Дома Чимин не чувствует себя в безопасности, мерещится всякое: вой полицейских сирен, лай собак и хриплый голос Юнги, вымаливающий прощения. Иммунитет к стрессу исчезает с унимающимся аффектом.
Капсулы в кармане. Чимин натыкается даже не нарочно, проверяет, не осталось ли лишнего от поездки.
Лишнего? Как бы не так. Имеют вес и важность. Потому что принадлежат косвенно человеку, переехавшему Чиминову жизнь пополам. Теперь – не прозаичное сравнение. Юнги навряд ли вернется в ближайшее время, он решит залечь на дно, если хватит мозгов, и Чимину нужно цепляться за надежду увидеть его хоть когда-нибудь и избавиться от бремени ответственности. У него мерзкое ощущение, прилипшее к коже, будто причастен непосредственно, будто самолично выковыривал жертве глаза с целью добыть это…
…что-то неизвестное. Оно всегда настолько манящее? Запретное яблочко привлекательно, да и цвет приятный. Но отложено до поры: Чимину не хочется эмоционально разбиться, лезть не в свое дело сгоряча.
Полдня он тратит на то, чтобы застирать одежду, рюкзак, вымыть квартиру от и до и тщательно продезинфицировать гардероб. Пока заняты руки, он не возвращается мыслями к тому, что случилось. Деятельность ненадолго приносит облегчение.
Потом накрывает. Внезапно. Бурей. Мурашки по коже. Воображение бурно рисует картины Пикассо, цветовая гамма в ярко-красном, как алеющий закат, что виден из-за приоткрытой шторы. Обкусав губы, Чимин держится за голову и натужно соображает, может ли быть какой-то прокол, деталь, что укажет на него и развеет романтику совершенного подвига? Если подумать, он устроил похороны не ради потехи или из страха. Ради Юнги, которого обязан презирать до конца дней. Чтобы тот козёл ликовал, катаясь по своему грязному дну, и не пачкался больше положенного.
Затаившись в сумерках квартиры, Чимин с колотящимся сердцем ждет звонка по телефону или стука в дверь. Чем ближе темнота, тем ужаснее предчувствие. Придут и повяжут, повесят на него убийство и спросят, не пахнут ли руки землёй? Цепляя триггер за триггером, Чимин приходит к выводу, что терпеть муки самостоятельно не способен. Во рту сохнет, руки холодеют и трясутся, как у пьяницы. Выход очевиден. Или резаться или…
Поменять нож на что-то безопасное.
Достав капсулу, он катает её по ладони и снова всматривается. Так ли плохо, если принять? Действие наркотиков Чимин уже испытывал. Сказочная эйфория, временное решение проблем, упоительное забытье. Он имеет право ненадолго покинуть здешнюю психушку и разрешить ситуацию с минимальными потерями, позволить обстоятельствам ненадолго отпустить его в полет.
Запив капсулу водой, он добирается до кровати и ждёт. Неплохо, если симпатичный песочный потолок будет последним, что он видит.
Поначалу ничего, кроме онемевшего языка и горечи в глотке. Затем тело будто накрывает шелковая вуаль, вяжущая конечности, мышцы наливаются тяжестью и пропадают вовсе, наступает легкая степень паралича. Состояние не ввергает Чимина в шок, он предельно просто относится к летальному исходу.
Реальность медленно выцветает тон за тоном, приходит понимание, что так и должно быть и нельзя иначе. Похоже на классическое засыпание, но Чимин не в силах его прервать или сфокусироваться на разбредающихся в никуда мыслях.
Голова пустеет, проблемы и сомнения отступают, и спустя несколько минут уже ничего не слышно и не видно, рецепторы заглушены. Сознание точно сжимается в точку и протягивается сквозь игольное ушко, перетекает из одной части сосуда песочных часов в другую. Максимальное напряжение, скачок боли, свист в ушах, судорога.
Долгожданный покой.
