Господин Одиночество

Райан помедлил, задумавшись. Открывать дверь стало отчего-то страшно: что, если там его ждёт окоченевший труп? Что тогда? Куда бежать и что делать? Собственно, самого его до сих пор жизнь миловала: он не видел близко смертей, тем более, таких... Жутких? Его собственный опыт заключался в полутора-двух днях, проведённых без еды (украли все вещи в другой стране), и он помнил, что к исходу второго дня совершенно потерял остатки сил, но ведь тут нужно было принять во внимание и то, что он был в куда лучшей физической форме, а гансов парень, как он его запомнил, представлял из себя слабое существо, измученное тяжёлым характером господина. Впрочем, с чего он вообще взял, что там, за дверью, кто-то есть? Можно было зайти не в тот сарай, влёгкую ошибиться фермой... "Ладно, я просто тяну время от страха", — сказал он себе и, перебрав связку мелких старых ключей, нашёл подходящий и вставил его в скважину. Тот заскрежетал, проворачиваясь, дверь распахнулась, и Райан вздрогнул, увидев лежащую в позе эмбриона на полу у стены фигуру. Он отступил, вздрогнув — в его представлении забытый и запертый в одиночестве на несколько дней человек должен был как минимум разозлённо наброситься на зашедшего (разве что тот боялся хозяина, поскольку должен был предполагать, что откроет Ганс, и никто иной) или по крайней мере кричать, звать, умолять прийти на помощь, скрестись в дверь, — но тот лежал даже не шелохнувшись, словно крепко спал; Райан испугался было, что худшие опасения подтвердились, — но парень наконец слегка пошевелился и приоткрыл глаза, повернувшись на шум, — медленно, как бы нехотя. Сердце вздрогнуло, когда он увидел узкий бледный овал лица, сразу вспомнил, смущаясь, взгляд из-под тёмных ресниц и красивый очерченный рот, в углу которого сейчас запеклась кровь, и видеть её было больно, но тем не менее какое-то тайное чувство удовлетворения сказало, что приехал сюда не зря. Больше того, он окончательно понял и признался себе в том, почему вообще сорвался в путь, чтобы помочь — не из чистого альтруизма, вовсе нет. — О Боже! Ты жив! А я уж испугался, — и он бросился к Фрицу, нагнувшись, чтобы убедиться, что у того все в порядке, и одно касание к его коже, пусть она и была холодной, почти как лёд, будто бы слегка дернуло током или ожгло огнём. И Фриц, похоже, ощутил нечто схожее (или ему хотелось надеяться на это), поскольку вздрогнул, отстраняясь от его рук. Собственно, это было слегка обидно, ведь Райан-то рассчитывал как минимум на признательность или, чем чёрт не шутит, ответную симпатию. Но увидев испуганный взгляд, сразу забыл об этом. — О, прости, прости. Я понимаю, ты не знаешь, кто я? Я все объясню, но попозже, это все подождёт... Погоди, я сейчас! С этими словами он опрометью бросился назад, к дому, — не потому, конечно, что затруднялся что-то объяснять, а исключительно от того, что на секунду представил себя на его месте и понял, чего бы он хотел. Съесть чего-нибудь. И немедленно. Тут время, как нарочно, стало вдруг растягиваться самым раздражающим образом, и даже мельчайшие препятствия выросли вдвое: никак не хотела отпираться дверь в дом, не хотел закипать чайник... Наконец кое-как заварив быстрорастворимую лапшу, он опрометью кинулся назад с тарелкой и бутылкой воды, представ вновь перед глазами Фрица. Быстро поставил перед ним тарелку и кружку: — Ты ешь! А я пока пойду, открою изнутри ворота и притащу тебе тёплый плед