Грязная чистая кровь

Огромная серая сорока покосилась на нее круглым мутным глазом и широко раскрыла клюв, издав пронзительный скрипящий вопль, который Кассиопея, впрочем, не услышала за толстым стеклом. Она сидела за партой у самого окна в Большом зале и наблюдала за птицей уже семнадцать минут. Часы, медленно раскачивающиеся прямо в воздухе, лениво щелкнули и загудели, оповещая учеников о первом перерыве. Седрик на четыре парты дальше от Кассиопеи вытянулся на стуле и запустил пальцы в волосы. Макгонагалл взмахнула палочкой, переворачивая исписанные пергаменты на партах, (бумага, намертво приклеенная чарами к дереву, окрашивала руки «мухлевщиков» в ядреный малиновый цвет) и вышла из зала, размахивая широкими рукавами. Мантия за ее спиной вздулась, как гигантский черный флаг, и Касс глубоко зевнула, наблюдая за переливами глянцевой ткани. СОВ в самом разгаре обозначал только одно: май. Прекрасный, цветущий, зеленый май с его первыми крепкими грозами, прелой землей, жирными майскими жуками и зеленой росой по утрам. Братья Уизли сидели по разные стороны зала, предусмотрительно рассаженные лично Макгонагалл, и сейчас синхронно раскачивались на стульях взад и вперед; Фред как бы невзначай кидал косой взгляд на задние ряды, словно выискивая кого-то, а Джордж и вовсе дремал, двигаясь по инерции; стул под ним громко скрипел, и Лайла Мик громко шикнула на него, наклонившись к самому уху. Джордж вздрогнул, ножки стула звонко щелкнули по полу, и Касс в который раз посмотрела в окно. Сорока и не думала улетать, важно расхаживая по узкому металлическому подоконнику. До боли сжевав нижнюю губу, Кассиопея мучительно ждала, пока к этой наглой птице прилетит другая, ведь на уме у нее заводной мелодией звучала фраза из старой детской считалочки о сороках: одна — к неудаче… Неудач ей хватило с головой. Столько времени, столько времени ушло с тех пор, как она сбежала от отца, так и не решившись показаться ему на глаза. Почему? Она и сама уже не знала ответ, хоть до этого была уверена в своих словах о собственной ненужности. Фред был бесконечно прав, и Касс было тяжело это принять. Хотя бы потому что это он, ненавистный Уизли, а не она, оказался прав, открыв ей глаза на саму себя, на свою трусость и нежелание изменить что-нибудь. Ведь так проще: оттолкнуть всех, прикрыться высокомерием, а потом жалеть себя, жалеть и жалеть, вбивая в голову мысль о заслуженной роли недолюбленной и необласканной жертвы. Сорока развернулась к Касс на толстых мохнатых лапах и ударила клювом по стеклу, громко, сильно, заставляя ее подобраться на стуле. Следующий удар мощного клюва рассеял по прозрачной поверхности сеть морщинистых трещин, убегающих высоко под раму и в стороны. Еще удар, еще, еще… ощущая камень в груди, Касс выбралась из-за парты и медленно подошла к окну, загипнотизированная черным масляным взглядом птицы. Когда сорока нанесла следующий удар, в стекле образовалась крохотная дырочка, являя Кассиопее самый кончик сизого клюва. Сорока отскочила назад, сваливаясь с подоконника во влажную траву, а из дырки в окне на Касс со всей силы хлынула горячая густая кровь. Подскочив на стуле, Кассиопея проснулась с бешено колотящимся сердцем. Украдкой вытерев влажные ладони об шерсть школьной юбки, она несколько раз прокрутила перо в чернильнице дрожащими пальцами и, услышав наконец острое эхо каблуков профессора, украдкой бросила взгляд в окно, но не увидела ничего, кроме своего бледного смазанного отражения, отсвеченного от глянцевого стекла бликами зажженых в зале факелов. Часы загудели вновь, отмечая начало второго уровня СОВ. Практическая магия. Выдирая ноги в гигантских сапогах из густой болотной жижи, Кассиопея