Необъявленная война

Солнце играло яркими бликами на зеркальной поверхности озера. Безоблачное небо сияло, и отсутствие ветра делало этот день просто созданным для полётов. Однако на берегу можно было заметить лишь две одинокие фигуры: в мантиях и с мётлами. Драко Малфой крепко сжимал в руке новенький Нимбус, подаренный отцом к Рождеству, и изучал свою спутницу с видом третейского судьи. А она, с горящими от волнения глазами и лёгким румянцем, сидя верхом на метле, перебирала ногами. — Если так дальше пойдёт, то тебе лучше сдаться сразу, — констатировал Драко, наблюдая за тщетными попытками Гермионы справиться с эмоциями. — И не надейся! — осадила она, стараясь выбросить из головы привычный страх перед полётом. — Ты даже не представляешь, как я хочу убрать эту самодовольную улыбку с твоего лица! Поэтому я передумала: давай свою «супер-метлу», — Гермиона выставила руку. — Тебя это не спасёт, — смеясь, протянул требуемое Малфой. — Летаешь ты, мягко выражаясь, неважно. — Это мы ещё посмотрим! Обхватив кончиками пальцев гладкое древко, Гермиона ощутила азарт и уверенность в себе. Метла действительно была потрясающей и казалась продолжением её самой. — Ух ты! — воскликнула Грейнджер и бросила на Драко восхищённый взгляд. — Посмотрим, что ты скажешь после того, как мы… — Малфой специально замолчал и многозначительно цокнул. Гермиона покраснела и приоткрыла от возмущения рот. Она уже собралась вставить какую-нибудь колкость, как Драко продолжил: — Поцелуемся, Грейнджер, поцелуемся, — развлекается, змеёныш! — А на то, что ты подумала, уговорить меня не получится, извини... Не сегодня. Даже не старайся! Гермиона толкнула его рукой в плечо: — Залезай, Малфой. Хватит воздух сотрясать. Они оба оторвались от земли и застыли. — На счёт три, — скомандовала Грейнджер. — Один, два, три! Необыкновенное ощущение от полёта очень быстро захватило её. Волосы порхали по ветру, прохлада ласкала кожу, высота разгоняла кровь, победа манила. Метла была чувствительна к любому лишнему движению, и Гермиона с сожалением признала, что надо было выпросить у Драко пробный полёт. Противоположный берег стремительно приближался — ещё чуть-чуть... Но девичье сердце неприятно ёкнуло, когда ближе к финишу Малфой обогнал её и всего секундой раньше очутился на земле. Серые глаза блестели от восторга, обычно бледное лицо горело румянцем, и Драко торжествующе улыбался: — Я же говорил. — Так нечестно. Я даже не потренировалась, — досада от украденной из-под носа победы царапала уязвлённую натуру. — Честно-нечестно… Исход был бы тот же, — выдал самодовольный победитель. Он подошёл к расстроенной Гермионе, наклонился ближе к лицу и по-малфоевски «утешил»: — Я выиграл. Смирись. А значит, делаю с тобой, что хочу, а хочу я... Драко не договорил, её добили эти светящиеся от радости глаза, и Гермиона пустила в ход своё «оружие»: притянула Малфоя к себе и поцеловала. Она, не стесняясь, кусалась от обиды и смело запускала в рот ласковый язычок. Гермиона намеренно оборвала поцелуй, когда почувствовала, как Драко пытается перехватить инициативу. — И зачем ты это сделала? — он тяжело сглотнул, отгоняя неприличные картинки, заполняющие воображение. — Желание не отдам! Не такой ценой. — Давай два из трёх! — смело предложила Грейнджер. — Я с тобой не торгуюсь. Одно я уже заслужил. — Тогда играем на три: всё лучше, чем одно, согласись? Ты много потеряешь... Лицо Драко озарилось диким огнём. Он вскочил на метлу: — Считай, что ты полностью в моём распоряжении. Сегодня же, после ужина. И, заметь, не я это предложил, так что не включать потом вредность и