Sentinel

      Я растеклась по хлипкому стулу в кафетерии здания Администрации Альянса и расфокусированным взглядом листала на унике навалившиеся сообщения от друзей. К своему стыду, за затянувшимся самообразованием я совершенно забыла о существовании Дерека, неожиданно написавшего Шана, Энн и Кларка. Я все еще одна, но, как минимум, на Земле и Беннинге есть по парочке хороших знакомых. Легче от этого не стало ни на йоту, однако ощущение жизни, а не существования заметно приподняло мою самооценку. Вздохнула и начала читать сообщения с конца. Дерек и Шан в два диалога беспокоились, жива я или скорее мертва, затем, после выпуска новостей и моей засвеченной физиономии, прислали по простыне текста. Стоун вываливал на меня восторг от участия в войнушке, хваля, что теперь и я в четырехглазых постреляла. Оруэл непрозрачно намекал на мои успехи, совершенно не ожидая, что «мелкая пигалица с папашей-перебежчиком способна поднять столько шума». С каких пор биологический отец этого тела числился в предателях я, правда, не поняла. Информации о нем СБ Беннинга мне не присылала. Ну, свалил и свалил, чего бубнить-то? Или меня где-то наебывают?.. Спустя пару секунд из тормозящей головы подвох вывалился, и внимание обратилось к следующим письмам. Энн и Кларку ответила на вопросы о «как делах», пожаловалась, что устала от бесконечной учебы, и почти не соврала, что никогда не была на Земле (этого мира) и обязательно прилечу, когда закончу с военными обязанностями. В общем, обо мне помнили, но не ждали, что не напрягало и не накладывало никаких обязательств. На Землю я и так, и сяк полечу. Лучше бы только не в 2186 году…       Вздохнула. В кафетерии царила беготня и легкая паника, гудели разговоры. Погода за огромными окнами сизая, только по утрам солнце, и то легкая прохлада стоит, что совершенно не добавляло настроения. А где-то там, наверху, который час решались в белом кабинете с синими знаменами последние вопросы, одновременно касаемые объявленной войне батарианцам и неожиданного предложения Шепарду пройти подготовку «N7». Сейчас-то он лейтенант в десанте. Точнее, был им, пока на официальной основе не получил титул Героя Элизиума и в довесок — пропуск к особым тренировкам. А я — стоя где-то ниже груди мужчины перед военными репортерами, при этом стойко изображавшая из себя маленькую светленькую феечку с большими глазами, — обзавелась тяжелым орденом на мундире за храбость и повышением до двух золотых пластинок на погонах — командира младшего командного состава, то бишь, до капрала или младшего сержанта (убить тапочком того, кто все эти звания придумывал). Слава Космосу, обошлось без пафосных титулов, иначе моя тонкая душевная организация не выдержала бы навалившейся ответственности. Шеп подсуетился, чтобы на меня было направлено минимум внимания, и так этим увлекся, что толкнул типично такую парагонскую речь про защиту человечества от завидующих нам батарианцев, про совместные усилия рас колонии против захватчиков и вообще так грамотно лапши на уши навесил к восторгу СМИ, что даже я на секунду поверила в святость Альянса. Только в коридоре ухмылка Джона мне сказала о нем больше, чем пара разговоров. Игра на публику. Выгораживание всего хорошего и тщательное скрывание или сглаживание проебов (на этот раз, это была дыра в защите Элизиума) — любимое занятие двуличного вояки. Характер у местного Героя Галактики оказался не сахар, но харизма — какая харизма, божечки, дайте две! Вот уж кто знает, где добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем просто добрым словом. Парагон с ренегатскими наклонностями — вот он, Шеп.       Потерла лицо с тихим стоном и уткнулась лбом в сложенные на столе руки. Все-то Джон успевает, носится с официальщиной как в зад укушенный, а мне приходится ждать сопровождающего с «Токио». Уже попа квадратная! Крейсер, так, на минуточку, отбуксировали на чудом уцелевшие верфи с другой стороны Тайра, и транспортник, дай Космос, доползет через выставленные прилетевшим Альянсом заслоны и обломки кораблей хотя бы к вечеру. Моральная усталость медленно, но верно накапливалась, хотя физически я себя чувствовала на все сто, и теперь смиренно ожидала, пока Альянс разродится и уладит весь скопившийся за два дня хаос. Как же я заебалась… Верните меня обратно в четыре железные стены, дайте ядро и возможность в нем покопаться, а не вот это вот все. Должность попаданки, видимо, не предусматривает спокойной жизни, я это, конечно, понимала. Но хоть немного-то можно, а?       — Не геройствуй, — сопела я, — не лезь вперед, не выделяйся. Делай свою работу… Ну, Шепард, ну, задница! Нашел, с кем славу поделить. Хотя, — продолжала я бубнить, игнорируя военных, откровенно пялящихся на знакомое из СМИ лицо, — место на «Токио» того стоит. Адамс же опытный инженер и человек хороший. И пускай там Шепа уже не будет — скатертью дорожка, как говорится, может, «энки» дурь эту двуличную из него выбьют…       Вскинула голову, услышав мысленный щелчок (судя по которому, то нервно прикурил мой ангел-хранитель) и затарабанила пальцами по унику, чтобы проверить личный счет. Хрен с этим хитрожо… Кхм, хитроглазым героем. На меня-то какие нынче прогнозы? Тэк-с, сколько там до канона? Блиц еще два года продлится, до 2178 — что теперь абсолютно точно, а не как всегда у меня через жопу просчитано. На это время у Альянса общая мобилизация, ибо батары охуели вкрай, и пора их за это наказать. Потом — попрошу перевод на крейсер другой модели, а оттуда попрыгаю по фрегатам, чтобы подобно Адамсу набраться опыта в корабельной инженерии. Воевать эти пару лет мне вряд ли придется, ибо Шеп позаботился о моем месте в абордажной команде вместо десанта, а потом отдыхать-обучаться, да. В итоге, еще два года мобилизации и пять лет до всей этой космической эпопеи. Охрененно! Учитывая, что зарплату мне поднимут, уже через год-два жалования накапает прилично, чтобы без рисков поменять имплант на L3. Точнее, на L3-R, то есть, подходящий под мои параметры на замену противного L2. Там и нормальные тренировки биотики не за горами, а то заманали мигрени после малейшего телекинеза. Потерла лапки и одним глотком допила отставленный сок. Ладно, с этим можно работать.       С Шепом мы попрощаться толком не успели. Пересеклись ближе к ночи уже на полуразъебанном «Токио» в коридоре, огороженном от пролома синей пленкой НЭ, у шлюза друг другу руками помахали, и будущего коммандера след простыл. Старпом, поджидающий, как мне кажется, а не встречающий новое лицо с почти осязаемой радостью, выслушал мой рапорт и краем глаза пробежался по приказу с планшета. Его выдержки хватило ровно на десять минут, пока я закидывала рюкзак в уцелевшую кают-компанию и переодевалась в рабочий синий комбез с курткой с погонами… А потом мне дали веселого пенделя в сторону верфей — поступать под руководство местного старшего инженера — Грега Адамса, то бишь его, и контролировать желторотый младший состав в ремонте крейсера. Работы предстояло — шо пиздец. «Токио» с дырой в середине нижних грузовых палуб выглядел будто жертва ксеноморфа-титана. Прочнейший металл деформирован, оплавлен и загнут по направлению выстрелов, весь корпус в мелких отверстиях, краска и символика Альянса растерты копотью и плазмой. Наблюдая за громадиной из окон верфи, послушно семенила по людному коридору за кумиром девочек и мальчиков инженеров. О, да. Адамс с головой погрузился в заботы о крейсере и вцепился в меня обеими руками, вводя в курс дела и тщательно расспрашивая о тонкостях работы на борту. Я была бы не мной, если не надавила на жалость и при ответах (естественно, верных) не ссылалась на полученные знания от почившего старика Флетчера. Адамс проникся, сочувствующе похлопал меня по плечу, и вышли к «Токио» мы уже духовно связанные и мечтающие в ближайшем отпуске помянуть за рюмочкой хорошего инженера. Грег казался мне эдаким дядюшкой среди экипажа. Относится к каждому как к ребенку, насмотревшись на коллег с разных кораблей, и очередную «пигалицу», как писал Шан, принял под свое крыло с готовностью к неприятностям. Клятвенно заверив, что при малейшей запинке маякну старшему, получила полный облегчения вздох. Я не гордая, о своей тупости сообщила сразу же.       Новому лицу и рабочим рукам тут обрадовались как родным и приставили меня налаживать дисциплину в бригаде внешней электроники. Сейчас закончат разбирать корпус, приставят строительные мостики, и мы полезем демонтировать начинку. Но только аккуратно, чтоб не ебнуло нигде. И никого.       Ремонт грозился затянуться месяца эдак на два-три. Верфи активно забивались кораблями, людей было не протолкнуться, так еще и разрушенные доки на другой стороне планеты необходимо было отстроить, обломки своих и пиратов собрать и переплавить на Тайре, а это — четыре месяца минимум. Верфи походили на огромный муравейник, создавая особую атмосферу технического рая, а за любимым ковырянием в железе меня, наконец, отпустили последние беспокойства. Честно говоря, ощущение ползанья по полумертвому кораблю ощущалось будто копошение внутри спящего зверя. Одно дело — знать наизусть чертежи модели, а другое — самой тут лазать и лапать ручками. И следить за чужими руками, чтобы не трогали вот эти провода… Ай, говорила же! Ну, свалил на себя крышку тех-лаза, бывает.       Один раз в доки заглядывал фрегат «Азенкур». Тот самый, да. С Прессли на борту и который одним из первых прилетел на помощь Элизиуму. Тут же поднялась еще более активная движуха, и к кораблю-герою потекли техники, чтобы провести техосмотр после боя. Разговор с восторженным молодняком завязался как-то сам собой. Убедившиеся в моей личности «та самая Хилкоф» коллеги наперебой расспрашивали меня по ходу демонтажа, как лучше сделать то или это. Заебанная и уставшая я могла только советовать, что сейчас точно делать не надо, и рявкнула соблюдать тишину в эфире. Развесили уши, блин. У «Токио» забот прибавилось — ядро нестабильно из-за последних перегрузок, и надобно переподключать системы да максимально аккуратно. Этим занялась бригада внутренней электроники, а мы параллельно им отрубали внешнюю, сверяясь по связи, нет ли где перепадов напряжения.       