уже сотый раз смахнула с потного лица тонкие волосы, разметавшиеся по шее и плечам. Мантикору им за задницу, великолепное задание! Нет ничего лучше, чем закинуть учеников в чертово болото и заставить их ловить этих… — Водяные! — высокий вопль где-то впереди не придал Кассиопее энтузиазма. Вытянув одну ноги из грязи с громким чмокающим звуком, она тяжело вздохнула и тут же уловила крошечный источник света сбоку. Так и замерев посреди болота на одной ноге, Касс медленно повертела головой, и, не увидев ничего подозрительного, опустила ногу обратно в вонючую тину. Наклонилась вперед, всем телом наваливаясь на длинную толстую палку, и внезапно вновь поймала глазами раздражающий отсвет. Желтоватые блики вокруг нее стали больше, ярче, они запрыгали то тут, то там, разрастаясь, перехлестывая друг друга так сильно, что по краям зрения шипуче закипел ядреный янтарный цвет. Кассиопея сощурилась, прикрывая лицо ладонью, как козырьком, и отчаянно завертела головой. Ушей коснулся громкий, нарастающий шепот, эхом отскакивающий от сгустившихся вокруг девочки плотных сумерек. Трясущимися пальцами Кассиопея вытащила палочку, направила ее горящий ярким красным пульсаром кончик прямо перед собой и тут же дернулась, едва не свалившись в болото по пояс. Сапоги зачерпнули грязь за голенища, но ей было все равно: чуть правее, совсем не прикрытый чахлыми кустиками, перед ней скалился крупный болотник, качая в воздухе костистыми уродливыми пальцами. Мерзко улыбаясь Кассиопее, болотник ощерился в отвратительной клыкастой улыбке и победно замахал перед своим носом призрачным фонарем, бросающим густые зеленоватые блики на пузырящуюся поверхность болота. Встряхнув длинными водорослями на лысоватой склизкой голове, болотник влажно чавкнул широким ртом, и на его узкие губы пролилась черная жижа. Капая в болото, жижа шипела и бурлила, на миг заглушая омерзительный шепот болотного монстра. Кассиопея тяжело сглотнула, ощущая острую потребность в свежем воздухе и слегка откинулась назад, выворачивая запястье. Что там говорил Люпин? Никакого страха, никаких сожалений, никаких слез. — Инкарцеро! — фонарник с диким ревом бросился в сторону, но веревка все же захлестнулась поверх лодыжки единственной тонкой ноги. Неловко качнув огромным фонарем, болотник заскулил и схлопнулся в зеленоватый дым, исчезая с поля зрения. Кассиопея спрятала палочку и дернула импровизированную трость на себя, но та слишком сильно завязла в трясине и не желала поддаваться. Закричав от бессильной злобы, Касс разжала пальцы и замерла, с ужасом ощущая как болото тянет ее вниз. Шепот вновь пронесся у нее над головой. Фонарь вспыхнул перед глазами, как звезда, и в ее затылок врезалось что-то тяжелое. Неловко извернувшись, Кассиопея упала в болото спиной назад. Она попыталась поднять голову, но шею сдавили уродливые пальцы гриндилоу. Этот был старше и больше, чем те, с которыми она сражалась на занятиях, он упирался ногами в ее ребра и грудину, раздирая когтями одежду и живую плоть. Пальцы душили ее, смыкаясь на затылке, сдирая волосы и не давая вдохнуть. Касс молотила руками по зеленой грязи, взметая тучи тяжелых брызг, царапала воздух обломанными ногтями, но никак не могла добраться до вонючей твари, усевшейся дальше на шею. Обломать пальцы, надо обломать пальцы… Водоросли и волосы залепили ей рот, раскрытый в немом крике, и Касс ощутила острое покалывание во всем теле. Что за бред?! Волшебным тварям запрещено убивать учеников… Запрещено, запрещено. Когда глаза Кассиопеи закатились и воздух с плохим хрипом вырвался из сжатого горла, тварь наклонилась к самому ее лицу и зашептала, обдавая зловонным дыханием: — Надо сказать… сказать… хозяин передал