***
Хань открутил кран с холодной водой и опустил дрожащие руки под струю, постепенно переставая чувствовать колкий холод. Ледяное оцепенение едва отвлекало от мыслей, которые роем напоминали о прошлом и давили на давно зарубцевавшиеся раны. Он был уверен, что вся скопленная боль и обида остались далеко позади, что он освободился от нее. Но сейчас Хань вновь и вновь возвращался назад. Казалось, не было никакого освобождения, а он сам просто подсознательно спрятал все худшее за закрытой дверью. И теперь, благодаря препарату, ключ от замка был повернут, а дверь открыта настежь. Давно распрощавшись со своим прошлым, решительно ступив в ту жизнь, которую ему предложили, Хань не боялся его и мог спокойно говорить практически обо всем, через что ему пришлось пройти в детстве и юности. Но, кажется, сейчас отшутиться не получится. — Хань, — слишком мягко. Именно эта неподдельная мягкость в голосе по отношению к нему однажды смогла растопить тот лед, что сковал душу и тело Ханя, который уже давно никому не верил. — Уйди. — Я волнуюсь за тебя. — Я знаю. — Хань, мне правда очень не нравятся побочные эффекты, которые мы не ждали. И твое состояние слишком шаткое для таких экспериментов. Хань тяжело вздохнул и ополоснул лицо водой, усмехнувшись: Бэкхен всегда лучше всех понимал его, принимая таким, какой он есть. Ни грамма осуждения, ни грамма желания учить, как жить правильно. Простые человеческие чувства и подаренная возможность ощутить себя равным кому-то, кто смог добиться в этой жизни намного большего, чем ложиться под кого-то ради куска хлеба и крыши над головой. — Не ты ли лично учил меня справляться с моим шатким состоянием? — Хань поднял голову и хмуро посмотрел в глаза Бэкхену через зеркальное отражение. — Я. И научил. Ты отличный боец, которого я никогда ни на кого не променяю. — Знаешь ли, звучит слишком сопливо. Мне начинает казаться, что мы из солдатов переориентируемся в актеров мыльных опер. Ты ведь помнишь, что я терпеть не могу жалость? Бэкхен в ответ фыркнул, складывая руки на груди. Они долго держались друг за друга взглядами, прежде чем Хань прикрыл глаза. — Меня раздражает твоя услужливость, ее раньше не было, — хмыкнув, он отвернулся и добавил, — я не сбегу и не вскрою себе вены. — Знаю. Но у тебя температура и куча всего, что перечислил Минсок, соскребать тебя с пола я не хочу. И хочу быть уверенным, что не нужно вводить антидот. — Бэк, мне действительно нужно побыть одному, — с нажимом на каждое слово сказал Хань, распаляясь от слов командира еще сильнее. — Хань, — чуть тверже и требовательнее позвал Бэкхен. — Да оставь меня в покое! — не выдержал Лу. — Что, блядь, с тобой? — Это я должен спрашивать. Еще несколько секунд Бэкхен простоял в дверях, оперевшись плечом о косяк и внимательно разглядывая Ханя, но все же, пусть и нехотя, согласно кивнул и удалился, тихо прикрывая за собой дверь. Пару раз глубоко вдохнув и протяжно выдохнув, Хань выключил воду и поднял глаза. Только сейчас он наконец-то осмелился посмотреть на собственное отражение в зеркале, отстраненно выискивая изменения на своем лице, которые могли бы случиться за эту ночь. И хоть со стороны вряд ли кто-то отличил бы его от вчерашнего, но он сам видел следы ненавистной слабости. Она искажала его черты осунувшейся серостью и фантомными шрамами. С требованием смотря себе в глаза, Хань даже не заметил, как увяз в одном из воспоминаний. Чей-то смех отдавался эхом, а Хань по-детски хмурил брови, смотря на альфу, в которого был влюблен, и стараясь не поднимать глаза на его неизменную свиту гиен — мальчишку пугали их взгляды. Хань чувствовал себя неодетым. — Дайте пройти, — в очередной раз попросил омега, озираясь по сторонам и подсознательно ища пути отступления. — Да ладно тебе. — Свита всегда послушно молчала, и Хань не помнил, чтобы они когда-либо заговаривали без Его ведома. А Он сам встал слишком близко, и омега едва не задохнулся от резко подскочившего пульса. — Я же вижу, как ты смотришь на меня. Хань замер, почувствовав себя маленьким мышонком перед коброй, что медленно обвивала его. Только несмотря на теплющуюся надежду по венам, что-то подсознательно отталкивало. Его улыбка в этот момент была настолько слащавой и самоуверенной, что