Работали, в общем.       Крейсер во всей своей красе висел рядом с доками, гордо откинув от себя магнитные захваты. Серо-синие знамена вновь сияли в свете Ветус. Железные бока снова внушали толщиной брони, не оставляя и капли воспоминаний, что когда-то в стальном гиганте зияла дыра. Орудия откалиброваны и готовы дать отпор неприятелю, что посмел его ранить. ККА «Токио» смог, наконец, «встать на ноги» без поддержки огромных манипуляторов кранов и протянутых к нему от станции жгутов кабелей и теперь ожидал, когда экипаж стечется к нему с Элизиума и с верфи, величественно пропуская мимо себя рой истребителей и сопровождающие фрегаты. Под сигналы подъема и копошение соседок по каюте я разлепила норовившие закрыться обратно глаза и слепо потянула руку вниз, выуживая из-под койки припасенную бутылку с водой. Сделала один мощный глоток. Выдохнула.       — Вот теперь можно… жи-ить! — зевнула я во всю ширину рта, вместо «жить» проревев «ы-ыть» и чуть не вывихнув челюсть.       Потянувшись всем телом так, что хрустнуло даже то, что хрустнуть не может, смогла проснуться окончательно и неспешно поковыляла в сторону душевых, пропуская всех девушек вперед. Ничего, в инженерном сейчас лейтенант Адамс, а значит, что присутствие капрала (меня, то бишь) срочно не требуется, и молодежь балаган не устроит. Схоронилась у стеночки в коридоре и из-под опущенных ресниц принялась наблюдать за мужской частью по другую сторону от лифта. Распаренная солдатня иногда не дожидалась конца процедуры «смахивания» потоками теплого воздуха воды до конца и щеголяла прилипшими к телу майками, облегающими торс и кубики пресса… Подобрала слюну и скосилась на женскую часть. Фигуристые, подтянутые девушки тоже грешили подобным нетерпением, выгоняя в сторону кают наиболее впечатлительную мужскую часть приятными взгляду округлостями и изгибами талии. Грустно опустила взгляд на свою плоскость под футболкой. Ну, не судьба. Зато я натуральная блондинка!       «Заметно», — гаденько хихикнул внутренний голос, и я поспешила заткнуть его струями бодрящего ледяного душа.       Три месяца ремонта пролетели как один день. Полные беготни будни, наполненные моим любимым копошением в огромном железном монстре и общением с все меньше раздражающим молодняком. Выяснилось, что это просто я такая злая, а не они надоедливые. Стоило всего-то мне молчать, а не их затыкать, так вроде в болтовне даже логика проскакивала и причинно-следственные связи обнаруживались. Ребята оказались любопытными, так что их можно было с чистой совестью нагрузить информацией до синих экранов в глазах и заниматься своими делами. Адамс пытался, конечно, сгладить впечатление обо мне, но потом махнул рукой и присоединился к моему методу воспитания, выяснив, откуда ветер дует. Я за работой, я в бою и я в повседневной жизни — совершенно разные личности. Обнаружил лейтенант это сам, когда нам дали три дня отдохнуть от мельтешащих то тут, то там проводов и цифр, и мы потратили это время на поминание мертвых в баре. Вот тут-то я и раскрыла себя не как злюка-бука, а милая тихоня, поддерживающая переживших утрату военных. Я по прежнему не пила, здраво опасаясь, что пьяный биотик — не то зрелище, что можно пережить, однако искренне посочувствовала, на время отключив эгоистку. Ради Адамса — можно. Конечно же, из корыстных целей, но все равно от души. И пофиг, что душа моя полна ксенофильских наклонностей и такая мутная, что черти в этом омуте не водятся, а топятся. Мне даже не показалось странным, что чем ближе я к персонажам канона, тем острее ощущаю свою причастность к их судьбам и их влияние на мое будущее, ведь я старалась быть с такими людьми максимально честными, уже зная, что мне от них ожидать. Да, я не подарок, но моя внешность неопределенного пола, легкая тупизна и искренность открывают мне многие дороги. Не модель с третьим размером груди и лидерскими качествами, и не красавчик-гений, однако, живем же! Потому, постараюсь двигаться к канону в том же темпе.       Авось, добьюсь нужного мне результата путем хаотичных махинаций.       