весточку… он идет за тобой по пятам… уходи из Хогвартса… есть девчонку нельзя, нельзя… хозяин Рик будет злиться… такая сладкая, соленая кровь… высосать… раздробить череп… — захват на ее шее ослабел, когда монстр предался гастрономическим мечтам, чавкая и пуская слюни ей на куртку, как кобель во время гона, и Кассиопея потихоньку задышала, шаря одной рукой в болоте, а другой крепко схватила тварь за пальцы. Сжимая кулак изо всех сил, она с извращенным удовольствием ощутила, как кости вначале перекатываются, а потом с хрустом крошатся, опадая под зеленой кожей. Чудовище с визгом отпрянуло от нее, вяло скатываясь вниз, но Касс уже все решила. Покрепче сжав в руке невесть откуда взявшийся камень, она ударила его по голове, вложив в движение всю силу и напор. Огласив болото предсмертным хрипом, монстр свалился в грязь, качая раздробленной башкой, и болото мокро сомкнулось над ним, затянув переломанные пальцы гриндилоу. Жижа уже залилась Касс в уши, и она часто задышала, рывком вытаскивая из-под себя руку с палочкой, которую чудом сумела вытащить из кармана на спине. Прошептав онемевшим языком какие-то чары, Кассиопея извернулась всем телом, когда болото задрожало и выплюнуло ее вперед, на самый край берега. Не справилась, не смогла… Кассиопея схватилась рукой за горло и распласталась на земле, широко раскинув ноги и глядя в небо. Казалось, что это не она смотрит туда, в темную ночь, а сами звезды смотрят на нее, вглядываются, пытаются понять, что же в ней такого особенного, почему она до сих пор жива. А ведь и правда. Касс чувствовала, как по залепленному грязью лицу медленно скользят слезы, но она позволила им свободно падать на уши и сбитые в гнездо волосы. Внезапно все стало ясным, как светлый день. Кто-то пытается ей навредить, помешать, быть может даже убить. Кто-то, знающий ее настолько хорошо, что угадывает все ее страхи, все ее действия, всю ее… Хотя, может и не всю. Она ведь жива, все еще жива и дышит, ест, спит, а ведь уже могла висеть где-нибудь на веревочке или умирать в болоте, или лежать под окнами Астрономической башни. Кто-то, кто знает про Рика, ведь представляется его образом, его именем, оскверняя память об этом светлом человеке. Мрази. Кассиопея еще покажет им, каково это — нападать на Блэков. Глубоко в небе раздался пушечный залп, освещая мир серебристыми брызгами. Время вышло. Она проиграла, не сдала экзамен, воспользовавшись боевыми чарами, когда надо было применить все чары кроме этих. Выползти на поляну ей стоило огромных усилий, но все же Касс постаралась не сильно хромать и сутулиться. Замотавшись в волосы, как в шарф, она тщательно скрыла синяки и теперь зло зыркала на других учеников, похожих больше на отбитые куски мяса. Они стекались на поляну из разных углов леса молча, никто не переговаривался, не шептался, лишь некоторые тихо кряхтели, сдирая со свежих царапин подсохшие корочки. Тишину нарушил громкий вопль, который приблизившись, оказался бестолково орущим пуффендуйцем Биллом. Забежав на поляну, он споткнулся об первую же корягу и грохнулся плашмя об землю, вызвав взрывы хохота со всех сторон. Кассиопея шарила глазами по толпе разговорившихся студентов, когда взгляд ее наконец не наткнулся на близнецов. Фред, на удивление чистый и свежий, громко смеялся, глядя, как Джордж пытается сбить с рубашки пламя, хлопая по бокам руками и крутясь на месте, как заводной волчок. Огни факелов выхватили улыбающееся лицо Фреда с другого бока, и Касс невольно вздрогнула: левую половину его лица будто терли на терке, оставляя глубокие рваные царапины от лба до самого подбородка. Профессора появились на поляне тихо и внезапно, выныривая из сумрака бесшумно, осторожно. Профессор