омеге хотелось сбежать в свою комнату, но кто его отпустит? Упрямо сжав кулачки, Хань предпринял еще одну попытку обойти альфу, пусть и неудачную — гиены начали ржать, а его грубо приперли к стенке. Сердце все еще заходилось в удушающих порывах, от близости с Ним внутри все дрожало и согревалось, но что-то было не так. Когда чужие раскаленные пальцы коснулись бедра Ханя, омегу дернуло так, словно ему влепели мощную пощечину. Сейчас уже Хань не вспомнит даже большинства имен и лиц, многие давно затерлись и смазались в воспоминаниях, но он все еще помнит, каким грузом легло на его плечи то непонимание и неверие. В месте, где он рос, Хань всегда умел находить общий язык со старшими и младшими, легко и с удовольствием учился, часто смеялся и представлял себе жизнь по собственным правилам, не ограниченной забором приюта. Он был любимчиком и для воспитателей, и для воспитанников, только было это до определенного периода. А после он стал изгоем. Вздрогнув всем телом от озноба, что волной прошелся вдоль позвоночника, омега медленно моргнул и вновь решительно открутил кран, наклоняясь над раковиной и рьяно плеская воду в лицо. Он ничего не делал. Он просто жил. У него были друзья, был человек, которого он любил, и было мимолетное, но все же счастье. Но в один момент это все будто перевернулось верх дном: его начали задирать другие омеги, портить его одежду, лить клей на учебники, воровать и подкладывать украденное Ханю под подушку, за что позже пороли именно его. Было безумно обидно. А альфы не могли и дня прожить без похабных шуточек в его сторону и попыток облапать. Ровесники постепенно превращали его жизнь в ад. Подняв голову, Хань пятерней оттянул челку назад, придирчиво рассматривая свое лицо с разных сторон. Зацепившись взглядом за тонкий шрам под губой, он хмыкнул, вспоминая свою первую отчаянную истерику. В тот день омега так же смотрел в зеркало, пытаясь понять, что же с ним произошло, что он делает не так, почему от него все отвернулись. И самая главная причина откровенно отражалась в зеркале — кукольная внешность. Для брошенных и обиженных детей такая красота являлась предметом лютой зависти. Кто-то хотел такую куклу изуродовать, кто-то — сломать, кому-то хотелось использовать для своих утех. А Ханю хотелось просто вернуть все на свои места, не привлекать столько внимания и по-прежнему иметь кучу друзей. В тот момент решение появилось довольно быстро, и оно казалось единственно правильным. Боли не было. Тяжело было сделать лишь первую настоящую царапину. Чтобы та кровоточила, чтобы остались грубые неаккуратные следы, омега отчаянно сгрыз свои ногти, и процесс пошел быстрее. Хань царапал свое лицо, видел появляющиеся капли крови и чувствовал себя как нельзя лучше, потому что верил, что это позволит сделать ему несколько шагов назад. Его остановил друг. Альфа по имени Чоноп ничего не понимал, и успокоить Ханя было для него сложной задачей, но именно он в конечном итоге посоветовал не уродовать себя, а давать отпор. И именно с ним они начали учиться драться, чтобы уже спустя несколько лет суметь спасти собственную жизнь. Жаль только, что Чонопа Лу так и не нашел. — Блядь, откуда эти сопли, Хань? — наклоняя голову вбок, надломленным голосом спросил он сам у себя. — Тебе не нужны эти воспоминания и чувства. Возьми себя в руки. Твоя жизнь такая, какой ты сам позволишь ей быть. Так что закрой глаза, сцепи зубы и не позволяй прошлому менять настоящее. Хань внял голосу разума — прикрыл глаза и сделал несколько медленных выдохов, вспоминая теперь уже совершенно другие события своей жизни — то, как он впервые получил похвалу от строго инструктора боевых искусств, как впервые попал в цель из пистолета, как впервые проснулся, больше не чувствуя, как его тело выкручивают химические препараты, ставшие привычными, как впервые, спустя почти два года, они всем составом Альфа позволили себе отдохнуть в ночном клубе, оторвавшись по полной. Улыбнувшись своему отражению свойственной только ему ехидной улыбкой, Хань встряхнул головой. — Ты можешь все, — шепнул он, пристально вглядываясь в глубину своих глаз. — И никто тебя не остановит. Игриво подмигнув себе, Хань отвернулся от зеркала и на слабых ногах вышел из помещения, чувствуя, как привычное состояние постепенно возвращается, выдворяя прочь хандру.***