На экранах смазанные вспышки сменились на черный космос и точки звезд, заслоненных через пару мгновений выходящими друг за другом из гипера кораблями. Это вам не дрейф — система реле сама рассчитывает координаты выхода каждого борта, чтобы из двух корабликов случайно не стал один… Изображение через пару маневров покачнулось и показало нам недалекую луну Торфан — то «Токио» плавно повернул от замедлявшего вращение колец масс-реле после группового прыжка и неспешно приближался к спутнику. Ноги носили меня по всему инженерному, а нервы чуток расшалились. Планшет грозился вывалиться из рук, ноги то и дело запинались об кабели и вообще какая-то общая нервозность одолела. Подумаешь: мы в составе звена ККА «Мехико» штурмуем тот самый Торфан! Тьфу, ерунда какая! Шепарда все равно тут нет — кукует на Арктуре с «энками», да и вообще он у нас Герой Элизиума, так что не видать нам Мясника. Да и я, на минуточку, очень даже инженер, а не десант, и клала я на геройские поступки два кроганских и толстых х…       — Капрал, что по системам? — отвлек меня с понимающей улыбкой Адамс, и я прискакала к начальству, исполнив очередную хотелку из списка желаний. Турианцев полапала и в инженерном во время гипера побывала. Красота же!       И плевать я с башни Совета хотела на такие совпадения, которые и не совпадения вовсе! Мы — крейсер на подхвате, план «Бэ», если «Мехико» по какой-то причине будет небоеспособен, чего, конечно же, не случится. Так что в бой вступать не будем, только если батары корабли поднять успеют. Но они не успеют. Потому что мы — падлы злопамятные, и свою глушилку на «Токио» установили и ретранслятор своей толстой залатанной жопой перегородили. Ибо нехуй! Десант свое дело знает — этот налет планировался настолько тщательно, насколько вообще возможно в условиях малого человеческого опыта в космосе. И хрен с ним, что я инженер, а не вояка, а все равно ссыкотно. Хотя, если в ядро попадут, то взрыв будет такой, что и мучиться никто не будет… Мать, ты только хуже делаешь!!!       — Капрал, от твоей трясучки штормит весь инженерный.       Адамс подкрался со спины подобно белому полярному лису, и я позорно взвизгнула, таки выронив планшет. Тот с громким лязгом брякнулся на панель, съехал по ней, и только рефлекс ловить все без рук — биотикой, етить ее, — спас технику от самоубийства.       — Н-да-а… — Лейтенант почесал в затылке от исполненного мною магического трюка, а я почти расплакалась и теперь с виноватой мордочкой прижимала пострадавший девайс к груди (грудной клетке, к ребрам, к чему угодно, но не к груди, смирись) и шмыгала носиком. Адамс обреченно вздохнул. — Боишься, что корабль развалится?       — Угу, — изображая сову, кивнула я.       — На флоте в боях не участвовала?       — Неть. — Затрясла головой, что аж пучок на макушке закачался, шмыгнула и робко подняла черные глазки на начальство.       Начальство озадаченно терло лоб и недоумевало, а я вдруг поняла, что просто зассала на ровном месте, и покраснела аж до самой шеи. Уши и щеки горели, и стало вдруг стыдно-стыдно. В очередной раз подтвердила свой статус Блонди… Ну, и хрен с ним! Я тупая, мне — можно. Адамс, сопоставив мой косплей на помидорку с приобретенным за год опытом, понял, что я безмолвно раскаялась и осознала, что перебрала с драмой, добродушно похлопал меня по плечу и отошел на свое место у ядра, давая мне прийти в себя. Я предупреждала, что человек я не очень умный, так что Грег знал, с чем имеет дело, благоразумно пережидая, когда мой мозг снова включится в виду моей же общей заторможенности. Тем более, за работой и отслеживанием систем все волнения снова схлынули, и переживания отошли на второй план. Зря волнуюсь — поседею скоро от вывертов собственной фантазии! Слишком духовно обогащенные у меня тараканы. Или просто долбанутые, что вероятнее всего.       После анального карательства батаров на Торфане я более-менее привыкла к подобному времяпрепровождению на флоте, где от залпов орудий весь корабль вздрагивает, и смогла почувствовать себя как дома. Пол, стены, потолок — есть, камбуз с полезным дошиком — есть. Общага, одним словом. Народ тут более-менее дружелюбный, хотя я из подполья-то почти не выходила, и в лицо меня знают, дай Космос, пять соседок по каюте, бригада инженеров да пилоты. В рубку наша техническая братия часто заглядывает, проверяя работоспособность управления и время отклика, потому два мужика с им одним ведомым чувством юмора могли со мной на ужине поздороваться, когда таскали еду прямо на рабочее место. Делать так нельзя, только абсолютно всем — а больше всех старпому — глубоко насрать. Жрать-то хочется, а от любимого дела оторваться никак.       Блиц проходил как-то буднично и со стороны инженерного выглядел как скачки энергии в ядре при маневрах и зарядке орудий. По одним только цифрам и графикам я могла точно сказать, что сейчас делает корабль и чем заняты навигаторы и пилоты. Дорогого стоит до всего этого допереть, учитывая, что мне по статусу это просто не положено. Когда я случайно обмолвилась о «нетерпеливых навигаторах» Адамсу, хотя просто не могла этого видеть и знать, тот просиял и устроил мне длиннющий тест, чтобы убедиться в своих наблюдениях. Из покровителя Грег превращался в счастливого активного фанатика, и мы могли жаловаться друг другу, что пилоты могли бы и помягче входить в маневры, а то напряжение — вещь хрупкая, и просто обсуждать новинки в разработках и искренне восхищаться турианским кораблестроением.       