прочее-прочее... Гермиона, окрылённая маленькой победой, подхватила вызов, собралась: — Один, два, три! — и рванула с места. В этот раз метла, будто стрела, пролетела от одного берега к другому, оставив Малфоя позади. Совсем немного, но для крика ликования этого хватило. Драко скривился. Он и не предполагал, что Гермиона намеренно не выложилась на полную катушку, стараясь ввести его в заблуждение и повысить свои шансы во время третьей попытки. Он был явно разочарован, когда приземлился на липкий снег вторым, но старался этого не показывать: — Один — один. Пара желаний тоже ничего. Напоминать, чем ему придётся заплатить за проигрыш, никак не хотелось. Обещала не давить, так будь любезна проявить тактичность. Драко недооценил Гермиону, и она в третий раз с лихвой обставила его. Оскорблённое выражение лица напомнило о прежнем Малфое с той лишь разницей, что длилось это непривычно недолго. — Два из трёх, значит, — пиная снег носком ботинка, заключил он. — И ты схитрила, не спорь! Ничего, я на тебе и с одним желанием отыграюсь! — Не расстраивайся, — Гермиона старалась смягчить горечь поражения, — тебе будет где развернуться... Теперь мы будем встречаться только в укромном месте. В ответ она увидела лишь дерзкое лицо Драко. И это лучшее из зол!

* * *

В тот же вечер их комната, как и прежде, показалась Гермионе уютной и тёплой. Камин горел, а Малфой ждал её прихода, изучая вид за окном. И даже не повернулся, когда она вошла. Он просто слушал её шаги, треск дров в огне и разглядывал зимний пейзаж. Гермиона обняла Драко, прижавшись щекой к спине. Они простояли так несколько минут, пока он не опустил руки, притягивающие его за грудь, и не произнёс: — Лучше нам поговорить здесь, а не в спальне. — У тебя есть спальня? — с удивлением спросила Грейнджер. — Ты дверь в углу не заметила? Гермиона отрицательно покачала головой. — Ну хоть в чём-то ты небезупречна, — вздохнул Малфой. Его прежняя дерзость куда-то исчезла. — Тебе лучше сесть, — он жестом указал на маленький диван. Грейнджер боялась, что Драко вдруг передумает, поэтому тут же присела и молча ждала откровений с нескрываемым волнением. Однако Малфой нервничал не меньше. Но, решив, что ей и так почти всё известно и он ничего не теряет, начал: — Мой род и прежде не отличался многочисленностью. А когда единственный брат Арахниуса, Нарцисс, окончательно сошёл с ума и отрёкся от жены и дочери, названной им, кстати, в честь собственной персоны, мой предок стал болезненно одержим идеей могущества рода Малфоев. Но злобный нрав, как и у большинства из нас, долго не позволял Арахниусу жениться. Женщины просто бежали от него, как от чумы. Я не знаю, когда ему пришла в голову столь преступная мысль и как долго он её вынашивал, только он сделал то, что сделал. Ты сама всё поняла. Добавить нечего. Он заставил Клариссу наделить его и всех его потомков даром производить на свет только мальчиков, как единственных хранителей крови. Арахниус отчаянно желал сделать их похожими на себя, на истинного Малфоя, и благодаря алхимии у него это получилось. Только ему и в голову не пришло, что почти всем его потомкам придётся заплатить. Сейчас я не могу рассказать тебе всё до конца, только жажда обладать женщиной, используя её слабую волю, заставила его быть неограниченным в своих желаниях. За семнадцать лет до своей смерти он успел оставить тринадцать детей, законных и даже незаконных, с радостью признавая их перед собственными жёнами. Так или иначе, до смерти Арахниуса проклятие давало о себе знать лишь частично и в том, что все мальчики росли действительно истинными