***
— Она начинает меня бесить своей добротой! И как, мне интересно, она обратила наших зверей в белых собачек? Высокий человек злобно смотрел на Писклю. Его трясло. Ему уже в третий раз не удалось лишить меня основных характеров души. Пискля лишь только пожимал плечами. Он сам не понимал, как так получилось. Высокий человек наливался яростью и бросал в Такса всякие мелкие штукенции (а ещё мне говорят, что я не нормальная).***
Маффет пекла свои пончики и раздавала всем, кто просил. У неё образовалась своеобразная столовая с буфетом. Таким образом, все голодные были накормлены. Мне она даже два её пончика дала (; з). К ней подошёл Азриэль и попросил тоже пончик, но она ему отказала. Азриэль, опустив глаза, поплёлся в уголок, чтобы его никто не видел. Я это всё увидала и решила проявить мою добрую душу (помянем столик). Я снова подошла к Маффет и попросила пирожок. — А не много ли, дорогуша? — Маффет, ну ты же знаешь, что твои пироги самые вкусные, а красивые, что глаз не оторвать! — Ой, ну ладно, ладно. Получаю я пирог, здоровенный, и несу к Азриэлю. Протягиваю ему кусок: — На — Сама ешь. Мне не нужны от тебя подачки! — грозно пробурчал он. Чё он злиться то? — Здрасте, приехали! А как же я всё это съем? — Твои проблемы! Азриэль раздражённо отвернулся. Делать нечего. Отломила кусочек и ем. Вкус потрясающий, жаль только живот полный, и туда уже ничего не запихнуть. Азриэль смотрит, облизывается. Я протягиваю ему кусок ещё раз: — Хочешь? Смотри какой он вку-усный! Азриэль сдался, взял этот несчастный кусок и ест. Тихо-тихо попросил ещё, а меня, как всегда, глушняк давит: — ЧЁ-Ё? — Дай ещё, говорю! — А! Так бы сразу и сказал. Дала ему половину, а с остальной пошла к Трубецкому, мирное соглашение заключать. Долго дуться у меня не получается. Осталось только его найти. (В Мэрии пять этажей) Нашла его на крыше. Чё он там делает, не знама не гадама. Выхожу я на поверхность. Закат. Как же красиво прорисована природа в Андертейле! Солнце садится, освещая дома и землю последними яркими лучами света, перед тёмной, холодной и пустой ночью. Последние признаки жизни: шуршит листва деревьев, стрекочут сверчки, птицы поют свои последние песни. День ещё пытается напомнить о себе, но подходящая ночь говорит ему, что пора. Трубецкой сидел и…не поверите! Любовался красотой с крыши. (О-О) — Алё, гараж! Ты чего тут забыл? — А тебе какое дело? — Да вот, покушать тебе принесла. — Какие мы, нынче, заботливые! — Угу, Очень! Трубецкой улыбнулся. Я его лыбу уже давно не видела! Как-то даже непривычно, а то он постоянно хмурый да злой! — Я надеюсь, ты пирог не отравила? — Нет, что ты, только ту часть, что тебе дам! — Тогда мне всё ясно. Снова его улыбка. Прям чувствую себя, каким-то благодетелем! Он всё съел, не успела я моргнуть. Вот это скорость! Я даже так не могу… Надо, надо подучиться. — А зачем ты мне сказала, что он отравлен? — Да чтоб ты, собака такая, много не съел! Ан нет, не прокатило… Мир? — Война! — Да Ёшкину мать! Он ещё долго высмеивал меня за мою попытку задобрить его, но всё-таки мы помирились.