Но однажды, глубокой корабельной ночью сидя перед ядром «Токио» и листая «обязательные» сообщения от друзей, я поняла, что начинаю откровенно скучать. Гриссомская Академия по рекомендациям от Героя Элизиума согласилась провести операцию по замене импланта на лучшем уровне, хотя и стоить будет дороже, чем в клинике на Земле. Там же я могу под присмотром опытных инструкторов и потренироваться с новой техникой. Я обвела взглядом погруженный в полумрак инженерный, освещенный огоньками аппаратуры и оранжевыми интерфейсами терминалов. Я знаю тут каждый уголок и каждый провод. Могу предсказать, когда начнутся неприятности, а потому стабильно раз в декаду мы переподключаем проблемный компьютер. Вздохнула. Действительно. Для попаданки — слишком спокойно и тихо. Да, я хотела не отсвечивать! Однако, рутина очень скоро надоедает, а я — человек, жаждущий открытий и исследований. Пора зашевелить булками и сменить обстановку, а то свихнусь тут скоро.       На утро уже был готов рапорт на имя капитана о прошении месячного отпуска для замены устаревшего биотического импланта и еще один — о переводе после медицинского отдыха на любой фрегат сроком на один год. Адамс отпускать меня не хотел, но согласился, что с таким багажом знаний и тягой мастерить всякое говно на ножках сидеть в коробке мне быстро наскучит, а потому почти с родственным беспокойством молил писать о моих похождениях почаще. Взамен я попросила о скромной услуге. Если Адамса пригласят в какой-нибудь интересный проект, то мог бы он упомянуть и меня… Хитрость? Не-е. Читерство!       На обзорном экране транспортника заблестела солнечными панелями километровая станция, зависшая на орбите Элизиума. Академия Гриссома была построена после нападения на планету, когда батаров выкурили из системы, — будто материальное подтверждение того, что Ветус наша, — и я имела на нее вполне определенные виды, будучи биотиком. Хромым на обе ноги, криворуким, с перманентной мигренью, но все же биотиком. Голова у меня, конечно, хорошо работает, однако грех не пользоваться местной магией, если таковая имеется. Да, в минимальном количестве, что пара сингулярностей энергию жрет на треть, вот только это было давно, и тренировок нормальных я не проводила года два, сражаясь с мигренью. И мигрень, что прискорбно, выигрывала.       Тем временем, я загрузилась в челнок, и синий медведь повез меня от «припарковавшегося» корабля. Шаттл еще вернуть нужно, да. Так что шнеле-шнеле! Я же, уткнувшись лбом в стенку, думала. Биотика — это здорово, красиво, эффектно, пафосно, полезно и просто охуенно. Тем более, я не хочу на пару с лейтенантом Аленко ныть о судьбе своей нелегкой, сидя у разбитого корыта, то бишь его, «Нормандии», а хочу быть полезной и максимально живучей. Вдруг останусь без оружия, без техники и отбиться даже не сумею, хотя могла бы. Так что, самое время отметиться в центре сосредоточения местных магов и почерпнуть у них парочку вкусняшек. Если разрешат.       Вечно раздражающая процедура дезинфекции прошла мимо как нечто должное, и шлюз выпустил меня в белый коридор. Вооруженная охрана Альянса держала пост у бронированной двери, что был разделен стеклянной перегородкой, за которой пристроился стол с терминалом… И секретаршей? Один из людей повернул шлем с темным визором в сторону моей маленькой фигурки, выглядящей в выданной пару лет назад броне словно личинка космопеха (взамен утраченной после взрыва «Сингапура» пришлось носить плоский мужской нагрудник по причине «сисек нет»). Мой шлем висел на поясном захвате, а из оружия — крупнокалиберный на втором магните с другой стороны. Неизменно нежный розовый рюкзачок на плече сбивал общий образ, и охрана почти синхронно склонила головы на бок в недоумении.       — Добро пожаловать в Академию Джона Гриссома, — пролепетала девушка на ресепшене, дежурно растягивая губы в белозубую улыбку. — Просьба сдать все имеющееся оружие и передать идентификационные данные.       — Здравствуйте.       Я пару мгновений хлопала глазами и, отстегнув пистолет, передала его в руки подошедшего охранника, пристроившего оружие в ячейку у терминала. Затем подтвердила свою моську и отметилась в журнальчике, что я тут была, и меня видели. Краем глаза заметила, что кроме местных фикусов и зеленых панелей в уголке секретарши заныканы то-оненькие стыки подъемников турелей и несколько глазков камер. Серьезно, однако. Пока я глазела по сторонам, двери с шипением разошлись, и ко мне успела приблизиться женщина с точно такими же, как у меня, пепельно-блондинистыми волосами, что после сотого года стали настоящей редкостью. Невысокая относительно других людей, но все еще гораздо выше меня, с голубыми глазами и чуть загорелой кожей. Привычный синий мундир блестел золотыми погонами, а на лице — мягкая искренняя улыбка.       — Лейтенант Кали Сандерс, — представилась женщина, и у меня в районе импланта что-то подозрительно зашевелилось, стоило последним подозрениям подтвердиться.       