Малфоями: высокомерными, самоуверенными, расчётливыми, до совершеннолетия любившими только себя и остававшиеся холодными по отношению к слабому полу. Как сам предок и его самовлюблённый брат. Тогда Арахниусу это не показалось подозрительным. Кларисс в точности исполнила его «просьбу» в превосходной степени, оставив — на будущее — некоторую склонность к безумию. Но со смертью предка проклятье стало проявлять себя в полной мере. Когда старшему из сыновей исполнилось восемнадцать, случайно выяснилось, что он, вроде как, ущербен. Кроме того, было и ещё кое-что, о чём я не готов тебе сейчас рассказать. И опять это не показалось странным, пока через сотню лет не приобрело пугающие масштабы. К тому времени, как Малфоям стало понятно, что дело не в истощённой магии или физическом недуге — мы прокляты, волшебницы уже не было в живых. Лишь она могла отменить заклятье, поэтому Николасу ничего не угрожало, но он, следуя собственным убеждениям, открыл одному из потомков его смысл. Тем более Кларисс перед своей смертью раскаялась. Воистину, она была умнейшей из женщин! Она хладнокровно отомстила, и эта месть грозила стать особенной. Поэтому все попытки увеличить род за счёт рождения мальчиков не приносили желанных результатов. И не все мои предки были склонны заводить детей, как коллекционеры. Так постепенно, учитывая безумие, проклятие, болезни и прочие вещи, лишающие даже обычных волшебников жизни, Малфоев осталось лишь двое. Драко замолчал. Он почти сгибался под взглядом Грейнджер. Он видел в нём призрак страха и ещё тонну эмоций. И столько же переживаний. — Но если Кларисса всё-таки раскаялась, она не могла не сказать, как всё отменить! — с энтузиазмом предположила Гермиона и, поражённая ещё одной догадкой, вскочила с места. — Вот откуда эти руны! — Твой ум — просто наказание какое-то, — раздражённо заявил Драко и продолжил: — Возможно, Фламель обманула нас. Это не сработало ни разу. — Это странно, она не была такой… — Была. Боль, причинённая её семье, оказалась сильнее раскаяния. Гермиона изучала красивое, немного измученное лицо и теперь ничего уже не хотела знать, кроме одного: — Я прошу тебя, пожалуйста, скажи мне… Что там... Что передал Николас? Драко глубоко вздохнул и негромко, срывающимся голосом признался: — После смерти паука рождённый по крови сын, через одного, будет проклят, и в каждом поколении не менее одного, поразив тем самым первого и последнего из рода. — И почему все проклятья такие запутанные?! — возмутилась Гермиона. — Паук — это, конечно, Арахниус, и его смерть запустила цепочку. Только зачем так много жертв? Кларисса, наверно, сошла с ума, но она нацелилась лишь на единокровных детей. Если отбросить причины, наказать первенца — расчётливо, последнего — жестоко, а каждого второго ребёнка наверняка смертельно для рода. Проклятье достанет половину из вас, как минимум. Драко, я опять не понимаю, ты проклят, но ты не умираешь? — Нет, — сухо произнёс он. — Так что с тобой не так? Гермиона подошла к нему совсем близко, боясь упустить самое важное. То, с какой болью и отчаянием он ответил, говорило лишь об одном — это мучает его незаслуженной пыткой: — Я — пустой. — Пустой? — Гермиона не уловила смысл. — Пустой, — повторил он. — Как и первый сын Арахниуса, я не могу иметь детей. Я бесплоден. Наступившая тишина казалась не просто тяжёлой — трагичной. Драко всё пытался понять, о чём думает Грейнджер, почему не уходит, почему так чертовски долго молчит! Гермиона стёрла со щеки внезапно вырвавшуюся слезу, положила руки на поникшие плечи Драко и стала целовать любимые губы, глаза, щёки… — Это