***
Возвращение домой для Чимина событие отнюдь не радостное. В больнице ему хотя бы казалось, что он в безопасности, тут же снова паршивые стены, угнетающая атмосфера разлагающейся жизни, безысходности и растаявшего раскаяния. Воспоминания, пыль по мебели, остатки видений прошлого и до боли живые представления от созерцания оставшегося беспорядка. Чонгук, снимая куртку, предлагает помочь с уборкой, он примчался за Чимином сразу же, как получил звонок от доктора о выписке. И Чимин побыл паинькой: дождался. ― Тебе разве на работу не пора? ― удивляется Чимин. Будний рабочий день, а учитель возится с новоиспеченным младенцем. ― Я взял недельку за свой счёт, хочу передохнуть. Пусть и в роли няньки. Тоже полезно. ― Нехватка проблем, что ли? Гляньте на него. Нянька под два метра. ― Раз так, то ты маленькая проблема, ― достойно парирует Чон, провожая Чимина в комнату, ― и ты меня не напрягаешь. Если бы напрягал, ноги б моей здесь не было. Чимину рекомендовано здоровое питание, отдых и прогулки. Чонгук пообещал доку способствовать по возможности. Он молча берется за уборку, мотается за продуктами и долго возится на кухне, создавая какой-то кулинарный шедевр, запах которого вызывает обильное слюноотделение. Давненько Чимину никто не готовил. Со смерти бабушки. Юнги хоть и умел, но не стремился ублажать. Пока Чонгук хозяйничает, Чимин лежит плашмя на кровати и не находит сил подняться. Ему беспокойно от одного взгляда на ящик с таблетками и ужасно хочется, чтобы Чонгук нашел их, вытащил и сжёг, не задавая вопросов. Иными словами, спас. Подумать только, но он может воспользоваться своим положением, выбросить кольцо и дать Чонгуку ложную надежду. Ты же понимаешь, Чим, это «тупая возможность перекинуть на кого-то ответственность». Голосом Юнги. Заразный вирус похуизма. Провал в дремоту. Следующий эпизод уже за столом. Чонгук добродушно улыбается, последним жестом протянув приборы. ― Приятного аппетита! ― Взаимно. Чонгук смастерил нечто из вегетарианского ресторанного меню, и у Чимина глаза разбегаются от разнообразия. У продуктов обнаруживается насыщенный вкус, у голоса Чонгука невероятная бархатистость. После передоза Чимин заново открывает понятие контрастов. ― Не хватает свечей и музыки, ― усмехнувшись, подмечает Чимин. Слишком нормально для его одеревенелого тела и измученного сознания, настолько, что та ужасающая реальность, честно, намного правдоподобнее этой. ― Медовый месяц тебе не со мной начинать, ― Чонгук остаётся спокоен, однако пропадает в своих мыслях, он чем-то озадачен, явно не замужеством спасаемого. Говорить о зодиаке вот так – напрямую, Чонгуку чуть страшновато. Чимина напугает не столько новость о побочном эффекте, сколько его личная заинтересованность, которая стопроцентно трактуется неверно. Быть приёмным отцом Чонгук не подписывался. Он обязан заткнуться и просто побыть рядом, как и обещал, понаблюдать за Чимином и не ввязываться, чтобы не усложнять и без того бесперспективные отношения. Весь вечер у Чонгука в голове вертится сказанное Тэхёном. Что под снежную лавину попасть, дышать нечем, и пробирает холод. Чимин, вернувшийся в постель, делается паинькой и сладко дремлет, а Чонгук не решается взять хренов пакет и выкинуть вон. С какой стати он будет вмешиваться?... Скорее всего, тот «бойфренд года» - Юнги, в курсе о действии зодиака, да и Чимин не может не знать, но в силу любви к саморазрушению не станет избавляться от лучшего из способов уйти красиво. Надо признать, они вполне гармоничная по безумию парочка. Попал в эпицентр человеческих страстей. Сравнение Чимина с куклой не так уж далеко от правды. Он идеален внешне и нестабилен внутри, его тянет к плохим людям, безысходным обстоятельствам и трагическим событиям. И если посчастливилось встретить что-то из мира адекватного, понятное дело, что он всячески попытается от того убежать. Не от мужчины, разрушающего жизнь, не от снотворных, ведущих в никуда, а от себя – не желающего знать, что может быть иначе. К часу ночи, когда неминуемо клонит в сон, и Чонгук вынужден прилечь рядом с Чимином, приходит понимание. Нет, это не очередная наивная и теплая влюбленность, но акт симбиоза. Привычка лезть в омут за утопающими, удовлетворяя мазохистский по природе своей альтруизм. И чтобы выбраться из замкнутого круга, Чонгуку следует окунуться в чью-нибудь ненадежную чокнутую жизнь, что раздавит все его принципы.***