из машины. Но когда он вернулся с полдороги, забыв от волнения, зачем собственно ходил, то обнаружил, что еда нетронута; из кружки тот, впрочем, отпил... Или нет? Вода была разлита по полу, тарелка отодвинута. Значит, дело было куда хуже, чем представилось вначале. Райан подошёл, присев на пол рядом с ним, и взял его за руку. Повернулся, пытаясь посмотреть ему в глаза, но тот, как обычно, держал их строго вниз. — Господи, ты чего? Почему не ешь? — Не хочу, — отрицательно покачал парень головой. — Не бойся меня, — Райан тщетно пытался войти в контакт. — Я друг Ганса. Мы виделись с полгода назад на рынке, помнишь? Он позвонил мне и сказал, что задержится на отдыхе, вот я и приехал, чтобы забрать тебя. Конечно, Ганс всего лишь просил оставить парню еды и отцепить его, но сейчас, насмотревшись на печальное положение дел, Райан устоялся во мнении, что одного его здесь не оставит. Собачий холод, никакого отопления, никакой еды, перемерзающий водопровод... Когда тот вывернулся из-под его руки, Райан понял, что на прощание Ганс его ещё и избил: шею и часть плеча сзади пересекали свежие шрамы с запекшейся кровью, растекшиеся по спине чернильными пятнами гематомы... Зрелище передергивало. Он, конечно, заберет его к себе на эти десять дней, но что дальше? Ганс заставит вернуть ему парня, начнет угрожать, подкараулит в подъезде – по крайней мере, он на это наверняка пойдёт. Стоя здесь, перед Фрицем, Райан осознал, что взять на себя ответственность за другого человека не так-то просто. Ганс явно не задумывался об этом, когда выбирал себе раба для утех. Человеку нужно где-то жить, что-то надевать, на что-то надеяться... И если уж Фриц так надоел Гансу, отчего он просто не купил ему билет в один конец? Настолько жалел денег? Нуждался в живой игрушке для битья? Но это все были вопросы без ответов, и Райан решил, что там видно будет. Он наклонился к Фрицу, смотря на него, но уговоры встать и уйти не помогали, собачья верность месту своего заточения начинала казаться странной, и тогда он силой поднял его с пола и потащил к машине. К счастью, Фриц не сопротивлялся, бессильно повис на его руке, изредка медленно переставляя ноги. Ключи, конечно, пришлось оставить на месте, а значит, задние ворота было не открыть. — Перелезешь? Давай, я залезу наверх и подам тебе руку? — с надеждой посмотрел на него Райан. Хоть бы он смог забраться! Но парень отрицательно покачал головой. — Вы лезьте, господин. — А ты как же? Я тебя не оставлю! — Я снизу, — ответил тот со странно мелькнувшей вдруг на лице тенью улыбки. Райан озадаченно посмотрел на щель под воротами. Собственно, она была такая узкая, что он и не задумывался о ней как о пути побега. По его меркам там могла пролезть разве что лисица, — но Фриц, распластавшись на животе, с легкостью пролез и через пять секунд ждал его уже с той стороны. — Ужас, — констатировал Райан. — Хозяин тебя совсем не кормит. Но, если серьезно, почему ты не сбежал раньше? — А куда идти? — спросил тот. "Господи, да хоть куда! На ближайшей помойке ничуть не хуже в плане еды и несомненно лучше с точки зрения свободы! — хотелось заорать Райану. — Там по крайней мере нет садиста-хозяина и работы по 12 часов в сутки!" Но он, естественно, промолчал. Кто знает, какие соображения движут другим человеком? Ганс мог обещать ему бог весть что, мог угрожать. Кое-как они добрались до автомобиля и Райан, укутав Фрица в плед, отправился прочь от фермы.