В поздний вечер примерно так бы и выглядел какой-нибудь из районов Сеула, будь он освобожденным от людей на много лет. В тихом запустении жутко смотрятся обветшавшие стены, потухшие неоновые вывески и рекламные баннеры, половина лампочек которых перегорела.
На улице серый и паршивый месяц, навскидку принадлежащий к семейству осенних. Накрапывает дождь. Приходится натянуть капюшон. Чимин двигается вперед по улице, минуя оставленные посреди дороги автомобили и покинутые дворы. Пучеглазые дома глядят чёрными выбитыми окнами поверх треснутого фундамента, водосточные каналы забиты мусором. Занятно, но запахи вокруг отсутствуют.
Чимин бредет безвременно долго, со скукой поглядывая на бесхозные велосипеды и гротескные монолиты зданий. По пути не попадается ни единой живой души, и закрадывается мысль, что он единственный во всём городе.
Осознание того, что здешний мир нереален, приходит позднее. Чимин останавливается и смотрит на своё отражение в витрине очередного заброшенного магазина, не видя пластырей на лице. Осмотрев руки, убеждается, что нет и следа от порезов, как нет и синяков. Зато есть
татуировка. В иных случаях Чимин смог бы проснуться, стряхнув дождь с плеч, выбравшись из сырости и ощутимого холода в теплую постель. Но как он ни старается, безупречно отстроенные декорации сна не спешат растворяться, и капли, прилипшие к лицу, приходится всё же вытирать рукавом. Тогда он начинает понимать, что происходит что-то нездоровое, напоминающее невыносимо реальную галлюцинацию.
У Чимина в гардеробе нет такой одежды, как на нем сейчас. Больше похоже на серый рабочий комбинезон, пропускающий холод, от чего зябко. Обняв себя за плечи, Чимин тяжело вздыхает и прислушивается. Наконец-то тишину разбавляет что-то вроде отдаленно звенящих колокольчиков. Звук быстро глохнет, и он встаёт на перекрестке, чувствуя себя потерянным, как никогда, потерявшим всякий ориентир и надежду выбраться.
Сердце колотится, ладони потеют. Знакомое состояние, пугающее. И чем больше Чимин сосредотачивается, тем безумнее приходят идеи. Его мутит, и в кишки словно вливают горячее олово. Трясет от озноба.
Неужели бэд трип? Может, Чимин прямо сейчас ходит по набитым народом улочкам и норовит попасть под машину, но внутри настолько правдоподобно, что он не замечает? Он натурально между жизнью и смертью и никто не придет на помощь. Впервые за долгое время охватывает паника. Он пинает попавшуюся под ноги жестяную банку, ощущает ужалившую мысок мимолетную боль, колотит кулаком по кирпичной стене – и кожа горит праведным огнем. Тело его воспринимает иллюзорную боль как настоящую.
Грудную клетку разрывает, на глаза наворачиваются слёзы. Лучше бы туда, на кухню, к нему на истязания, мучиться и рыдать, но не быть в неизвестности! Бред.
Сползши вниз по стене, Чимин бессильно плачет и слегка колотит себя по вискам, надеясь тем самым выбить «дурь».
Полновесно прекрасное «привет», раздавшееся невзначай и между прочим, тормозит попытку Чимина взяться за острый кусок валяющегося у ног пластика. Голос извне настроен на частоту, какая Чимину известна. Плач затухает, возникает недоумение и внезапная тихая радость от чьего-то соприсутствия в кошмаре без конца.
― Ты всё-таки принял её, ― безнадежный голос.
Юнги в том же виде, каким уходил в тот вечер. Чимин обращает внимание, что костяшки его пальцев разбиты. То есть, он все же чуточку
изменился.
― Плевать. Как слезть с этой штуки, как проснуться? ― Чимин ищет резонный ответ.
― Как тебе объяснить? ― Юнги помогает ему подняться, давит паузой и многозначительно проводит пальцем по влажной щеке, давая ощутить тепло своего тела. Поразительно натурально. ― Это и не совсем «сон».
― Галлюцинации?