Повторная встреча со вторым лаборантом даёт Тэхёну возможность прийти к однозначному выводу: тот был введен в состояние, похожее на гипноз. Действовал несчастный не по собственной воле и вписывается в категорию «жертв». Обрывочные воспоминания о дне до сделки, бессвязные и глупые оправдания, жесты не в тему, приглушенный виноватый голос. И это не воздействие упомянутого «газа», в который Тэхён и не верит. Остальные же не выглядели такими обесточенными и далекими от сознания. Скоро Тэхён распоряжается перевести главного подозреваемого в АФИ и посадить под арест. По крайней мере, какой-то сдвиг, хоть и построенный на дерьмовых догадках. На повестке дня поиски единственного человека, сохранившего на тот момент осмысленное восприятие действительности – беглого преступника, помимо заказа взявшего на закорки еще и труп ЧжеЮна. И найти его нужно прежде, чем до него доберется убийца. Самая фантастическая версия для Тэхёна предстает не такой уж неправдоподобной: неизвестный ублюдок мог действовать из альтернативного мира, используя зодиак. Для этого достаточно воздействия через сон. Удобно быть кукловодом на расстоянии, не марая рук. Выходит, убийца неплохо осведомлен о функционале препарата, он явно связан с организацией, и следы ведут в начало начал. Помимо Тэхёна так же хорошо о химии зодиака могли быть осведомлены члены первой команды. После смерти одного из них, команду расформировали, люди перешли в соседние отделы, но вряд ли кто-то из них взращивал план мести для человека, изгнанного прочь. Тэхён отметает их причастность. Но прошлое чуть встряхивает его тело, вынуждая взяться за сигарету и навернуть по кабинету пару кругов. Чонгуково кроткое замечание: «Тем не менее, о мёртвых лучше хорошо, правда же?». ― Конечно, мать твою, ― вздыхает Тэхён. У него заведомо пусто, ни одного трюка на уме. Он цепляется за это расследование не из благородства, а только потому, что нет выбора. Высокие мотивы отсутствуют, один низменный, чисто инстинктивный: быть живым всем назло, сохранять статус неуязвимого. Дерзость в обращении с начальством в данном случае не проявление смелости, предпочтение стратегии нападения, как лучшей защиты. И что по итогу, Тэхён, чем ты гордишься теперь? Нарисованной на картонке свободой, тем альбомом с эскизами Альтер-Сеула? Памятью о людях, даривших тебе чувства безвозмездно? Ни материи, ни ментальных наград. И сам, как грязный помятый лист бумаги. Хриплый кашель и тихий стон усталости, размазанный холодными пальцами вдоль висков. Лучше бы они убили его тогда. Умереть вовремя так же хорошо, как и вовсе не жить без смысла. Но чем-то его существование следует оправдать? Тэхёну ни к чему его гениальность без самоуважения, а то растоптано и тащит ко дну.***
В дни отдыха Чимину, пребывающему на больничном, хочется воспользоваться всеми благами и отречься от триггеров и суеты, выбраться из жижи депрессии. Более того - не прикасаться к таблеткам и не сметь упоминать вслух. Для этого приходится проводить время с Чонгуком, гулять с ним по городу, ходить по магазинам, выбирать себе что-то новое из одежды, соревноваться на игровых автоматах и посещать кино. Возвращение в область социально здоровых связей улучшает самочувствие, а Чонгук не позволяет впадать обратно во тьму, без вида обремененности превращается в его сиделку и верного друга. Хотя приятнее считать его спутником. Подобие счастья укладывается в шесть дней, за какие и Бог успел создал мир, на седьмые сутки он исчез, как исчезла и всякая добродетель Чимина. За полночь воскресенья Чимин, чуть налакавшись коктейлей, ведет себя не по-дружески в стенах квартиры Чонгука, куда тот привел его с благими намерениями показать, как оно живется одинокому учителю. Квартира у Чонгука такая же, как и он – до педантизма вылизанная, аккуратная и в теплых оттенках. Стильная. ...