***

Теперь для обоих началась совсем другая жизнь. Для Фрица она должна была стать несомненно лучше, но тот, как ни странно, по-прежнему был грустен и тих, и новому хозяину оставалось только гадать, отчего так. Может быть, он продолжал бояться Ганса, демонстрируя синдром жертвы, может быть, война и жизнь в лагере сломали его ещё раньше, может, он и вовсе не видел жизни лучше той, что вел на ферме? Кажется, он был так напуган Гансом, что даже есть у Райана боялся, и впихнуть в него лишний кусок было сущей проблемой. — Ладно, — отступался он. — Ты, наверное, всю жизнь был такой худой. — Кстати, нет, — возразил неожиданно Фриц, фыркнув почему-то от смеха. — Был даже толще тебя. Но теперь я понял, что все это лишнее, что есть вообще бессмысленно, — в голосе послышался неожиданный сарказм. Райан смутился. Во-первых, он никогда не считал себя толстым: со своей точки зрения он был обычный мужик, каких тысячи; во-вторых, что у него в голове, если он способен выдать такое? Ведь какой-никакой характер, значит имеется? Значит, личность не угасла полностью, а вполне жива? — Я, знаешь, собираюсь сделать тебе документы для выезда на родину, — перевел он разговор в другое русло. — Если ты, разумеется, сам хочешь туда вернуться. У тебя там хоть что-то было? Жильё, работа, образование? — О, у меня было даже, как это по-вашему? Докторская степень, в общем. Райан опешил. Его образование оканчивалось тремя курсами банковского дела в колледже, и услышать это от того, кого ты не считал себе равным, было невероятно; и тем страшнее было это зрелище падения человека, зрелище того, как можно всего лишиться в считанные полгода и стать рабом, диким зверьком в руках белых господ. Райан, конечно, попытался успокоить себя тем, что все это было ему известно лишь с его слов, может быть, он соврал, может, в его стране очень легко получить её? Но это были просто оправдания, а сам Фриц, сидя за столом напротив него и обнимая кружку горячего чая, вовсе не выглядел осознающим униженность своего положения. Собственно, он даже улыбался, но стоило присмотреться, чтобы понять, что эта широкая гуинпленовская улыбка на самом деле страдальческая. После этого недолгого откровения он вновь замолк. Обрывки его редких ответов указывали, что, может быть, есть ещё надежда вернуться к нормальной жизни, но у Райана была работа с утра до ночи, и Фриц в основном спал к его приезду, не забывая, впрочем, чисто вылизывать всю квартиру и готовить в его отсутствие. Спал он на диване в гостиной, раз уж у Райана не предвиделось пока что других гостей: иногда он жалел об этом решении, иногда убеждал себя в том, что уж раз решил стать спасителем, то требовать взаимности просто неприлично. Но он ни разу не пожалел, что вообще забрал его к себе, своего красивого мальчика. Удовольствием было просто наблюдать за ним, стараться вызвать смущенную улыбку, наблюдать за попытками отблагодарить хоть как-то. Для Райана он оставался загадкой, вопросом без ответов. Все ли он делал правильно? Дать ему просто отдохнуть, расслабиться, отоспаться или попробовать сделать документы и отправить подальше от хозяина? Сам он во имя справедливости решил выбрать второе и, посетив вновь ферму, нашел-таки в ящике комода старый файл со справками и договором, по которому Ганс когда-то забрал к себе Фрица. Теперь можно было посетить городскую управу и подать заявку на восстановление документов, и, если бы их только успели сделать за оставшуюся неделю, он отправил бы его на родину ещё до приезда хозяина: может быть, так было нечестно по отношению к Гансу, но явно лучше для Фрица. Была и ещё одна причина, но она была не вполне ясна даже ему самому; состояла она в том, что он надеялся... На благодарность? Нет, не совсем так. Скорее, на то, что тогда Фриц ничего не расскажет бывшему хозяину. И тайный мотив и проблема состояли в том, что наблюдать его рядом с собой, тем более полураздетым, было просто невыносимо. Желание подавляло любые мысли и убеждения в том, что хотеть секса с человеком, недавно пережившим насилие, не совсем красиво. Но, господи, как хотелось протянуть руку, с лаской провести по обнаженной полосе кожи, вызвав закономерный страх, затем уговорами заставить приблизиться вновь, коснуться красивых губ, слегка надавляя пальцем на нижнюю... Да, нехорошие идеи для спасителя, но кто знает, что делал с ним Ганс помимо того, что любил со всей дури охаживать плеткой? Спрашивать было неловко, хоть и хотелось выведать. В любом случае, зная Ганса, можно было не сомневаться, что он не отказывал себе ни в чем. — Ложись сегодня вечером ко мне в кровать. Я не приеду, а в гостиной, наверное, сильно сквозит из эркера, — попросил он Фрица, и тот согласно кивнул головой. Но вечером Райан, конечно, вернулся, — правда, сильно позднее обычного, рассчитывая, что Фриц не будет спать. Он как никогда тихо разделся и пробрался под одеяло, обняв тёплое тело и прижавшись к нему, но дрожь все не проходила, — может быть, потому, что это была дрожь нетерпения. Фриц, если и проснулся, не подавал вида, и он надеялся, что тот сам все поймёт. Сопротивляться он, по его расчетам, должен не был. Так и было. Он не реагировал на его ласки, но и не отодвигался: Райан вволю нагладил его и, осторожно взяв за талию, развернул животом вниз, стянул нижнее белье, пролезая ладонью между бёдер, заставляя раздвинуть их шире. Фриц поддавался, значит, явно не спал. Он по-хозяйски устроился сзади, ложась, но стараясь не переносить весь вес на лежащего под ним, и, разведя его ноги шире, пальцем осторожно коснулся сжатого отверстия. Помассировал его, введя наконец два пальца внутрь, и уже мог поклясться, что Ганс ни разу не брал его сзади, — закономерно, раз считал это извращением. Зато Райан не был теперь готов отпустить от себя такое сокровище. Через полчаса он с трудом отстранился, подняв голову, и услышал тихие прерывистые всхлипы. Провёл согнутым пальцем по лицу лежащего рядом Фрица — так и есть, оно было мокрым от слёз. Его охватило заставившее оцепенеть чувство неловкости. Получается, он хотел вызволить Фрица из лап садиста, а теперь и сам стал насильником? Это был неприятный вывод. Отправившись в ванную, он не смог заставить себя вернуться назад в кровать и остаток ночи провёл на диване; в любом случае, спать оставалось совсем недолго: в семь утра был рейс, и надо было везти его в аэропорт.

***

Путь к аэропорту проходил в полной тишине и молчании. Они вместе вошли в зал ожидания и Райан, неловко обняв его напоследок, скорее вышел, чтобы не травить себя. Фриц, оставшись один, прошёл дальше, в самый угол зала, и , устроившись в пустом ряду кресел, откинулся на спинку, полуприкрыл глаза. Он сидел так долго, почти не шелохнувшись, пока тяжелая широкая ладонь не опустилась вдруг ему на плечо, не давая встать. — Ну, здравствуй, — послышался за спиной низкий хриплый голос. И хотя голос был, кажется, добрый и вполне весёлый, но от этой слышимой доброты и веселости Фрица бросило в дрожь.