«Почему я так сильно хотел поиграть с той чертовой псиной? Ладно, может я никогда и не был кошатником до мозгов и сердца, но почему… я так давил до последнего, почти что ослушавшись мать? Сейчас уже поздно задаваться этими вопросами — надо было думать еще тогда. Но с другой стороны, когда мне еще думать о своей жизни, как не сейчас?..
Было ли то страшным сном или очередным бредом после долгих дней на больничной койке? Рассказывал ли я об этом сне Ларри? Доктору Откину? Кажется, что этими рассказами я проклял их. Проклял каждого, кого посвящал в эти запутанные картинки из моей головы.
А в голове моей… ад. Постоянно кипящий и обжигающий черепную коробку ад. И я не знаю, кто способен успокоить его и отмыть меня от болезненной накипи, которой я покрываюсь изо дня в день. Бог? Друзья? Семья? Я больше верю, что случайный уличный дождь, полный примесей с местного завода, справится с этим лучше, чем кто-то из людей с собственным адом в голове.»
«Охранники. Безликие, серые, с налепленными масками злости. Волновало ли вас когда-нибудь осознание, что тот, кого вы яростно толкаете дубинками под ребра, та, кого зашвыриваете в камеру, те, кого вы унижаете при каждом столкновении — все они могут быть невиновны? Нет. Вы полностью сбрасываете всю ответственность на суд, прикрываясь должностными инструкциями, и сами же их нарушаете.»
«Только на скрипучей койке в окружение звона цепей ты начинаешь понимать, во что и кого ты на самом деле веришь.»
«А я верю в себя — Сала Фишера… Нет. В Салли-кромсали.»
Знаете, как иногда можно описать какое-то нудящее раздражающее чувство, или даже эмоцию?
«Миллионы маленьких вампиров пьют мою кровь под кожей».
Именно эти миллионы Салли ощущал, садясь в машину на заднее сидение, в то время как его отец заканчивал грузить оставшиеся коробки, которые была способна увезти старенькая легковая машина. Остальной груз уже отправился вперед в большом грузовике какой-то компании, название которой было не то, что сложно запомнить — даже произнести.
Это был последний путь до новой жизни. Жизни, что так желал Генри Фишер и отчаянно рвался к ней. Сал же понимал, что былые дни никогда не оставят их семью: ведь не мог он вместе с пыльным гарнитуром оставить свою маску и свои шрамы? Если бы он только мог…
Если бы все люди могли просто сбрасывать с себя следы их черного прошлого и двигаться дальше, стал бы мир легче и чище? Или все погрузились в пучину безответственности и пустых обещаний? Люди существа слишком сложные по своей натуре, чтобы давать однозначные ответы на не однозначные вопросы.
С тяжелым вздохом Салли наконец-то расположился поудобнее на потрепанном сидении и уставился в окно, наблюдая за бегущими по стеклу каплями дождевой воды. От скуки можно было представить, что это какие-то особые соревнования на скорость стекания, мини-гонки, но Сал не знал, за кого ему болеть. Выбрать очевидного победителя или поддержать отстающего? Кажется, в этом проявлялась вся его натура. От гонок его отвлекло тяжелое уханье и легкое покачивание машины.
— Па, тебе помочь?
— Не-не, сиди. Я почти закончил.
Под почти подразумевались еще три коробки с сокрытым добром. Под «сиди» подразумевалось «тебе не стоит напрягаться после выписки, сын». Такое отношение немного обижало, но приходилось мириться: их семья не в том положении, чтобы устраивать маленькие стычки недовольства из-за каждого пустякового момента. В конце концов, отец и сам прекрасно справился с поставленной задачей, после чего уселся на переднее сидение и тяжело вздохнул. Почти также, как это сделал пару минут назад его сын. Взрослые исписанные морщинами руки привычно легли на руль и пару раз побарабанили пальцами по истертой коже. В машине пахло уличной сыростью и родной затхлостью, как это бывает в старых автомобилях, которых со временем используют все реже и для конкретных целей. Вот Генри уверенно дергает ручник, проводит какие-то обряды и спустя мгновение их верный Porsche раздался тихим звериным рыком.
— Ну, Сал, попрощаемся с этим местом и в путь, — голос взрослого звучал как-то по-особому глухо и безразлично. Будто все его чувства уже выгорели и теперь он хочет просто закончить дело. Наполнится ли он потом новыми чувствами или останется высушенным еще долгое время? Почему так много вопросов и всяких «или» сегодня блуждают в голове? Да потому что.