Часто дыша, Чимин льнёт к Чонгуку в гостиной, лезет на колени целоваться и трётся о его ширинку, распаленный запретностью происходящего. От своих же блядских замашек очиститься не удается, как и от морока Юнги, снящегося каждую ночь. Чонгуку чуть наплевать на происходящее. Чимин проливается летним дождем на его коже, оставляет запах парфюма и абсента, совершенно ничего не может поделать с головокружением и участившимся пульсом и хныкает, выгибаясь навстречу. Чонгук растерян и едва оскорблен запрещенными приемами, физиологически подавлен, он берёт тело из жалости и не видит другого выхода, как освободиться от пут пожирающего желания чудовища путём принятия его целиком. То есть, пожирания Чиминовой шеи, бёдер. В развернувшейся горячей трапезе сожаления запаздывают. Среди бушующего пожара обоюдного отрицания симпатии и привязок Чимин чувствует себя изменником и капризной любовницей. Обручальное кольцо на пальце легко скользит по влажной спине Чонгука, его ладони ничто не останавливает. Делать это со скуки, делать из любви и презрения, ожидания счастливого конца, что никогда не наступит. Закатывать глаза, ощущая член Чонгука, хвататься за его мускулистые руки, не давать себя целовать, но поставить на четвереньки. Накормить животных, умирающих с голода, переломаться в который раз. После оргазма выпасть из реалий, вжаться в диванную подушку с одной стороны, а с другой – в тело Чонгука, напряженное, мощное. Полежав немного в тишине и восстановив дыхание, Чон отстраняется, бросив, что пойдет в душ. Там он чувствует паршивость ситуации, вступает в схватку с совестью и не чувствует удовлетворения. Чимин спьяну готов кинуться в яму с копьями, а ты и рад был подставленной заднице. После всего, что себе вдалбливал. Скотское живёт внутри каждого, не сотрешь. Сон не приходит этой ночью, они играют в карты, и Чонгук просит: ― Расскажи мне побольше о своем муже. ― Я не знаю, что рассказывать, ― Чимин сидит голый в кресле, закинув ногу на ногу и хрустя кукурузными палочками. ― Его зовут Юнги, и я вполне возможно испытываю к нему, что-то покруче, чем желание быть трахнутым. ― Быть убитым, учитывая, что он подбросил тебе антидепрессанты, от которых ты чуть не отвалился? Он действительно медбрат? Ах да, легенда. Чимин растягивает рот в озорной улыбке. ― Нет. Какой из него медбрат? Я тебя умоляю. Наверное, когда начинаешь открывать секреты, можно считать, что человек становится тебе роднее. Чимин сделал это быстрее, чем успел осмыслить, теперь удивленно смотрит на Чонгука. ― Ну, я так и знал, ― выдыхает он. ― Извини, что взваливаю на тебя свои проблемы, ― у Чимина развязался язык, и сдерживаться он не намерен. ― Я привык решать всё в одиночку, не надеясь на других. От некоторых типов я обычно получал секс и иногда деньги, если своих не хватало. Юнги разрубил эту завязку на непостоянных партнеров. Его я хотел и хочу видеть всегда, даже несмотря на то, что он наворотил. ― Так-так, любопытно. Поговорим? ― отложив карты, Чонгук обратился во внимание. В Чонгуке нет фальши, и Чимина больно бьёт его участливость. Откровенность Чимину к лицу. Он рассказывает о пережитом и впервые эмоционально, слово за слово из истерически смешливого повествования переходя к драматически ломаной интонации и западающим гласным. Да, его изрядно потаскало, его швыряло от крайности к крайности, из бездны в бездну. Чонгук подсаживается к нему и укрывает пледом тощие плечи, обнимает и даёт выплакаться. ― Какой я жалкий, блять, какой я жалкий… ― Чимин ноет, зарываясь лицом в его шею. ― Прости…. Чувства к Юнги дошли до фанатского абсолюта: набить тату с его именем и резаться по поводу и без… Чон понимает, что Чимин режет себя не специально, ему незачем расставлять акценты на бесплодном чужом сочувствии, он нуждается в чем-то, что отплатит ему за преданность и не оставит позади и в то же время будет держать в постоянном напряжении, как перед прыжком через пропасть. И, конечно, Чонгук не годится на эту роль, ведь он не даст Чимину ощутить полноту его болезненного содержания. Они состоят из разного теста. ― Мы найдем Юнги, вот увидишь, ты еще дашь этому засранцу не одну пощечину. Успокоившись, Чимин засыпает в его руках, во сне он зовёт Юнги. К рассвету Чонгук окончательно уверен в том, что готов сработаться с Тэхёном, если это хоть как-то поможет.***