То, что с самого утра, начиная построением и заканчивая пробежкой, ни Тао, ни Крис не отпускали шуточек в своей дурацкой манере, ни капли не упрощало происходящее на базе. В воздухе висело гулкое напряжение и, судя по всему, такое настроение будет поддерживаться до самого конца. Сложилось впечатление, будто было принято негласное решение занять позицию «Не бесить Лу Ханя». Вот только Хань не мог терпеть напряжение в таком количестве, в каком оно было сейчас. И если на утренней пробежке альфы просто были насторожены, присматриваясь к омеге, что первым открывал перед ними свой запах, то чем ближе время подходило к завтраку, тем тяжелее становилось давление вокруг. Правда, сам Хань прекрасно все понимал и старался лишний раз не открывать рот, чтобы не выдать свое далеко не радужное, совершенно омежье и немного сопливое состояние. Давно позабытое как телом, так и мыслями. И ночная попытка внушить себе обратное была сломлена довольно быстро. Несмотря на все пилюли, которыми его напичкали, настроение напоминало чертовы американские горки — внезапно падало и так же без предупреждения поднималось, иногда хотелось обнимать всех, а в следующий момент плеваться ядом. Организм активно пытался подстроиться под препарат, за последствия отвечал гормональный фон, а Ханю оставалось лишь держаться. Он никогда не отличался самообладанием, и в моменты эмоциональных взрывов слушал только Бэкхена, доверял ему на сто процентов и шел на голос, выходя из собственных лабиринтов. И сейчас ему также нужен был Бэкхен, только капитан не умел читать мысли. Он смотрел время от времени на Ханя с тревогой и заботой одновременно, чем выводил того из себя еще сильнее. Вето на курение было наложено до обеда, и, скрипя зубами, Хань отсчитывал минуты, когда можно будет забрать у Кима отобранные сигареты и затянуться, успокаиваясь привычным способом. С грохотом зайдя в столовую, Лу усмехнулся, видя, что никто и слова не сказал о его эмоциональном появлении, зато все разом замолчали, хотя Хань прекрасно слышал разговоры еще в коридоре. Все сидели так, как было приказано. В соответствии с принятым решением отряды были обязаны есть за одним столом, а не группироваться и облегчать тем самым работу над собой отряду Дельта. Только вот никто не предупредил, что представителям Альфа тоже будет не просто, хотя им с уверенностью обещали, что никаких сложностей не предвидится. Суки. Врачи всегда обманывают. Единственное свободное место было напротив О и, хмыкнув, Хань смело перекинул сначала одну ногу, а потом и вторую через лавку, и опустился на нее, плечом толкая Минсока и требуя подвинуться. — Что, задница не помещается уже? — Минсок мог промолчать, но не сделал этого, и Хань был от всей души за это благодарен — хоть кто-то ему сегодня съязвил. — Я уже было решил, что вашей задачей стало довести меня до бешенства своим молчанием, — хмыкнув, Хань зачерпнул ложкой суп и тут же сморщился. На вкус тот был пресным и каким-то пустым, напоминая о том, что у Минсока, как и у Бэкхена, было туго с готовкой. — А давайте Бэкхен и Минсок не будут вместе готовить, а? Сувон прыснул, надувая щеки, чтобы не выплюнуть суп обратно. Его всего затрясло от смеха, а Хань скучающе поводил ложкой в тарелке, разгоняя кусочки морковки и лука, и тяжко вздохнул. — По-моему вполне съедобно, — у Сынми вместо яркой улыбки получилась вымученная — запах Ханя усиливался и вот-вот должен был наступить второй этап. Кажется, альфы считали секунды до его проявления. — Да ладно, все знают что они плохо готовят, — смех Сувона был настолько искренним и живым, что Ханю стало легче, и даже суп стал капельку вкуснее, а напряжение немного спало. — У нас только Хань и Исин могут приготовить что-то съедобное и вообще безопасное. — Еще слово и готовить будут только Хань, Исин и Сувон, — фыркнул Бэкхен, но сам суп ел, почти не чувствуя вкуса. — Может, Хань и Исин поделятся секретами приготовления? — усмехнувшись, Тао зачерпнул еще ложку супа, встречаясь хитрым взглядом с Лу. — Кстати, запах Ханя придает пикантность этой еде, так что спасибо, что пришел. Я даже чувствую привкус травы. Хань почувствовал, как