Мигрень на возню мыслей отреагировала очень не вовремя и крайне негативно, и я, сморщившись, потерла висок, так и не успев нормально поздороваться. Везет мне на канонных персонажей, даром что второстепенных. Сначала аж сам Шепард, затем Адамс, Прессли на заднем плане проплыл с «Азенкуром», а теперь — подружка Андерсона из третьей части. Надо же! На мои действия сопровождающая только понимающе улыбнулась, не став журить за бестактность младшего по званию.       — Капрал Хилкоф, верно? Я лично приняла пришедший приказ о замене L2 на L3, когда увидела имя. Ты спасла пленных на Элизиуме, это стоит хотя бы какой-то награды, кроме красивой железки с надписью, — вдруг удивила меня Сандерс, от чего я на мгновение даже смогла отрешиться от боли. — Операция действительно рисковая, так что я решила лично курировать твой случай. Вижу, что нелегко тебе с ним, однако признаю твою силу воли.       — Так точно, мэм, — только и смогла выдавить я, промассировав бедную голову, с трудом воспринимающую информацию, и пожала крепкую руку новой знакомой, уже пребывая в состоянии «готова на все».       Пока меня вели через просторные светлые коридоры к моему временному месту обитания, устроили попутно своеобразную экскурсию. Через большие окна я могла видеть обширную озелененную площадку с исскуственными прудами, наверху — купол, являющийся центром станции и проецирующий ясное чуть облачное небо. На траве среди деревьев играли дети и отдыхали подростки. В Академии жили не только биотики, но и способные дети, глубоко изучающие математические науки, составляя большую часть населения. Они сидели на лестницах с ноутбуками на коленях, кучковались компаниями и были равномерно рассыпаны по парку. Кали, не спеша одергивать зазевавшуюся посетительницу, читала мне лекцию о предстоящей операции, а я честно пыталась внимательно слушать. Выражала я свое внимание периодическим переглядыванием с женщиной и своевременным угуканьем.       Для начала, меня три дня подержат на витаминных растворах, чтобы выровнять показатели нервной системы и организма в целом. Затем, уже сама операция, после — две недели на заживление и стабилизацию импланта. И еще десять дней, чтобы растрясти кости и начать тренировки. В общем, веселый месяц предстоит моему ошалелому телу, злоупотребляющему молочными коктейлями в отпусках.       Поселили меня около лабораторий, чтобы далеко не таскаться. Здесь же в соседних стерильных комнатах обитали дети с отклонениями или с обычными простудами, с которыми мы часто пересекались на «пересменке подопытных». Иногда в коридорчике перед операционной болтали о всяко разном, почему небо голубое, а трава зеленая, и мне доставалась роль рассказчика о том, чего я навидалась за пределами станции. Рассказывала деткам об Элизиуме и о том, какие высокие там небоскребы. Как здорово в космосе и какие красивые звезды во время гипера. В такие моменты нас не трогали, даже если расписание поджимало, и курирующая мою «заявку» Сандерс благодарила за то, что я развлекала и, таким образом, отвлекала детей от процедур. Мне не сложно — тем более, надо же и самой как-то себя раскручивать, чтобы не вздрагивать от игл в вене, предстоящих мне три дня подряд. А уж когда мне череп и позвоночник расковыряют… Как-то поздно я вспомнила, что успехи операции по замене устаревшего импланта близки к ничтожным десяти процентам. В случае неудачи — смерть.       Сначала я боялась. Смерть почти дышала мне в затылок, я чувствовала. Мне было так страшно, что в первый день я не могла заснуть, скрючившись в позе эмбриона на железной койке, и следящие за моими показателями врачи вынуждены были вколоть успокоительное в тот мизерный промежуток времени, пока я хриплым от зарождающегося плача голосом просила у них прощения за нервный срыв.       На второй день была стадия равнодушия. Дети тормошили меня, выпрашивая кулстори, Кали пыталась расшевелить, санитары обеспокоенно косились на показатели, но я лишь безучастно сидела в парке в тени дерева. Глядя в искусственное небо, без эмоций вспоминала, какой ужас сюда принесет «Цербер» в 2186 году… Было совершенно насрать на собственную жизнь, насрать на Жнецов, насрать на все.       На третий день я проснулась бодрячком, хоть мне все так же было похер на исход операции. Сдохну так сдохну! Сказала я обеспокоенно переглянувшимся врачам. От меня ничего не зависит, да и имплант меня заебал настолько, что я действительно была готова пойти на риски ради спокойной жизни без мигреней и без возможности сойти с ума. Я пыталась, так сказать. Сандерс тогда выдохнула, глядя на улыбку у меня на лице, когда я вновь рассказывала детям очередную байку. А врачи в очередной раз пугливо посматривали на показатели, когда я в низком поклоне извинялась за свой психоз, подметая отросшими волосами кафельный пол.       