Лакриматорий

      Я слоняюсь по улицам, когда солнце светит не так ярко, будто опечалено моим существованием, и плоть города не темнеет под моими шагами, как пожираемая некрозом.       И каждый раз, стоит мне выйти из дома, я вижу стаи беременных женщин, и раздутых брюх так много, что невольно приходит мысль, будто семя паразитов разносит ветер.       Их много. Их слишком много, и все они выглядят больными: глаза затянуты лихорадочной поволокой, похожей на алкогольный делирий, и носители будто не видят, не желают видеть, всей трагичности низменной жажды плодиться.       Я вижу, как гаснет их жизнь; ее соки тянут упыри в их утробах, но в месте с жизнями их матерей в их вены льется осознание того, что близится. Чем ближе их рождение, тем больше они ему противятся.       Они чувствуют Матерь могил под ногами своих плотских матерей; их корни, сплетаясь с корнями их рода, пронзают влажную землю, уползая во тьму.       Матерь могил — малая родина, наш затерянный в лесах скотомогильник со своим дремучим разумом, черными глазами изучающий нас из крон вековых сосен. Над нами сияет проржавевшая от крови луна, и мертвые дочери города носят в остывших утробах будущих покойников.       Мертвые дети в коконах плоти видят черные сны, и во снах завладевают руками матерей, пронзая холодными ножами растущие животы. Во снах они сгибают вешалки в крюки, выскребая свою плоть из красной влаги мертвой матки.       Вешалки — наш символ призрачной свободы.       Призрачной, но от того лишь более желанной — яркостью и соком полнится только то, что нереально и неуловимо, а реальность примитивна, и у воплощения вкус тлена.       Мертвые дети рождаются: упырята, плоть от плоти мертвой земли, ненавидят свою мать, что породила их могилу, и проклинают своим визгом, высасывая ее кровь из гниющих грудей.       Родство с Матерью могил губительно, и всех нас, детей ее, роднит сознание продленного конца, если концу подвластно то, что не брало начала; наши корни прорастают в мертвенно-влажное чрево разрытой земли, наши ветви обрываются там же.       Никто не хочет родиться из плоти могил, никто не желает отдать свою жизнь утробе земли, но цикл жизни для нас всех прост, уныл и ясен: матка безголовой плоти толкает нас в матку разрытой земли.       Цикл прост, но трагедия не в нем, а в том мгновении, что между пеленками и саваном.       Наши корни прорастают в мертвенно-влажное чрево разрытой земли, наши ветви обрываются там же.       Мы не покинем это кладбище.       Никогда.