Господин Одиночество

Фриц вздрогнул и обернулся. Хозяин стоял за ним и улыбался, но от улыбки этой был мороз по коже, и он вдруг как-то сразу понял, что несколько недель, прошедших без него, были просто сном, наваждением, — пусть приятным, почти волшебным, но все же эфемерным, то есть — несущественным. И ещё он понял, какая тяжёлая и тёплая у хозяина рука, и что сам он слишком замёрз и устал, как и тогда, в сарае, будто и не было этих нескольких дней, проведённых вместе с Райаном... Если бы не оставался один-единственный нюанс. То, что они с Райаном переспали. Что, если Ганс об этом знал? Что-то подсказывало Фрицу, что ему бы это очень не понравилось — даже и несмотря на то, что хозяин вообще никогда не за говаривал с ним о сексе и вообще, казалось бы, считал его наиболее скрытой и презираемой стороной жизни. Что он теперь с ним сделает, если только узнает? Пока что, к счастью, Ганс выглядел вполне себе миролюбиво. Даже дружелюбно, когда сказал ему: "Ну что, домой?" — и кивнул головой вбок, в сторону машины, призывая идти за ним. Затем развернулся и пошёл, даже не оборачиваясь, чтобы проконтролировать, что Фриц идёт за ним, не нуждаясь в том, чтобы тащить его за собой за руку, не боясь, что тот рванет в сторону и исчезнет навсегда в зелёном коридоре... И он не ошибался в нем в этот момент. Фриц неуверенно встал (ноги подгибались от внезапного страха, и идти вслед очень, очень не хотелось, и, может быть, правда было бы проще рвануть прочь через ограждения — туда, где за предрассветным туманом, холодным дождём и крылом самолёта его ждала бы родина, — но кто сказал, что она будет милостива к тому, кто пропал без вести как военнопленный, а затем так долго жил у немецкого хозяина? Там была бесприютность и неуверенность, здесь — хозяин с широкой спиной и тяжёлой рукой, и хотя он ни разу, никогда, ни за что не допускал мысли о том, что лишится самостоятельности — все же встал, неуверенно взглядывая вперед, и отправился вслед за ним, боясь упустить в толпе. Собственно, он даже презирал себя в этот момент, боящегося, как брошенная хозяином собачка, но мгновенный импульс был сильнее. Если Ганс и импровизировал, а не делал так с точным расчетом, то в любом случае он очень надеялся на выработавшееся у Фрица за без малого год чувство страха. И когда тот неловко забрался на заднее сиденье его внедорожника и захлопнул за собой дверь сам, он ощутил прилив, нет, не нежности, а глубокого удовлетворения. Желание долго и со всей тщательностью избить Фрица во второй раз ненадолго отступило. В общем, в ненатурально добром тоне, за которым прятались тайное раздражение и злость, Фриц распознал его сразу, и в дороге стоило бы уснуть, но сон не шел, а ожидание неизвестности вымотало так, что когда они вернулись к заснеженным воротам фермы, ему было уже безразлично, что Ганс сейчас будет делать — лишь бы тот закончил это скорее, замахнулся, закричал, ударил, но только бы не молчал. За прошедшие праздники сарай его вымерз насквозь, и Ганс затащил его в коттедж, где тоже было холодно, и изо рта шёл пар. Когда Фриц вернулся со двора с дровами, он уже по-хозяйски привычно достал тёмно-зеленую бутылку и устроился напротив печи. Фриц, стоя на коленях, неловко развел огонь и сидел рядом с печью, когда раздался наконец мрачный и раздраженный, настоящий голос хозяина: — Вижу, что ты прекрасно провел время с Райаном. — Нормально. — Понравилось? Ничего не хочешь мне рассказать? А? — Нет... Ничего. — Да неужели!? Сядь по-человечески! — заорал он. — Обернись, посмотри на меня! Он вытянул его по спине ремнём, который, должно быть, успел достать из брюк. Фриц, которого до этого слабо трясло от страха, сжался, но потом сразу развернулся. Сел на колени рядом