Опрометчивый поступок. Но у Юнги не хватает терпения ждать неизвестности дольше. Чимину вряд ли понравится этот спешный ход. Пошёл против своего же плана, надо же. Пусть следом сыплются проклятия, ничего не изменить. Изначально он должен был взять это на себя. На столе знакомый развернутый пакет. Опустошив желудок для верности, Юнги принимает первую капсулу. Переход уже не вызывает удивления или расстройства психики. Он чувствует себя спокойно. Город шепчет ветром запустелых улиц, сквозь темноту несет отголоски сумасшедших криков. Юнги застает ночь во всей красе. В первый раз он понял, что это время суток отличается ото дня, где обычно не приходилось довольствоваться компанией. Темнота таила чье-то явное присутствие, насмешку, сотни маленьких иголок встревают в затылок и позвонки. Вскоре он добирается до центрального здания, чей шпиль на крыше мигает красным огоньком, словно свидетельство еще не угасшей жизни, и заходит внутрь. С первой же вылазки хотел побывать внутри, не обманываясь отвлекающими пейзажами кошмаров снаружи. Разбитые стекла в просторном вестибюле, перевернутая мебель и треснувшая краска на стенах, кучи разорванных журналов и раскиданных документов, размякших в сырости. На продолговатой стойке ресепшна желтоватый абажур светильника охватывает неясным светом серую бумагу журнала записей. Страх не просыпается, но пульс бьет чаще, Юнги приходится заставить себя двигаться дальше. Подойдя, он находит в списке гостей собственное имя и медленно поворачивает голову на шум, исходящий со стороны лифтов. С лютым скрежетом один из них опускается с высоты и, грохнувшись, со скрипом распахивает двери, одна застревает наполовину, но места, чтобы пройти достаточно. Юнги ощущает сухость в глотке, раньше подобное не волновало. Он здесь уже не частично, органы чувств будто бы выучились принимать неведомые сигналы. Когда он войдет туда, пути назад не будет. Поцеловав кольцо на пальце, как на удачу, он стирает испарину со лба и идёт к металлической развалюхе. Внутри моргает одна полумертвая лампа. Короб захлопывается, тарахтит, колотится так, что Юнги вынужден ухватиться за держатель. Вопреки ожиданиям лифт начинает не подъём вверх, а спуск вниз. На кнопочной панели потухают все этажи, на цифровом табло после «B3» пропадает изображение, появляется бегущая строка, косыми неровными буквами: «Согласен ли ты стать моей душой, плотью и кровью, пока смерть не разлучит нас?». Юнги читает слезящимися глазами свои же слова Чимину и до боли сжимает кулаки, берется покусывать запястье, но не может проснуться. Он отчетливо видит лицо Чимина, видит, как избивает его и насилует. Снова и снова врезаясь в его глаза, полные слёз. Во рту вкус крови. Густая и темная, она течет по полу, пачкая подошвы ботинок. Еще до того, как он впадает в панику, лифт, наконец, останавливается. За распахнутыми дверьми пляшут темно-синие тени, что сумрачные облака, источник их отсюда не виден. К нему, как и к знакомому звону колокольчиков ведёт длинный прямой коридор. Поборов оцепенение, Юнги продвигается по нему медленно, шаг за шагом. Воздух пропитан запахом застоявшейся воды и кислых испарений. Под ногами чавкает не то почва, не то что-то иное, но Юнги не имеет желания всматриваться. Он идёт на свет и звук, старательно концентрируясь на цели, но не на попутных мыслях. Он на месте и оказывается скован. В круглом зале колоссальных масштабов в центра свода темно-синего купола снизу-вверх упирается дерево из мясистых ветвей. Необычная громадина