Трудно поверить, что Чимин видит его лицо так близко и может рассмотреть мелочи и неровности, обветренные губы и спутанные волоски коротких ресниц, пробивающуюся щетину.
― Не галлюцинации уж точно. Считай, что просто иное место. Как другая комната или отель за бугром.
Взгляд Чимина можно расценивать двояко. Отчаянное непонимание и безумная насмешка. Он принимается ходить вокруг Юнги, шепчет себе что-то под нос и пытается делать выводы. Разумеется, это проделки вещества, разнесенного кровью по клеткам, мозг действует автономно и толкует происходящее в неправильном ключе.
― Похоже, я отключился и начал говорить с собой через тебя… Ты же постоянный призрак моих фантазий.
Приходится дожидаться, пока Чимин переберет версии вслух и получит отказ за отказом. Его предположения для Юнги – пустой звук. В итоге Чимин чувствует себя сумасшедшим. Да, в своем же, мать его, сне.
― Блять, ты никуда не торопишься, как я погляжу? ― как для самодельного Юнги из подсознания, так он довольно дерзок. ― Давай я постараюсь внести ясность?
Растерявшись, Чимин кивает. Юнги просит следовать за ним, и они быстрым шагом пересекают длинные безрадостные улицы и идут мимо грязного пустыря, оставляя позади склады и мрачные развалины. Затем спускаются в место, прежде бывшее пабом: Чимин брезгливо рассматривает ряды полупустых бутылок, обтянутых паутиной.
― Присаживайся, ― Юнги кивает на кожаный диван, застеленный дырявым одеялом. ― Раз ты считаешь, что я – это ты, то бояться нечего, правда?
Чимин и впрямь так считает, поэтому не опасается, но чувствует необъяснимое напряжение. Точно пол заминирован, и стоит встать не туда, как случится мясной фейерверк.
Юнги садится на стул напротив, кладет руки на колени. Похоже, он обитает в этом сне не первый день, настолько замученный.
― Итак, ты принял эту хреновину. Мы сейчас спим там, где глотнули капсулы. Верить мне или нет - дело твоё, ― он настроен серьезно. ― Можем пройтись по фактам: почти неделю назад я совершил ошибку, за которую мне стыдно, но просить за это прощения бесполезно. Я не надеюсь, что ты ангел во плоти. Я заявился к тебе около полуночи и изнасиловал.
Чимин недоверчиво хмурится.
― Я разбил твою чашку…
― Выдаешь то же, что знаю я, ― перебивает Чимин. ― Не пытайся меня надуть.
― …и пропустил кучу твоих звонков специально. Не могу сейчас выйти на связь. Столько всего произошло, в двух словах не расскажешь, ― Юнги устало вздыхает. Он будто участвовал в марафоне. ― И твоё последнее сообщение: «Я закопаю тебя там же, где это дерьмо, если ты не перезвонишь», по-моему, довольно палевно. Чтоб ты понимал, я даже и рассчитывать не мог, что ты пойдешь на такое.
И все равно – элемент недоверия. Как будто Юнги ненастоящий, восковая фигура на заказ. Жонглирует фактами, с которыми Чимин едва ли расстался.
― Я найду тебя через три дня, ― Юнги оперирует будущими событиями, как будто Чимин купится. ― В девять, в баре «Woodstock».
Чимин успевает подумать, что никогда не был там. Не факт, что не читал в сети или не слышал от знакомых. Волнуясь, Юнги рвет дырки в джинсах, как он делает всякий раз в реальности, когда нервничает. Из бледного изваяния он постепенно превращается в нечто привычное и почти родное. Отдельно существующее.
― И что это за таблетки, Юнги?
― Новаторские разработки одной компашки, ― скоропалительное пояснение, он словно готовил ответ заранее. ― Болван, на которого я работал последнее время, прознал, что есть крышесносящая фигня, и её можно будет выкрасть.
― И ты это сделал?
― Скорее, мне повезло.
Чимин смотрит на него без малейшего укора, собирается спросить о важном, но язык немеет, и Юнги вызывается сам.