После слов отца, мальчик медленно повернул голову к другому окну и окинул здание взглядом. Вот так. Они просто бросают его, словно бетон и стекла виноваты в произошедшем, а там, дальше, их ждет только светлое будущее. А этим стенам остается только молча нести в себе воспоминания и всю боль, наполнявшую их когда-то. Так глупо… ведь проблемы уедут вместе с ними. Они уже запакованы в картонные коробки и перемотаны пакетами, чтобы не разбились. А дом просто должен встретить одиночество. И даже если в него заселятся новые люди, он будет одиноким, он не начнет новую историю, он продолжит старую.
Отрешенно махнув рукой дому, будто и правда прощаясь с ним, Сал вновь принялся наблюдать за статичным пейзажем за окном. Все это время Фишер старший наблюдал за сыном через лобовое зеркало, украшенное связкой каких-то дурацких игральных костей — типичный брелок. Его немного выцветшие от усталости и грусти глаза отражались на поверхности, заглядывая прямо в лицо Салли, но тот упорно не замечал. А может делал вид, что не замечает своеобразной попытки завязать с ним диалог. Поняв, что его игнорируют, Генри опять вздохнул и прожал педаль газа. Автомобиль наконец-то двинулся с места, медленно отъезжая от серой коробки. И только тогда Сал резко развернулся к заднему стеклу, опираясь на спинку сидения руками.
Конец. Оказывается, он всегда был так близок. Конец этой истории. Сейчас они уедут и все. Начнется новая глава. Начнется новая череда. Новые проблемы. Просто у них за плечами уже будет одна пролистанная книга. Но новую открывать было страшно, даже несмотря на полученный опыт.
Немое величественное здание просто стояло на месте, постепенно уменьшаясь и рискую вот-вот пропасть из виду. Оно не может закричать, попросить прощения, попросить вернуться. И тем оно было прекрасно. Ибо сейчас сердце Салли не выдержало бы хоть какого-то рывка из прошлого.
Наконец, успокоившись, он развернулся на своем сидении обратно и уставился в окно уставшим взглядом, цепляясь им за проплывающие мимо ели и другие деревья. Столбы. Фонари. Кусты. Мусорные баки. Оно все сейчас исчезнет навсегда, уже сейчас оно укатывается за стеклом машины прочь из виду, а вместе с тем и из сердца. Но внутри что-то продолжало болезненно щемить. Колеса машины то и дело встречали знакомые выбоины и покачивалась в такт неровному ритму, который мальчик успел выучить за много лет езды на заднем сидении.
Появится ли в его жизни еще когда-нибудь подобное здание, которое он оставит за спиной постепенно умирать от времени и чужих жизней? Да кто его знает: никогда не стоит зарекаться на чем-то.
Отрешенным взглядом Салли встретился с вновь пытливо наблюдающими за ним глазами отца через отражающую поверхность зеркала. Генри словно специально все это время пытался уловить эмоции сына, пытался показать свои и пытался пригласить к общей печали. Ему это удалось.
С почти неразличимым всхлипом, юноша потянулся руками к ремням на затылке, и вот уже через пару характерных щелчков протез аккуратно сполз к нему на колени. Было очень странно плакать: со старым лицом он мог себе изредка это позволить и знал, как оно ощущается… сейчас же, с новым лицом, он не понимал, как складываются мимические линии, как по ним проскальзывают мокрые дорожки, как те, что он видит на стекле. Щиплет ли кожу. А когда они засохнут, будет ли также немного тянуть по контуру оставленных полос? Это очень странно, когда привычные старые вещи вдруг вызывают диссонанс и невозможность принять их такими, какими раньше привык видеть и осознавать. Вся жизнь перекраивается во что-то новое, совершенно не спрашивая разрешения.
— Ничего, сын, мы справимся. Мы и так со многим справились, нам все по плечу, — он старался убавить дрожь в своем голосе. Генри все время что-то пытается с тех самых злосчастных пор. И теперь, при виде боли его сына, он вдруг сам ощутил, насколько он устал и как же плохо ему было все это время. Немного откинувшись на своем сидении вправо, он спрятал свое лицо от лобового зеркала, чтобы Сал ненароком не увидел, в каком состоянии отец сейчас прибывал. Кто-то должен быть сильным, и выбор сейчас был очевиден.
Уткнувшись каждый в свой угол они продолжили молча ехать навстречу новому дому, где вскоре им предстояло научиться жить. Снова.