В общем, кидало меня из крайности в крайность как шизофреника. Пришлось даже написать Дереку «завещание», что: я сейчас с вероятностью в девяносто процентов помру, но ты не пугайся, а просто знай и мучайся, а то вдруг выживу и накатаю простыню восхищения от нового импланта. Это так, на случай из серии «я же говорила!».       Меня окружала глухая холодная темнота. Она изредка касалась меня шелковыми пальцами, перебирала волосы, но я почти агрессивно пыталась отмахиваться от этих обманчиво-нежных прикосновений. Однако, уворачиваться от холода я, как бы не пыталась, к сожалению, не могла. Тело мое было парализовано, нервные окончания обезболены, и лишь одна блеклая мысль, что меня сейчас оперируют, поддерживала меня в спокойствии. Тогда я начала считать количество посягательств на мое личное пространство.       Раз. Касание к ключице. Все еще стараюсь безуспешно отодвинуться, я раздражена.       Два. Лед на ребре. Мерзко, но я держусь.       Три. Мазок по позвоночнику. Ощетиниваюсь.       Нет, меня не обманешь. Мое доверие стоит слишком дорого и его не купишь так просто. Не завоюешь агрессивно. Не возьмешь хитростью. Многие пытались, но дальше легкой заинтересованности пробиться так никто и не смог. Тьма не отступала. Я все также держалась.       Четыре, пять.       Затылок.       Сердце.       С яростью и бешенством отталкиваю от себя наглый холод, цепляюсь за то тепло, что дарит мне новый мир, что ждет меня на других планетах, вместе с наблюдениями за ксеносами и разворачивающимися событиями. Хочу ли я жить? Однозначно да. Боюсь ли я смерти? Нет. Я просто не дам себе умереть, потому что не-хо-чу.       Эгоистичное и упрямое.       Нет!       — Она приходит в себя, — слышу я будто сквозь толщу воды взволнованный женский голос.       Где-то слева, кажется.       Пытаюсь открыть глаза, но пока не выходит. Веки казались свинцовыми, да и лень как-то, если честно. Всегда, как помню, после сна или наркоза мне было откровенно влом просыпаться — хочется поваляться еще и подремать здоровым сном. Состояние, близкое к «заспалась». Привычная ватная голова и ломка в теле. Больше всего болела, конечно, голова. Да… Точно. Основание черепа.       — Зои? Вы нас слышите? — Мужской голос, смутно знакомый. Слышала его недавно, и запомнился он чисто интуитивно. Один из санитаров, кажется, невысокий мужичок с лохматыми бровями. — Мэм, показатели стабильны, но…       — Дайте ей время, — прервали знакомого незнакомца, — она слушает. — Сандерс… Да, это была Сандерс. Она мягко коснулась моей руки, лежащей вдоль края койки, погладила большим пальцем, и я, чтобы не пугать народ, чуть сжала кулак. На шее чувствовалась плотная повязка и медицинский «ошейник», так что желание повернуть голову к женщине оказалось неосуществимым. — Лениво, да? — Хотелось угукнуть, но я только сипло вздохнула, мол, да, ходят тут всякие, спать, видите ли, не дают. — Полежи пока, потом расскажу об операции.       Мою руку отпустили, раздалось шипение дверей и топот по железному полу. Опять лязг дверей. Тишина. Я почувствовала, что пальцы снова, так привычно, холодеют, когда исчезла чужая ладонь. Странно, ведь у этого тела, в отличие от предыдущего (хоть и так похожего), проблем с малокровием не было, и анализы нормальные. Однако, руки у меня все равно холодные все время. Привет из прошлой жизни, да? Я думала о разном, лежа на койке и шевеля пальцами на ногах и руках, постепенно разминая мышцы и с попеременным успехом продирая глаза. Все-таки проснулась, надо же. Значит, операция закончилась успешно… Я жива. Здорова или нет, мне скажет Кали. Прищуренный по дурной привычке взгляд уперся в белоснежный панельный потолок. Ой, горизонт завалило… Мысли потекли вяло, под тонким одеялом было уютно, и приторная дрема подкрадывалась все ближе. Да пошло оно все в пень! Даже после нескольких часов наркоза спать хотелось зверски, и я с готовностью отдалась в объятия местного Морфея.       В режиме палата-койка-процедурная-палата прошли обещанные две недели. Были как хорошие события, так и плохие. Хорошие касались моей необычайной бодрости и резвых темпов выздоровления. Объяснялось это отсутствием заебавшей мигрени, от чего я шаталась по коридорам счастливая и с повышенным серотонином в крови с того момента, как в первый день после операции вредная головная боль меня ни разу не застала. Также, имплант мне подобрали без каких-либо проблем. Новенький L3 из образцов этого года, не подошедший ряду участников чуть младше меня, прекрасно прижился, и отторжения не наблюдалось. Пробные импульсы голубой энергии по-родному пробежались по нервам и заискрили на кончиках пальцев, вызывая восторг и энтузиазм у санитаров и облегчение у меня. Легко и непринужденно, без прежней усталости и напряжения. Волшебно!       