― Я не убивал того чувака, если ты вдруг беспокоишься.
― Тогда кто?
― Не уверен... ― Юнги разводит руками, вокруг него еле заметная рябь. ― Нам пора выбираться.
Наконец, Чимин ощущает тошноту, его словно бы вот-вот вывернет наизнанку, кислорода не хватает, и волны жара и холода катятся по внутренностям. Зрение мутнеет. Он беспомощно хватается за горло, успевая заметить, что Юнги подрывается к нему и старается приобнять, а он отбивается из последних сил и…
…просыпается в кровати, барахтающимся, как безмозглая креветка, кричит, обливаясь потом. Ему требуется время, чтобы проверить реальность на качество, поверхности и материи на принадлежность данной вселенной, а не какой-то иной.
Лежа на боку, он видит оставленный на столе пакетик, засвеченный солнечным зайчиком, переводит взгляд на часы, показывающие девять утра. Что ж, он пережил трудную ночь.
Не испытывая голода, он выпивает воды и принимается разгребать завалы памяти. Было бы здорово, забудь он о путешествии в безвременно тоскливый город. Окажись капсула полезной, он улыбался бы сейчас или чувствовал блаженство. Ничего, кроме обострившегося желания раскромсать татуировку.
Доверять ли тому Юнги, наговорившему бог весть что? Доверять своему дурацкому сознанию? В чем Чимин не сомневается, так это в том, что теперь ему грозит опасность. Идти на встречу он явно не планирует. Фантастика – не его жанр. Какой идиот поверит в подобное?
Допустим, приём капсул уносит человека в условный «оазис». Кому нужна площадка в виде разваленного мирка, намалеванного чьим-то больным воображением? Уму непостижимо. Скорее всего, Чимин навыдумывал на эмоциях, не более. А капсулы - яблоко раздора между наркодилерами, очередная разновидность допинга счастья.
И ему нужно развеяться, прийти в себя, прогуляться и выпить что-нибудь крепкое.
***
Клиентов «по знакомству» Ким Тэхён априори не жалует. Во-первых, им можно заявляться в полвторого ночи, бессовестно вынуждая готовиться задолго до часа встречи, во-вторых, они обязательно относят себя к привилегированному сословию. А в-третьих, это эндшпиль размеренной жизни, учитывая статус клиента.
Предположительно, у ночного рандеву высокий приоритет. Прошлое, которое касается Тэхёна абсолютом. Он вышел из большой игры, но оставлять его в покое никто и не думал. Он привык жить под неусыпным контролем. В его случае протянуть до тридцати трёх, как и для Иисуса – великая удача.
...В кабинете тихо, и вращающаяся под потолком лампа-вентилятор и та, кажется, сбавила темп. Выслушав запрос, хозяин офиса сидит спокойно, раскатывает глоток коньяка по дну бокала. Он в замешательстве. Не каждый день заявляется представитель особой организации, не снимающий белой маски. Предпочел бы Тэхён забыть о них и о том, что они делают по сей день.
― «Зодиак», значит? Вам всё-таки удалось его создать и так легко потерять…
― К сожалению, никто не застрахован от провалов.
Последняя попытка отвертеться. Тэхёну заведомо известно, что провалится с треском.
― Но я удивлен, что начальство приняло решение обратиться именно ко мне.
«Маска» миленько наклоняет голову и пожимает плечами.
― Вы один из немногих членов бывшего совета, занимающийся поистине важной миссией в обществе.
«Один из немногих выживших», ― добавляет про себя Тэхён.
― Пустяки. Детективное агентство, скорее, хобби. Вряд ли моих полномочий достаточно для осуществления расследования подобных вашему случаев.
― Об этом я и хотел поговорить.
И Тэхёну однозначно понятно, куда повернет беседа. К предложению восстановиться в
«АФИ» (Ассоциации фармацевтических инноваций), где Тэхён проработал восемь лет и успел всё потерять.
― Вспомните, какие возможности открываются нашим сотрудникам, господин Ким.