внутри булькнула радость — наконец-то Тао пришел в себя, не скрывая свой мудацкий характер. — У тебя, видимо, проблемы с нюхом, в моем запахе даже близко нет трав, — хмыкнув, Хань ухватил кусок хлеба и задумчиво его повертел. — Ну, у тебя вообще странный запах, — неуверенно произнес Сынми, — вроде прекрасно его чувствую, но не могу понять что это. Он какой-то… — Ассоциативный? — продолжил за него Сехун, поднимая глаза на Ханя и тут же опустив их. — Точно! Се, откуда ты такие слова берешь вообще? — Сынми, ты хоть не пались так сильно с тем, что деревенщина, — скривившись, Тао доел суп, отодвигая от себя тарелку. — По-моему, очень странно пахнуть так омеге, не находишь? Никакого вкуса, — он демонстративно принюхался и с отвращением фыркнул. — Знаешь, я все же промолчу о том, какими помоями ты пахнешь для меня, — не остался без ответа Лу, облокотившись о стол, краем глаза замечая, что Минсок схватился за планшет, что-то проверяя. Похоже, альфы становились нервознее. — Стандартный диалог двух сослуживцев, — с усмешкой протянул Бэкхен, встречаясь взглядом с командиром, уже уставший от постоянных похожих друг на друга перепалок. — Мне кажется, я начинаю привыкать, — приподняв стакан с чаем, Чанель им отсалютовал Бэкхену и усмехнулся. — А как по мне, так пахнет очень даже… заманчиво. — Хань даже не сразу понял, что промямлил Сехун — тот все еще не отрывал взгляда от еды. Но стало неожиданно приятно, когда альфа тихо продолжил: — если назвать ассоциативный ряд, то это: солнце, дождь, радость, смех, дети, выпечка. — Звучит очень уютно, — Исин подмигнул опущенной голове О Сехуна, а после и чуть опешевшему Ханю. — Кажется, Бэмби, не все хотят раздвинуть твои стройные ножки. Может, испечешь для нас кексиков? — Исин едва не хрюкнул от смеха, когда заметил как покраснели уши Сехуна, впрочем, заметившие это альфы тут же начали подшучивать над парнем. По всей видимости, Сехун вел себя совершенно не так, как к тому привыкли сослуживцы. Хань перевел взгляд с довольного и сияющего Исина на смущенного Сехуна и, закатив глаза, цыкнул языком. — Так чем в итоге ты пахнешь, Лу? — Тао выглядел так, словно хотел еще за что-нибудь зацепиться и оскорбить по-максимуму. — Дождь в конце знойного дня. Озон, асфальт, песок, вода, солнце, — вместо него составные запаха перечислил перекошенный Крис — кажется, ему было тяжелее всех. Альфа сидел сгорбившись, будто держал на своих плечах по тонне веса. Его кулаки то и дело сжимались и разжимались, речь была отрывистой, а движения дерганные. — Верно, — усмехнувшись, одобрительно кивнул Хань, замечая, как сидящий напротив О тоже скромно улыбнулся, хоть и продолжал прятать глаза. Нахмурившись, Хань отвернулся, сталкиваясь с озадаченным Минсоком. — Что? — Мне кажется… — на пол тут же с грохотом упала ложка, а Крис вцепился в край стола, крепко сжимая зубы. Минсок опустил взгляд в планшет и выдохнул, — не кажется… Хань посмотрел на побледневшего Криса, который, судя по стеклянному взгляду, ушел глубоко в себя. Тао же согнулся пополам, закрывая нос рукой, Сынми напрягся всем телом, сжимая и разжимая кулаки, при этом было видно как раздувались крылья его носа. Чанель смотрел в тарелку и ничем себя не выдавал, но если бы он поднял глаза — в них можно было бы увидеть целый спектр эмоций: от страха до странной боли. Сехун же дышал часто и не сводил глаз с Ханя, его взгляд отличался от остальных, и Лу это настораживало. — Минсок, — спокойно подал голос Бэкхен, — если ты решил выждать театральную паузу, то выбрал неподходящий момент. Лейтенант усмехнулся, хотя было не до смеха. — Хань перескочил на третий этап. Парни, — обратился он к альфам, — вам нужно просто пересилить себя. Переходы всегда будут такие резкие, но, вот увидите, скоро станет легче. Внимание Бэкхена заострилось на командире, он заметил как застыли его плечи и взгляд — замешательство ощущалось слишком явственно. Неосознанно почувствовав желание помочь, он дотянулся до чужого ботинка и коснулся носком своего, осознавая, что сделал уже тогда, когда встретился со смятенным, но благодарным взглядом. Чанель едва заметно кивнул ему, и Бэкхен испытал странное облегчение, поставив ногу на место и смочив вдруг пересохшее горло уже остывшим чаем.