Он ведь так не похож на моих знакомых! В нем нет присущей им напыщенности, цинизма или агрессии, хотя он и не чрезмерно добр. По-моему, ему совсем безразличен окружающий мир. Он представляется мне диковинным фруктом, ананасом среди яблок. Так и хочется раскусить, чтобы узнать, что он скрывает за своей кожурой! Мне показалось, что парень был чем-то взбудоражен. Дело даже не в том, что случилось сегодня. Я думаю, что, наоборот, очень скоро что-то должно произойти. После ужина тетушка попросила Лукаса развести огонь в печке. Без затопленной печи на ночь было бы очень холодно. Я читала книгу, закрывшись в своей комнате, когда услышала, что Лукас поднялся с кресла в гостиной». Начиная со следующей строки, ручка Лизы дрожала и бегло выводила буквы. «Знаешь, я считаю, что многое из записанного прежде текста, могло бы показаться интересным только мне одной. Но, честное слово, этим днем произошло нечто невероятное! Я всегда понимала, что у семейки Вайгер есть свои секреты, но… чтоб они были настолько грандиозными? Нет! Мне ведь до сих пор трудно поверить во все это!.. Порой мне кажется, что существует некоторая грань между реальными и нереальными событиями. Представь, что они похожи на две стороны одной целостной фигуры — нашей жизни. Мы, люди, проводим… всю свою жизнь на одной стороне… изредка заглядывая по ту сторону. Каждый день мы сталкиваемся с трудностями — на первый взгляд, непосильными для нас вещами! Эти вещи лежат за горизонтом нашей… „плоскости“. А то, что мы наблюдаем на другой стороне, нас цепляет. Ошарашивает настолько, что чаще всего мы отвергаем возможность существования таких вещей! Мы представляем вторую плоскость иллюзорной, незримой. Пытаясь наступить на поверхность, можно либо никогда не подобраться к краю, либо… провалиться в пустоту. Представь, мы искренне так думаем. Мы не понимаем, насколько она крепка и как вообще держится. Задаемся вопросами… Можно ли назвать ту сторону фигуры допустимой, „честной“? Перед тем, как ответить, нужно поставить перед собой важное условие: нельзя допускать компромиссов — хотим услышать четкий ответ! И тогда, разобравшись в себе, делаем выводы: либо увиденное событие совсем примитивно и оттого вполне реально, либо мы отметаем его, оставляя на иллюзорной стороне. Впрочем, иногда мы начинаем сомневаться. Иногда, о-очень редко в людских головах созревает заманчивая идея. Бывает, что событие представляется возможным. Конечно, оно все равно останется странным, недосягаемым для нашего понимания, но мы начинаем верить, что при определенных стечениях обстоятельств событие обретает некую форму. Оно как бы становится реальным! Спорным, но возможным. Поэтому у двух сторон существует… ребро. Точка соприкосновения нашей теоретической фигуры. Мы, люди, называем это пересечение волшебством, магией. Как угодно, лишь бы оправдаться! Скажи мне, дневник. Мой преданный читатель и первый друг. Если бы я рассказала тебе кое-что, что было бы выше нашего с тобой понимания, если бы я предложила тебе совершенно фантастическую историю, ты снова выслушал бы меня и принял? Мы могли бы общаться так, будто эта и следующие за ней записи обыкновенны и вполне возможны? Готов ли ты был бы поверить мне?». Николай сосредоточился. Он догадывался, что следующая запись Лизы будет важной. Не обязательно для него конкретно, зато для девушки — точно. Как бы там ни было, он продолжал читать. «Листая книгу, я думала только о Лукасе. Приходилось несколько раз перечитывать одно и то же место, потому что я постоянно сбивалась. Не могла сконцентрироваться. Так что вскоре я оставила чтение. Отложила книгу, поднялась с кровати. Я твердо понимала, чего хотела… Мне нужно было попытаться заговорить с Вайгером! В соседней комнате