У двери слышно присутствие сопровождающих посыльного. Наверняка вооружены. Можно подумать, «АФИ» когда-нибудь располагал гуманными методами по устройству положительных результатов соглашений. Выбор у Тэхёна невелик. В конце концов, все три года, с той минуты, когда его отпустили, он ждал роковой пули или возвращения обратно. Теперь, когда всё обернулось любопытнее некуда, ему в какой-то степени даже хочется взглянуть на плоды трудов, какие эти идиоты умудрились потерять.
― Хорошо, ― Тэхён смотрит с насмешкой. ― Разумеется, я согласен.
― Чудесно. Уверен, вы не пожалеете, ― гость поднимается и, отвесив поклон, добавляет: ― Утром вас будет ожидать машина. Будьте готовы.
Тэхён готов уже давным-давно. Он не ложится спать - наблюдает, как луна ползет по небосводу и наслаждается безмятежной ночью, словно бы с рассветом вся магия его новорожденной жизни падёт. Утром он улыбается отражению в зеркале, набрасывает белый тренч и уезжает восстанавливать своё доброе имя.
***
Рисованные мелом классики на детской площадке Чонгук не обходит стороной. Соблазн велик. Он проходит испытание безукоризненно и почти не глядя под ноги, не задевает ни одной линии. У него хорошее чувство равновесия и отличная спортивная форма. И даже клубничный коктейль в стакане не пострадал. Допив его, он решительно вышагивает по тротуару в сторону парка, где в летние выходные катается на роликах.
Прокатываясь мимо ряда скамеек на кленовой аллее, Чонгук вынужденно притормаживает, чтобы пропустить начинающего роллера, катящегося навстречу со скоростью достаточной, чтобы создать аварию. Переждав коллапс, он краем глаза замечает среди отдыхающих знакомое лицо.
― О, парень из качалки? Дышишь свежим воздухом? Или снова задумываешь суицид?
«Парень из качалки» вяло улыбается.
― Тебя природа тактом точно обделила.
К этой минуте Чимин, прикончивший несколько банок пива, расслабился до того уровня, что позволяет не вязнуть в кошмарах и принимать спонтанные, отвратительные отчасти меры по стиранию прошлого.
― Ты хорошо себя чувствуешь? ― Чонгук присаживается, чтобы попить воды. Чимин видит капли, стекающие с его подбородка вниз по шее, по острому кадыку и косточке выразительных ключиц. ― Выглядишь слегка уставшим.
― Я в порядке.
Какое-то время они болтают о разном, о спорте, калориях и сушке, потом переходят к обсуждению жизни здесь и сейчас. Находят, что разные. Небо и земля. Друг о друге - ноль информации.
― Раз такое дело, ― деловито продолжает Чонгук, ― предлагаю познакомиться поближе. Поедим мороженого, может?
Наверняка Чимин пожалеет однажды, что не умер еще в детстве, не придушил зреющую гниду вседозволенности. Но не сегодня.
Сегодня он кажется Чонгуку другим.
Идеальным.
― Ты угощаешь? ― Чимин прикусывает губу и, легонько коснувшись руки Чонгука, отводит глаза. Всегда срабатывает на ура.
Чимин страшно цепляется за тепло, когда одинок. Он без труда втирается Чонгуку в доверие и ведет себя кокетливо и непринужденно. Душка. Ни за что не скажешь, какие имеет таланты. Чонгук весел и простодушен, он покупает Чимину сладости и ведется на его ванильные ужимки.
Они проводят вдвоем целый день, и Чимину хочется отблагодарить его за спасительное внимание, отступивший перед действительностью страх и за возможность избавиться от следов и вычистить из своей распадающейся душонки великолепного Юнги. Но еще не выскоблить с бархатной кожи, испещренной шрамами.
― Хочешь зайти? ― Чимин слишком близко, чтобы ему отказывать.
При вечернем свете он само совершенство, и Чонгук вполне справедливо сравнивает его с куклой. И против всякой нравственности и логики эту куклу хочется жёстко трахнуть.