усеяна живучими плодами или тварями, все это шевелится, набухает и уменьшается, как при дыхании. Юнги теряет дар речи, оказавшись ближе и разглядев в плодах не что иное, как части тел. Глазные яблоки, пальцы, целые кисти рук, стопы, внутренние органы, желудок, селезенка, легкие и даже гениталии, пришитые черными тугими нитями. Словно завороженный, а на деле остолбеневший, Юнги рассматривает странное хитросплетение органов и материи, его непременно бы стошнило, будь он способен испытать тошноту. Существо не представляет опасности, но оно давит и ужасает бесчисленным количеством тканей, оно источает звук, запах, свет и наполняет ощущением, будто пускает корни в твоем теле. ― А вот и ты. Юнги вздрагивает, охваченный ужасом, он не смеет оборачиваться на голос. ― Я думал, что сам тебя найду, но ты проворнее и храбрее, Юнги. Он видит, как собеседник встает рядом, но все еще не может посмотреть на него. ― Разве эта красота не завораживает? ― мужская рука проводит прямо по влажной материи «дерева». ― Я тщательно отбирал компоненты. Не я создал этот чудесный мир, но я призван поддерживать порядок, чтобы его автор всегда мог вернуться сюда. Почему ты молчишь? Всё это время Юнги держал на уме одно разумное решение. Бежать. И он срывается, бежит к коридору, но вход туда отдаляется от него, как бы он ни приближался. Взмокнув, Юнги устаёт и падает наземь, пытается двигаться на четвереньках. По ощущениям он пробежал пару-тройку километров. ― О, это бесполезно, не утруждайся, ― слышит он. ― Слушай, у меня никогда не было гостей. Живых гостей, имею в виду. Было бы здорово, останься ты здесь хоть ненадолго. Правда, я буду рад. Времени у нас полно. В голове Юнги ударяет гонг, и сознание мутнеет...***
…Вытаращившись на пустой ящик, Чимин стоит неподвижно, затем в который раз внимательно читает записку. Наклонные буквы плывут в глазах. «Я забрал их. Всё будет хорошо». Этот идиот Юнги забрал капсулы и решил разбираться с проблемами самостоятельно. Сокрушив в истерике мебель в комнате, Чимин в слезах берется за телефон, чтобы поделиться произошедшим с Чонгуком, и тот обещает приехать сию минуту, иначе Чимин «что-нибудь с собой сделает».***
До того, как Чонгук с волнением выслушивает вопли Чимина по телефону, они с Тэхёном сидят в парке, плечом к плечу на качелях и болтают ногами, покачиваясь туда-сюда. Им приходится многое обсудить и понять. Чонгук соболезнует его потерям, он верит ему. И у Тэхёна появляется призрачная надежда. Он не совсем стёрт с лица земли, у него тоже может быть кто-то близкий по духу, не из формальной вежливости. Чонгуку хотелось бы выручить некоего беднягу-Чимина. Но гораздо интереснее для Тэхёна звучит «Юнги», якобы угощавший парня странными таблетками. ― Ты полагаешь, что это зодиак? ― Тэхён останавливает ход качелей. Убедившись, что момент подходящий и вокруг никого нет, Чонгук уверенно вытаскивает из кармана свой образец, и по взгляду Тэхёна становится ясно – это именно он. ― Так ведь не бывает. Слаженно, как в мозаике. ― Как видишь, нам повезло, ― Тэхён аккуратно берет маленькое ядовитое сокровище по внешнему виду безошибочно определяя зодиак. ― Было бы здорово пообщаться с Чимином и забрать весь «товар». Держать его при себе наверняка опасно в нынешних условиях. Кажется, фортуна в неистовстве пляшет у ног Тэхёна. Он и не думал, что так быстро заполучит пропажу. Чонгук, как выигрышный лотерейный билет, приводит его туда, куда нужно. Зловещий рок, накатывая грозовыми тучами, нисходит ливнем после тридцатисекундного разговора Чонгука. Тэхён почуял неладное. ― Что там стряслось? ― Кажется, у тебя появилась возможность пообщаться с Чимином, но не забрать товар. Остальное в деталях сваливается на Тэхёна уже по дороге, Чонгук понял так, что всю партию у Чимина забрали, и тот подозревает Юнги. Ударив по колену, Тэхён зло ругается и говорит, что ничто еще не доставалось ему легко. Обоих окутывает противное тревожное чувство, ползущее по груди, будто третьей за их спинами в машине едет сама смерть.