шуршали газетные листы. Лукас рвал бумагу, чтобы развести огонь в печке. Я не хотела мешать — решила, что подожду, и, когда он закончит, обращусь к нему на немецком языке (ну, разве что сперва немного подсмотрю за ним и подумаю над словами, которые буду произносить). Так я и поступила. Приоткрыла дверь комнаты, заглянула в образовавшуюся щель. Вайгер стоял на коленях перед печью. В руках он сжимал разорванную газету — небольшой бумажный ком. На правой кисти не было бинтов — он свернул их клубком как бумагу и закинул в печь. Кожа на его руках смотрелась отвратительно: она была обуглена и покрыта черными струпьями. Я присмотрелась и не увидела ни зажигалки, ни спичек. Еще задалась вопросом: а чем он собрался разводить огонь? Тогда-то я заметила огонек. Он был высотой с карандаш, не больше. Яркости хватило, чтобы осветить всю комнату. Пламя аккуратно объяло газетные листы… Я не сразу поняла, откуда Лукас получил этот огонь. С шара во все стороны полетели догорающие кусочки бумаги вперемешку с лоскутами бинтов. Догорая, они падали на пол. Лукас как будто забавлялся: перекидывал горящий комок из руки в руку, чуть ли не жонглировал им. Лицо парня не выдавало ни радости, ни страха. Он, казалось, не чувствовал боли. Даже не щурился! Увиденное поразило меня. Я не могла верить своим глазам. Лукас получил огонь… из ниоткуда! В конце концов, он бросил горящую газету в печь и прикрыл чугунную дверку. Я решила пока не беспокоить Лукаса. Было бы глупо, да и я все-таки не смогла бы с ним заговорить. Особенно после такого, в самом деле! Что прикажешь мне спрашивать у него? „Кто тебя научил добывать огонь из воздуха?“. Нет, вообще ничего не стану спрашивать. Не сегодня. Осторожно, пока Лукас не заметил меня, я нырнула в свою комнатку, схватила книгу и сделала вид, что не приближалась к двери… Надеялась, что спрячусь от него на этот вечер и придумаю, как действовать дальше. Только достала тетрадь, чтобы запечатлеть все эти события, но не тут-то было! Лукас сам подошел ко мне! Вошел в комнату без стука и попросил перебинтовать ему руки! С одной он снял повязку перед растопкой, а другая слетела еще днем, когда его колотили селяне. Я помогла Лукасу. По запястью, через большой палец, на ладонь… Затем указательный, средний… Захватила остальные пальцы… К счастью, я умела забинтовывать руки. Помогая, обратила внимание на кожу Лукаса. Черную, обугленную. Местами из-под корки кровоточило. Ужас! Такие раны бывают после серьезнейших ожогов. Речь идет о, кажется, третьей или четвертой степени ожога. Так неужели руки Лукаса — это и есть источник пламени? Удивительно! В общем, наш разговор не задался — на этот раз молчала я. Впредь буду вести себя осторожней с этим парнем. Да и со своей опекуншей тоже. Кто знает, на что способно семейство Вайгер? Как много тайн они скрывают от меня? Не знаю, правильно ли я поступила, когда решила излить эмоции на бумаге. Написанное ни в коем случае не должно попасть в чужие руки. И все же, несомненно, нужно продолжать следить за развитием событий. Это и страшно, и интересно! Как будто бы я попала в сказку!.. Что же мне об этом случае мог бы рассказать сам Лукас?.. Поживем — увидим». Несколько минут Николай смотрел на дневник. Не читал, не переходил к следующему фрагменту, а, скорее, уставился в одну точку и молча сидел. На его потрепанную меховую шапку опускались снежинки. В голове не укладывалось — он, конечно, ожидал чего-то подобного, но что бы все было вот так… И тут — короткий приступ ярости. Николай до сих пор был зол на Лукаса. В гневе мужчина откинул дневник в сторону. Ударил кулаком о скамейку. Оскалился, что есть сил. Тетрадь заскользила по скамье и чуть не упала вниз, в сугробы. Коле почудилось, что он обжегся.