с ним, взглянув на секунду в серые сверкающие злобой глаза Ганса, и тут же отвёл их, смотря вниз. "Откуда он знает, откуда?" — стучало у него в голове. Но тот уже места не находил от ревности. Он с оттяжкой вытянул его ремнем ещё раз — поперек лица, потом второй раз — по плечам и животу. — Что, трахались каждый день по три раза? Да? — Нет, — сквозь боль закричал Фриц. — Только один раз. В последний день перед тем, как я уеду, и всё. Можно спросить его! — Я б позвонил ему и спросил, но не сомневаюсь, что время договориться обо всём у вас было, и показания сойдутся! Он хлестнул его ещё пару раз, но как-то до странного быстро выдохся, точнее, охладел к этому занятию. Сел снова, отхлебнул из бутылки ещё раз и задумался. Затем поднял бровь и улыбнулся, будто обращаясь не к Фрицу, а к самому себе, размышляя вслух. — Впрочем, что я злюсь? Ты у меня, значит, подготовлен теперь ко всему, так? Не будешь жаловаться, что тебе больно... Правда? И он встал, чтобы выкинуть опустевшую бутылку в мусор и похлопал ободряюще парня по плечу. — Да что уж там! Проверим хоть сейчас. Что скажешь, а? Не хочешь, птенчик? Рука таким же хозяйским жестом похлопала его по спине, потом провел ладонью по пояснице, задрав край его свитера. Кожа была гладкая, почти бархатная: может, у Райана он впервые за всё время смог отмыться как следует. Кажется, от него даже впервые приятно пахло, и Ганс, повинуясь внезапному интересу, притянул его к себе и приник носом к коже на шее, которая оголялась в вырезе свитера. Пахло совсем слабо — но запах был приятный: какая-то сложная парфюмерия, а не простое хозяйственное мыло или пробник из гостиничного номера. Это почему-то сперва взбесило, но после первого приступа ревности и подозрений он, вдохнув глубоко, попытался проанализировать свои мысли. Доказательств никаких не было — одна обида и желание разбить обоим морду, но эти чувства были совершенно бессмысленны и бесперспективны. Примерно о том же думал сейчас и Фриц. Он вздрогнул, удивившись приступу внезапной нежности, но вскоре понял, что Ганс обнюхивает его отнюдь не из одной нежности. Все его действия говорили о том, что он ищет доказательств того. Очень хочет их найти. А ищущий, как известно, обрящет. Тут он сделал ошибку, решив предвосхитить новый сеанс выпытывания и унизительного осмотра. Нервы были уже на пределе, и голос вышел трусливый, просящий: — Всего один раз... Можете проверить! Я хотел отказаться, но боялся. — Ты не того боялся, сокровище моё, — и Ганс, крепко взяв его за локти, придвинулся вплотную и посмотрел в глаза. И впервые заметил, что у Фрица они вовсе не бессмысленно-черные, как у коровы, и даже не карие, а с теплым зеленоватым оттенком. Вопреки распространённому клише, ужас в них не плескался — разве что открыты они были чуть шире обычного. Страх проявлялся в другом: в бледности и напряженности, и дотронувшись, он заметил, что его трясёт от волнения. Увидел Ганс и ещё кое-что — доверие. И в общем, было приятно осознавать, что мальчик боится его гнева и, кажется, действительно честен. Но как, как он мог проверить? Нет, он, естественно, знал, как. И даже хотел, но желание это, так давно подавляемое, так давно заклейменное грязным, уже успело уснуть, и сейчас медленно, с недоверием, "неужели наконец можно?" — пробуждалось. "Не обольщайся, я только проверить", — сказал он этому желанию в ответ. Ганс развернул Фрица, толчком в спину придав вектор в сторону кровати, когда тот в растерянности встал рядом, уронил его на неё. — Ну, раздевайся, что, тебя ещё и приглашать надо? Фриц встал обратно, все ещё вздрагивая, но сразу начал стаскивать с себя кофту и белую майку, затем великоватые штаны, и быстро, чтобы избежать новой вспышки гнева, лёг