Плохие же новости, едва их огласили под конец приживления (чтобы нервы не беспокоить), вызвали у меня ледяные мурашки по позвоночнику. Для снижения рисков Сандерс вывела меня в парк к искусственному озеру и там аккуратно рассказала обо всех неприятностях. Хотя, «неприятности» — мягко сказано, как я выяснила, нервно зарываясь пальцами в мягкую траву. Едва имплант отделили от нервной системы, организм запротестовал и устроил истерику. Те пять прикосновений темноты в моем беспамятстве являлись пятью остановками сердца, с которыми организм на пару с врачами успешно справился. Все это произошло за три минуты, что было не критичным, но тревожным знаком. L2 мне достался капризный и странный, как выяснилось при его изучении. Он хорошо со мной синхронизировался и обещал при должных нагрузках высокие показатели биотической силы уровня средней азари. Только мой стиль жизни не позволял тренировать магию на износ, и потенциал импланта оставался нереализованным. Модель тоже оказалась странная, в Альянсе точно не числилась, а в моих документах стояла «средняя по больнице».       На этом факте меня и накрыло. Секреты Александра Хилкова от дочери — раз. Его побег — два. Шан назвал его перебежчиком — три. Неучтенный Альянсом имплант — четыре. О своих подозрениях я высказалась только Кали и получила в ответ клятву о неразглашении, пока ситуация не достигнет критического состояния. Информация, касающаяся моих медицинских данных, не уйдет дальше Сандерс — она мой куратор по биотике со времен подписанного приказа. И хрен с тем, что улик достаточно, — все подозрительное, касающееся аспектов науки и военного дела — неразрывно связанных вещей, — вызывало у каждого более-менее информированного человека только одну асоциативную цепочку.       «Цербер».       Вот только одна беда. Я не должна об этом ничего знать! Могу подозревать кого угодно, думать что угодно, истерить сколько угодно. Но девочка, оставшаяся сиротой при живом родителе, не блещущая знаниями и сообразительностью, воспитанная через жопу и не имеющая в окружении никого серьезнее Шепарда, пропавшего у «энок» с концами, ни за что в жизни не должна догадаться о подпольной ветке Альянса экстремистского направления! Что делать? Кто виноват? По второму вопросу мы выяснили, ладно. Остался нюанс о причастии к этому Шана. Могу объяснить это только доступом к сети Альянса, потому СБ Беннинга замяла причастность папеньки к террористам, чтобы ребенок, то бишь я, лишнего не узнал, но мне по доброте душевной Оруэл тонко намекнул. Окей, сойдет за версию. Только меня больше всего напрягает, что папочка этого тела согласился поставить родной дочери экспериментальную дрянь, мучавшую меня головными болями все эти годы. Более того — согласился под влиянием «Цербера». Что за гребаная пародия на «Восхождение», блять?! Меня противно передернуло. Нашли, блин, подопытную мышку! Хорошо, что я под наблюдением Кали, — эта с «Цербером» ладит очень не очень еще со времен сотрудничества Сарена и Андерсона… Чет меня унесло с мысли, ну, и хрен с ним.       Дряни во мне нет, отец мне больше не отец, я — ксенофилка, все прекрасно. Короче говоря, экстремисты в пролете.       Остатки месяца я почти с фанатизмом тренировалась с биотикой. Новый имплант ощущался как продолжение меня, мягко, а не рывками направлял нуль-элемент по нервам и вообще был таким лапочкой, что я почти мурчала от ощущения импульсов по всему организму. Лишь физические ограничения тела и усталость не давали мне пропадать в тренировочном зале круглыми сутками. Вот только с каждым разом время уроков среди детей и подростков-биотиков росло, меня переводили в группы старше и старше, пока я не достигла того уровня, что позволяло наличие НЭ в организме. Не Джек, конечно, но из-за L2 биотика у меня, мягко говоря, расшаталась и разбухла. Точнее говоря, контроль ушел в минус, а сила — в плюс. Могу поднять два шаттла и создать сингулярность два на два метра, но при этом не могу аккуратно подвинуть стакан, не разнеся его при этом в крошку или не сдвинув вместе со столом! Пиздец, одним словом! По-научному это называется «дестабилизация» на фоне операции с нервами. За десять оставшихся дней реабилитация с этим не поможет, а мне уже назначение на фрегат «Воркута» пришло. Кали, увидев мои скачущие показатели и панику на побледневшем лице, предложила вместо привычного всем усилителя поставить легкий блокиратор. Я могу его сама снимать, например, для тренировок — выглядит как «магнит» к импланту и крепится с внешней стороны, а не внутри, держась на электрических импульсах и НЭ. Ради того, чтобы не разнести что-нибудь ненароком, я готова была вообще на все. Куда мне сила?! У меня и так все через жопу, не надо мне лишней ответственности! Я инженер и медсестра, а не маг-хуяг! Дикая неуклюжесть и мания работать в стиле Шепарда — разносить все по пути — никак с ебнутым наглухо контролем не вяжется и грозит тотальным пиздецом! Потому, поступившее предложение было одобрено всеми конечностями, поднятыми «за», и вскоре обмыто какао в кафетерии в компании двух знакомых санитаров и самой Сандерс.       Продуктивный все-таки месяц, как ни крути.