Выбор

      Через две недели, выйдя из ворот парижской тюрьмы, Хельгус ненадолго задержался на ее ступенях. Он поднял голову вверх и полной грудью вдохнул в себя воздух Парижа, так непохожий на тот, к которому он начал уже привыкать, сидя в камере. Как странно, подумал он — люди не замечают, чем пахнет воздух свободы, когда живут вне тюремных стен. Этот воздух сейчас пьянил его, как дымок свежего индийского чараса. Между высокими домами переулка, где находилась тюрьма, виднелся клочок голубого летнего неба. Полуденное солнце заливало своими лучами Париж. Оно согревало собой многочисленные дороги этого города и наполняло теплом всю Францию, и в том числе плоскогорье Плон дю Канталь.       Распоряжение судьи Фролло было жестким и однозначным: Хельгус Новус в течение суток обязан был покинуть Париж и никогда больше туда не возвращаться. Через неделю он был обязан также уйти из Франции. Судья напомнил ему об этом во время суда.       На суде присутствовали все те, кого так или иначе касались последние события. Хельгус выдал всех — Рамона Салинеса, его эмиссара Себастьяно, многих бандитов из его шайки, знакомых Хельгусу по сходкам компрачикосов. Все они находились на скамье подсудимых, проклиная московита и объявляя ему баскскую вендетту. Хельгус, слушая их, только загадочно улыбался. Он не мог только сказать, кто будет наемным убийцей, который должен был убить судью Фролло. Однако Салинес, понимая, какая участь грозит ему, и желая ее смягчить, сам назвал имя — Алехандро Мартинес. Это, впрочем, мало помогло ему. Правосудие многих стран горело желанием увидеть Салинеса в конопляном ошейнике. Это желание законников через два дня было удовлетворено. Вслед за своим капталем на виселицу отправилась почти вся шайка неуловимого баска.       На суде так же присутствовали Квазимодо и Эсмеральда. Когда Квазимодо вошел в зал, один из участников шайки Салинеса, сидевший рядом с Рамоном на скамье подсудимых, толкнул Салинеса в бок и показал пальцем на парня. Это был старый поседевший человек, чем-то смахивавший на Бернардуса Гестамюнда. Судья обратил на это внимание. Он вспомнил свои мысли по поводу уродства Квазимодо. В ходе допросов выяснилось, что двадцать лет назад Квазимодо был похищен шайкой Салинеса и изуродован этим седым человеком. Но через некоторое время проезжавшие мимо цыгане, увидев маленького уродца, купили его у шайки. Трудно было сказать, что руководило ими: жажда наживы от желания заработать на его уродстве деньги, или обыкновенная жалость к маленькому изувеченному ребенку. Квазимодо смутно припомнил большую комнату, набитую детьми в бочках, собственную боль от железного корсета, и грубых черноволосых людей. Фролло увидел цыган в новом свете. Эсмеральда уже говорила ему, что люди ее народа неспособны были сотворить с детьми такие мерзости, какие они видели в штольне компрачикосов на Плон дю Канталь. И, слушая подробности об этом отвратительном человеческом промысле, судья поклялся себе никогда не преследовать цыган. Одновременно его посетила еще какая-то мысль, но он отложил ее на потом.       Хельгус Новус, так удачно для себя ускользнувший из железных тисков закона, сошел со ступенек тюрьмы и, не оглядываясь, быстро пошел вперед. Проходя мимо Собора Парижской Богоматери, он ненадолго остановился. Перезвон колоколов, возвещающих обеденную службу, сказал ему о том, что Квазимодо опять приступил к своим обязанностям. Что же, подумал Хельгус, горбун сделал свой выбор — до скончания века безвыходно сидеть в Соборе и слушать многотонные громы басов, вторящих маленьким колоколам. Судья Фролло тоже сделал свой выбор — Эсмеральда. Когда-то свой выбор сделал Рамон Салинес, пойдя по преступному пути, который привел его к виселице. Все вокруг сделали свой выбор. А вот у него, Хельгуса, это пока не получилось, потому что выбор стать компрачикосом, сделанный им двенадцать лет назад, оказался неудачным. Хорошо, подумал он, возможно по дороге я смогу решить, куда я пойду дальше. Быть может, я накуплю дешевых товаров и вместе с конкистадорами отправлюсь покорять Новый Свет. Я смогу получить там целые россыпи золота и, возможно, стать вице-королем этих мест. Быть может, я вернусь на родину и приучу русских курить чарас, ведь сейчас там конопля используется только для пеньковой веревки и получения масла. Никто не знает, как приятно курить чарас. Быть может… Может быть все, что угодно. Потому что у меня есть целый сундук золота, накопленный нами за все эти двенадцать тяжелых лет. Клод Фролло, ты, конечно, очень умный человек, но в вопросе с деньгами, который так тебя интересовал, я все-таки обставил тебя.       Когда я выпустил Эсмеральду из пещеры и убедился, что она ушла достаточно далеко, я вернулся в третью комнату. Там я вынул из сундука все золото, которое в нем находилось, и спрятал его в расщелине скалы, про которую было известно только мне. А сам сундук я набил камнями. Гизадоро, как ты хищно сорвал у меня ключ от сундука, наполненного крупными камешками и песочком! Только вот песок этот, к сожалению, был не золотой. Поэтому он вряд ли поможет вам в ваших дальнейших странствиях. Бернардус, ты говорил, что деньги вам пригодятся больше, чем мне. Я думаю по-другому. Забавно было бы взглянуть на ваши рожи, когда вы, сгорая от нетерпения, открыли сундучок на урке «Сан-Себастьян»! Лопнули, как мыльный пузырь, надежды пьянчуги Картуза на кучу бутылок дорогого вина, похотливого козла Дзинзарте на красивых бордельных шлюх, и на все то, к чему вы, ограниченные людишки, так долго стремились. Что ж, удачки вам в той стране, куда вы поплывете, словно говно в проруби, как говорят на моей родине. Скорее всего, вы и там станете уродовать детей — выбор у вас невелик.       Так думал Хельгус, идя по уже знакомой дороге, ведущей от Парижа на Плон дю Канталь, где в расщелине скалы лежал его счастливый билет в виде большого мешка золотых ливров.