перед ним — сразу на живот. Только что ноги не раздвинул. Тело определённо стало менее угловатым и более гладким, чем полмесяца назад. Светлая кожа была без лишних волос, только в пах спускалась узкая дорожка темных волос. Синяки и все царапины почти сошли, только вдоль спины остались темно-розовые рубцы от старых сильных ударов. По остаточной привычке хотелось сесть в стороне и наблюдать, выпивая, и поэтому Ганс медлительно подошёл, опускаясь рядом. Собственно, он все ещё нуждался в оправдании, но стоило только представить себе этих двоих в постели, как злость вернулась снова. Забрал себе его раба! Чтобы потрахаться, тогда как он сам не смел этого делать! Пусть по своим причинам, но какая разница? Да ещё и... Ещё и посмел обращаться с ним хорошо... Почему он неспособен обращаться внимательно с тем, чья жизнь в его руках? Почему он упустил его? Раздражение сменилось смущением, и только силой повторяемая мысль о том, что эти двое трахались, трахались, трахались, отвлекла его от самокопаний. — Ну, давай, не изображай из себя невинность! Как ты с ним трахался!? А? Я же знаю, я же знаю, что часто, он ещё зимой просил отдать тебя хоть на неделю, а уж за две вы с ним успели взять от жизни все, так? — Нет, нет! Только один раз! — и Фриц уткнулся лицом в покрывало, не желая показывать, что до слез испуган этим диким приступом ревности. — Давай, раздвигай ноги, раз тебе это не впервой! И Ганс, окончательно разозлившись от этих бездумных оправданий, встал рядом, заставляя шире раздвинуть ягодицы. Тёмное отверстие было почти неразличимо — конечно, он сильно сжался от страха, но Ганс решил, что ни к чему ему изображать девственника. Посоветовав не зажиматься, он попытался нажать на анус и ввести внутрь два пальца. Если он ни с кем не спал, должен быть узким, так? Но он не смог проделать этого даже с одним пальцем. Он шлёпнул Фрица пару раз, ударил ремнём, поуговаривал — бесполезно. Фриц всхлипывал лицом в подушку. Может, он и пытался расслабиться, понимая, что сопротивляться — хуже для себя, но каждый раз рефлекторно вздрагивал и сжимался снова. Толстые пальцы с заусенцами царапали складки вокруг сфинктера, Ганс с усилием нажимал на тёмное отверстие, но смог проникнуть разве что на одну фалангу, но не глубже. Ах да, смазка. До сих пор он думал, что это средство не понадобится ему никогда, и теперь мысленно похвалил себя за предусмотрительность — купил он ее ещё полгода назад в рамках попытки доказать себе, что ни за что не будет смущаться и краснеть, зайдя в аптеку и сказав название анальной смазки фармацевту. Как стало теперь видно, Райан был прав, и ему пришлось потянуться к ящику в комоде, а затем долго чертыхаться, отцарапывая наклейку, что мешала распечатать баночку. Он запустил два пальца в густой крем, провёл по промежности и между ягодиц, помассировал отверстие ещё немного и наконец с силой пропихнул их внутрь. Как можно глубже, чтобы понять, узко там или широко. Казалось, что места очень мало даже для пальцев, не говоря о члене. Больше того, только теперь, когда Фриц встал как надо, на четвереньки, он увидел небольшую покрасневшую трещину. В "один-единственный раз" верилось уже сильнее, но кто знает? Он решил не подавать вида. — Ну, трахались, я же вижу! Да? Он поспешно стянул с себя штаны, в которых было давно уже тесно, высвободил свой член и встал сзади, притянув Фрица к себе. Он только сейчас понял, как же давно этого хотел — и даже чтобы тот стонал и вырывался, а не помогал протолкнуться внутрь, что в итоге оказалось очень трудным, хотя Фриц уже почти не сопротивлялся, а ещё несколько сильных шлепков убедили его в том, что больно будет в любом случае, и стоял спокойно, стараясь облегчить себе процесс. С большим трудом