— Эй, эй, давай, просыпайся. Мы приехали. Грузчики мне сейчас шею свернут за простой, — голос отца звучал на удивление живо и весело. Будто, пока сам Салли спал, Фишер старший успел прийти в себя и собраться с духом.
Не до конца осознавая, где он и что происходит, Сал осторожно протер глаза и спешно потянулся к протезу. Но…
— Эм, па, а где протез?
— Что? Давай быстрее, мы еще успеем познакомиться с соседями.
Отец уже вылез из машины и о чем-то быстро разговаривал с неизвестной Салу фигурой: лиц он не видел, так как взрослые всегда были выше машины, особенно такой небольшой, как у семьи Фишер. Да и Салли сейчас было явно не до того: протез скатился куда-то с колен. Но куда? Этот слепок человеческого лица в упрощенных формах просто физически не мог взять и пропасть из маленькой машины. Уже опустившись на коленки и еле как примкнувшись между сидением и спинками передних кресел, Салли начал быстро шарить руками по резиновым грязным коврикам, то и дело встречая пальцами по пути разные сухие крошки и мелкие обрывки фантиков. Но протеза нигде не было.
Сверху раздался знакомый щелчок и характерный глухой звук открывающейся двери.
— Эй, ты что там устроил? Но молодец, там правда стоило бы убраться. Ладно, вылезай.
— Па… мой протез, ты его убрал?
— Ричард, это мой сын Салли.
Еле как обернувшись через себя юноша увидел, что с отцом стоял кто-то толстый, в типичной белой майке под клетчатой рубашкой — обыденный вид для американского трудяги. Отец же нетерпеливо барабанил пальцами по крыше машины, иногда мельком заглядывая внутрь, но в упор не замечая критического положения своего сына.
Сдавшись в своих попытках найти протез, Салли выпрямился и аккуратно вылез из машины, стараясь спрятать лицо от незнакомца несколько неловким поворотом головы.
— Ну ты чего? Не стесняйся, Ричард классный мужик!
— Па, у меня…
В этот момент Салли почувствовал, как его насильно хватают и разворачивают прямо к тому самому Ричарду, не смотря на явно критическое положение дел.
— Ахаха, парень, что у тебя с лицом? Генри, этот пройдоха успел натянуть какую-то идиотскую маску! Слушай, у меня сын такую же в магазине приколов видел.
— Что? Сал, черт возьми, когда ты успел?
Слушая непонятные ему реплики, Салли неловко прикрыл лицо руками, но выходило у него очень и очень плохо, раз мужчина успел разглядеть все, но…
— Вы о чем? — его голос дрогнул, и он сам понимал, почему.
— Смотри, черт, Генри, он правда у тебя шутник! — толстый мужчина вдруг разразился одобрительным смехом, хлопая Фишера по спине ладонью и одобрительно кивая. Отец же продолжал расплываться в доброй улыбке.
— Ладно, пошутили и хватит. Давай, Сал, снимай.
— …
Тут руки Генри потянулись к лицу сына, действительно собираясь найти пальцами незримые края маски, чтобы сдернуть ее прочь. Но маски не было. Маски не было.
— Па, хватит, это не смешно!
— Ты смотри, какой упорный! Хах, мне нравится твой характер, малой.
— Папа!
— Ну же, Сал, нам еще коробки разбирать.
— ПАПА!
Образы перед глазами вдруг поплыли. Где-то на линии челюсти Салли почувствовал, как в его кожу впиваются ногти, безуспешно шкрябая кожу и не находя искомого силиконового края. Но они продолжали впиваться все глубже, намереваясь залезть под мелкие ранки-лунки.
— Давай я сниму ее.
— Плачущую печальную оболочку.
— Божью ошибку.
— Тебя.
— ПАПА, ХВАТИТ, МНЕ БОЛЬНО!
«Проснись.»
Резко открыв глаза и глубоко вдохнув воздух полной грудью, мальчик тут же перешел на быстрое неровное дыхание, руками спешно нащупывая немного сползший с колен протез. На периферии зрения мелькало обеспокоенное лицо Генри, повторявшего разные вопросы и успокоительные фразы. Машина же стояла возле массивного серого здания со светившимися окнами.
Кажется, они приехали.
***
You are one of God’s mistakes,
You crying, tragic waste of skin,
I’m well aware of how it aches,
And you still won’t let me in.
© Placebo — Song To Say Goodbye