неважно, — шептала она, — я хочу быть с тобой. Хочу. Быть. С тобой. Единственное, что сейчас стало важным для Малфоя. Стало отражением его собственного желания. Противоположностью его боли. И страхов. Со стоном отчаяния он подхватил Гермиону на руки и, целуя в мягкие отзывчивые губы, направился в спальню. Бережно вернул на пол прямо у кровати. Страсть, боль, потребность наполнили комнату вместо воздуха. Малфой прижал Гермиону к стене и рванул края блузки так, что пуговицы отлетели в стороны, рассыпавшись по паркету маленьким градом. Вслед за блузой одним движением Драко с треском стянул белоснежный бюстгальтер, и сильные руки жадно прильнули к груди, пропуская возбуждённые соски между пальцев. — Я хочу быть с тобой, Гермиона… Опять… Её имя. Так необъяснимо. Потому что легко. Естественно. Ласково. И желанно… Драко впился губами в губы, ощущая вкус каждой секунды их близости. Его рука смело заскользила по внутренней стороне бедра вверх, стараясь дотронуться до скрытой бельём плоти. Чтобы погладить её. Ощутить жар. Сладкую влагу. Почувствовать рваные вдохи и выдохи на своих губах. — Хочу... — повторил Драко шёпотом, сталкиваясь дыханием и отдаваясь жгучему нетерпению. Он терялся в её тепле, растворяясь и замирая от предвкушения. Всё мигом и разом потоком переливалось в Гермиону, вызывая чувственный всполох — ощутить Драко внутри. Ближе, чем в эти мгновения. Чем раньше. Чем никогда до этого. Он ласкал её всю... Он её целовал. Сладко... Остальное — не существовало. С покорностью, с упоением Гермиона отдавалась этим минутам, забывая о времени. Приглушённые стоны слетали с губ не по её воле — по воле Драко. Пока он не перестал. И вот тогда — снова. Уже громче! Из тоски по нему. Но он хотел Гермиону. И это было выше «нельзя»… Целуя, он подталкивал её к кровати. Сейчас близость казалась неминуемой. Неумолимой. Внезапной. Но Гермиона хотела этого так сильно, что не могла сопротивляться яростному порыву. Она сама с силой толкнула Драко на постель и, сломленная желанием, села на него сверху. Расстёгивая рубашку, целовала разгорячённое тело, наслаждаясь запахом и вкусом его кожи. Ощущала требовательные прикосновения горячих рук к бёдрам, чуть раскачивая их в такт собственным мыслям. Таким понятным и почти осязаемым. Опьянённая, Гермиона смело отбросила стыд и расстегнула брюки Драко. Она освободила его возбуждённый член и услышала… полухрип. Полурычание. Полустон. Вот и всё. Наверное… Потому что она владела Драко. Потому что заставляла его сердце стучать как сумасшедшее. С каждым движением руки. С каждой каплей удовольствия. Драко пылал изнутри. Волшебная кровь почти лишала его рассудка, но Малфой цеплялся за остатки разума. За жалкие клочки. Боролся, иногда стискивая зубы, боясь выкрикнуть запретные слова. Выступившая испарина не приносила никакого облегчения, жар на коже Драко не стихал. И всё потому, что Гермиона смотрела на него. Целовала. И горела вместе с ним. Потому что её голова склонялась всё ближе и ближе к члену. И вот её губы целуют его... Будто потолок рушится… Стоп! То, как Драко схватил Гермиону за плечи, причинило ей боль, но не испугало. Подняв голову, она смотрела в искажённое непонятной мукой лицо. Мгновение спустя низким, но отчаянным голосом он приказал: — Убирайся! Не сейчас, Гермиона, — и с мольбой: — Прошу тебя. Ещё немного, и я… Она на миг оторопела. Сползла с кровати, подхватила одежду. Гермиона, со слабым пониманием происходящего, послушала Драко, оставив совсем одного. Его бледные руки впились в постель, борясь с диким желанием догнать Гермиону. Борясь с этой чёртовой кровью...