протолкнувшись внутрь наполовину, Ганс готов был бросить это, но теперь его не отпускало собственное наслаждение. Он с глухим рыком, стиснув до боли Фрица за талию, вошёл в него до конца — и стало, кажется, немного легче. Он медленно попытался выйти и толкнуться снова — и это получилось. Внутри у него было влажно, и на члене видна была сукровица, может, даже кровь, но он уже не собирался останавливаться, чувствуя горячий прилив желания и вталкиваясь в него обратно. Фриц тихо подвывал от боли; к его счастью, после нескольких толчков, отзывавшихся болью и ощущением разрыва, Ганс кончил и вышел из него, позволив Фрицу рухнуть на постель и сжаться в позе эмбриона от пульсирующего ощущения внутри. У него шла кровь. Ганс отстранился, садясь рядом. По телу проходили волны остаточного оргазма, но постепенно мозг очищался от тумана желания. Но, собственно, он и теперь не был до конца уверен, что Фриц с Райаном не спали! А кровь... Что кровь? В конце концов, он вёл себя неаккуратно, да и размер члена у него был гораздо больше. Наверняка! Осталось последнее средство, к которому, в общем, все равно надо было бы прибегнуть, раз уж кровь не переставала: позвонить самому Райану, который в своём клубе для извращенцев наверняка и раньше имел дело с такими случаями. Звонок поднял Райана с постели, и он не сразу сообразил, о чем так злобно рычит в трубку Ганс, про которого успелось уже забыть. — Ты с ним трахался! — прорычал разъяренным львом ему в ухо Ганс. — Что? Кто это? Ах, это Ганс. — Я просил принести ему еды на неделю, а не трахать! Я могу подать заявление в полицию! — Я могу подать заявление в полицию о нелегальном мигранте и незаконной предпринимательской деятельности. Ганс заорал что-то бессвязное от злости. — Но делать этого не буду, — мирно продолжил Райан. — Я действительно немного поласкал его — совсем недолго, в последний день. Он жаловался на мои приставания, да? — Нет. — Но как ты тогда узнал? — Думаешь, я забыл, о чем ты просил меня той зимой? Ясен хрен, ты украл его не просто так, чтобы любоваться! — Строго говоря, и за этим тоже, — со смешком уточнил Райан. — Он у тебя красавчик, но ты, как видно, не способен оценить подарок судьбы. — Не твоё дело! — Ну что ж, тогда до свидания. Жаль, что парню с тобой так не повезло. — Нет! Хм, подожди. Видишь ли, я хотел проверить, правду ли он сказал, и в процессе зашел слишком далеко. — Ты снова избил его? — Ну, есть немного, но это не главное. У него идет кровь... Ну, оттуда. — Откуда, прости? — А в какое вы место трахались!? — начал снова злиться Ганс. — Не изображай дурачка! — Просто отправляйтесь больницу, и всё. Минимальная страховка у него теперь есть. До свидания. — В больницу!? Ты что, сдурел? Что я там скажу? — "Извините, герр доктор, мы неосторожно занимались сексом". — Чтобы об этом узнал весь город? Пошёл к черту! — Ганс, существует такая вещь, как врачебная этика, и она не позволит... — Нет! — Я, дорогой мой, не доктор. Ну, попробуй посмотреть, что это: просто трещина или разрыв у сфинктера, или дела обстоят хуже и ты порвал что-то у него внутри. И в любом случае я избегал бы близости, пока всё не заживёт. — Без тебя бы не догадался. — До свидания. Райан положил трубку, оставшись с тем же гнетущим чувством тревоги, с каким выезжал на ферму к Гансу две недели назад и чувством раздражающего бессилия. Ганс тем временем достал пачку салфеток и, даже несколько жалея, что придется вновь потревожить Фрица, попытался вытереть кровь. Трещина и впрямь была широкая, но кровь как будто бы переставала, и он твёрдо решил никуда не ехать. — Подвинься. И Ганс упал рядом. После бесконечного скандала он настолько вымотался, что уснул сразу, как только его голова коснулась подушки.