Снейп снова выглядел, как огромная ворона, старуха не изменила своей остроконечной шляпе, а Дамблдор был как всегда весел и улыбчив, радостно жмурясь за стеклами-половинками. Фред, отделившись от толпы, поднял руку вверх, призывая профессоров послушать его. Коротко рассмеявшись на реплику Джорджа, он широко улыбнулся сразу всем и крикнул, сложив ладони рупором: — Профессор Макгонагалл, чудесный вечер не так ли? Ученики загалдели, засмеялись, кто-то снова застонал, а Фред продолжил: — Не хотите узнать, как у нас день прошел? Макгонагалл тихонько улыбнулась на его шутливый тон, но тут же сдвинула брови. — Мистер Уизли, мне бесконечно интересно будет узнать об этом…  — Так мы вам расскажем! — выкрикнул Джордж.  — Да! Расскажем! Толпа согласно загудела, смеясь уже в открытую. Послышались выкрики.  — Да! — Да, точно! — Профессор, это чудесная история…  — О том как, — подхватил Фред, — Джорджа подпалила бешеная мантикора, мандрагора лишила Алиссию слуха, а еще, знаете что? Нашего лучшего друга Ли, — он махнул рукой в сторону потрепанного Джордана, и тот выдал измученную улыбку, — чуть не изнасиловал воо-от такой лукотрус…  — Мистер Уизли! Прекратить балаган! — тонкие ноздри Макгонагалл затрепетали. Она постаралась перекричать взрывы громкого хохота. — Мистер Уизли, в следующий раз я сниму с вас столько очков, что… Кассиопея запрокинула голову в небо и зажала уши ладонями. Через час она уже стояла в кабинете директора. Нервно щелкая суставами кистей, Кассиопея смотрела на феникса в клетке пустыми глазами. Вот бы и она умела возрождаться из пепла, молодой, чистой… новой. Дамблдор не стал садиться свой стол, напротив, он подошел вплотную и посмотрел прямо ей в глаза с какой-то отеческой заботой, несильно похлопав ее по плечу. — Профессор, я… — Не нужно слов, мисс Блэк, — Дамблдор улыбнулся, собирая морщинки вокруг веселых глаз, — я все знаю, и, к вашей возможной радости, разрешаю вам перейти на следующий курс, несмотря на нарушение правил практического этапа. Это нападение, — он чуть замялся и посмотрел в сторону, складывая руки в замок и опираясь о столешницу спиной, — не было предусмотрено мною…  — Но как? Откуда вы узнали? — Касс не понимала. Кто-то был там, видел ее схватку с той тварью, но не помог?!  — Кентавры, моя милая. И я сразу отвечу вам: они не стали вам помогать, потому что вы чужачка. Кентавры сложные существа, Кассиопея, они не станут помогать просто так, а тем более с угрозой собственной жизни. Но и на том их можно поблагодарить, что они сообщили обо всем мне. Дамблдор замолчал. Поправил очки на кривой переносице и негромко молвил, глядя Кассиопее в глаза острым взглядом: — Кто может желать вам неприятностей? Кто смог подчинить волшебное существо и отправить его мстить вам? Кассиопея моргнула. Рик. Его имя произнес гриндилоу. Его именем воспользовался отправитель, так может это… заговор? Полные сверкающей зелени глаза друга помертвели в мыслях Касс, когда она вспомнила тошнотворный хруст и предсмертный вопль Рика. Нет, никто не должен узнать об этом. Ребята не в счет, они сами были там и трепаться об этом не собираются. Касс посмотрела прямо перед собой.  — Я не знаю, профессор, — она ведь и правда не знает. Так что, это не ложь. Почти.  — И вы не хотите мне ничего рассказать, мисс Блэк? — Нет, — Кас расслабила напряженные скулы и чуть улыбнулась Дамблдору, — профессор. Спасибо вам за второй шанс. Дамблдор громко выдохнул и снялся с места, отворачиваясь от Кассиопеи.  — Не благодарите меня, мисс Блэк. Я обязан был сделать это, как справедливый директор и ваш друг, — он оглянулся через плечо и подмигнул ей. — Вы можете идти, думаю, сейчас начнется пир по случаю успешной сдачи экзаменов… В свою комнату Кассиопея бежала сломя голову, ощущая, как вечерний воздух из распахнутых настежь окон омывает ее длинные волос и окунает их в мягкий лунный свет. — Седрик! Ранним утром Кассиопея на всех парах неслась к другу, отбивая легкую дробь по камням двора. Добежав до Седрика, она схватила его в такие сокрушительные объятия, что он покачнулся и громко расхохотался.  — Касс, Касс! Задушишь же! — Ты уже уезжаешь, — Касс разжала руки и обхватила себя за плечи. Ее улыбка померкла, глаза внезапно наполнились слезами, но она быстро сморгнула их, глядя на плоские камни под ногами в голубых кедах. — Касс, ты что плачешь? — Седрик потрясенно втянул воздух и схватил ее за подбородок длинными пальцами, вынуждая поднять голову. — Знаешь, а я ведь не заслуживаю таких слез. — Каких? — Кассиопея грустно улыбнулась ему. — Слез человека, который будет скучать по тебе, несмотря на… — Седрик, — Касс перебила его, — ты мой друг. Мой друг, а это уже сильно. И да, я плачу, потому что уже скучаю по тебе, — она не сильно ударила его кулаком в плечо и шутливо дернула за лямку свисающего с одного плеча рюкзака. Седрик широко улыбнулся и увернулся от ее цепких рук.  — Куда ты поедешь, Касс? — он посерьезнел, между бровей залегла морщинка. Кассиопея внимательно посмотрела на него, склонив голову на плечо.  — Домой. Они замолчали. Это слово не вызывало у нее никаких приятных ассоциаций, но она не могла ответить по-другому. Не сейчас. Седрик молча обнял ее, прижимая к себе, как дети обнимают во сне любимых плюшевых зайцев: крепко, сладко, втягивая родной запах и ощущая себя в этот момент всемогущим существом, лишь только потому что рядом лучший друг и защитник. Защитник души, мыслей, наивных мечтаний и детских тайн. И пусть их тайны далеко не детские. Весело говорящие ученики обошли их вокруг, обтекая со всех сторон непрерывной рекой, а злой до чертиков Фред сплюнул в редкую траву, наблюдая за Диггори и Блэк, стоящих посреди двора, и ощутил себя самым большим дураком на планете. Уже целый месяц Кассиопея обитала в съемной комнатушке гостиницы рядом с магловским вокзалом. В Малфой-мэнор она не приехала, заранее отправив сову с письмом из двух строчек. Она была свободна. Вставала когда хотела, ложилась спать глубокой ночью, поедала булочки с корицей и сливовым джемом из закусочной на первом этаже и каждый четверг каталась на трамваях, которые сворачивали на конечной станции в огромное поле. Там Касс долго смотрела на звезды, с извращенным удовольствие глядя на гигантскую звездную «М». Вот только теперь она больше не ощущала того гнетущего единения, родства с ни в чем не повинными звездами. Традиционный шоколадный пирог с вишнями в пятницу, кошачий приют по средам, лимонный щербет со льдом по понедельникам и полосатая юбка по воскресеньям. Вторник и суббота были днями сурка: Касс валялась в кровати допоздна, слушая музыку в гигантских наушниках, подаренных ей добродушным хозяином гостиницы. Ощущая связь с магловским миром, она буквально слышала, как с каждым днем дыра в груди затягивается. Четырнадцатого июля, в солнечную пятницу, Касс сосредоточенно выковыривала из пирога вишни, чтобы съесть их в самом конце, и ждала. Ждала долго, до тех пор, пока витрины закусочной не окрасились в густой малиновый закат. Седрик, уже загоревший, с выцветшими кудрями, опустился на стул напротив нее и схватил вишню с края тарелки, отправляя ее в рот. Кассиопея не спеша положила в рот последний шоколадный кусочек и вдруг широко улыбнулась.  — Я написала тебе два дня назад.  — Это все отец, — Седрик пожал плечами, улыбаясь ей так же счастливо и искренне. Кас не выдержала, вылезла из-за стола и крепко обхватила голову друга руками, лицом прислоняясь к солнечным волосам. Седрик забрал ее к себе. Их с отцом дом стоял стоял в тихой зеленой низине на окраине волшебной деревушки с очень длинным названием. Кассиопея полюбила в нем все. Светлые стены, лампы в виде живых лилий, зеленые диваны и кресла, пушистые ковры, растения в ярких горшках на подоконниках, коллекцию виниловых пластинок, подаренных отцу Седрика, Амосу Диггори, одним иностранным послом, воздушные занавески на больших окнах, камин в гостиной и колдографии на низеньких столиках. Полюбила она и маленький сад за домом, полный волшебных растений и цветов с медовыми бутонами. Все это казалось ей большим волшебством, чем настоящая магия. И это было правильно. В маленьком магазинчике на вокзале Седрик заставил Кассиопею купить целый ворох летящих платьев, невесомых и прекрасных, коротких, длинных, и теперь она была бесконечно счастлива, проходясь по траве босиком, задирая платья выше колен, ощущая на своей коже влажные прикосновения полевых трав. Седрик будто вновь открыл ее для себя. Угрюмая и нелюдимая в Хогвартсе, здесь Кассиопея расцвела, как распускается по утрам нежный молодой тюльпан. Он видел ее всю, от длинных белых волос, сверкающих на солнце, до кончиков пальцев ног, когда она с визгами бросалась в мелкую речушку, никогда не заходя в нее глубже уровня лодыжек. Она была в тысячу раз красивее всех знакомых ему девчонок, кроме Чжоу конечно, но он никогда не сравнивал их. Кассиопея была хороша собой по-особенному, в мелочах и целиком. Седрик любил наблюдать за ней: Кассиопея купалась в солнце, как в горячем меду, рассекая тонкими гладкими руками летний воздух, и каждое ее движение было пропитано счастьем. Заплетенные косы были вечно растрепаны и окружали ее лицо, как облако, запутываясь в ее длинных пальцах, когда она поправляла прическу. Касс была похожа на диковинную стрекозу, хрупкую, тоненькую, почти прозрачную, и Седрик с замиранием сердца смотрел на ее неидеальную улыбку, бледную россыпь веснушек на носу, родинку под ним, маленькие губы и острые коленки. Вечерами они играли в плюй-камни, сидя прямо на влажном песке речного пляжа, разбрасывали по полю венки из цветов и чинили старые метлы в подвале дома. Вечно голодные, они таскали с собой сумки с едой, раскладывая ее на покрывале под огромным дубом, и Кассиопея весело хохотала, слизывая с пальцев бегущий сладкий сок. Размазывала его по лицу Седрика и убегала, боясь скорой расправы. Они не влюбились. Никогда бы не влюбились. Все это было похоже на единение двух давно забытых друзей, хоть они и не знали друг друга до знакомства в Хогвартсе. Родственные души, так говорил Амос Диггори, с любовью и нежностью глядя на единственного сына, вырезающего из теста корявые «К». Кассиопея часто пробиралась к Седрику в спальню, но не заходила в нее, а оставалась за дверью, наблюдая в маленькую щель, как он размашисто строчит ответные письма Чжоу и улыбается безумно и влюбленно, вскидывая в воздух руку с очередной совой и письмом. В такие минуты Кас была бесконечно рада: он нашел свое счастье. Неизвестно, будет ли оно долгим, но кто же загадывает наперед? Кассиопея подхватила подол лилового платья и стремглав убежала к себе в комнату. Сидя на подоконнике она тоже писала письма, прислонив пергамент к стене, но к ней никогда не летали почтовые совы. Письма аккуратной стопкой лежали на столе, перевязанные вощенными шнурками, до невозможности прямые и тоненькие, но Касс знала: каждое из них по своему кричит, горит горячим огнем, который она была не в силах ни сдержать в себе, ни выплеснуть его наружу. Каждое письмо было подписано именем Фреда Уизли. И Кассиопея не призналась бы в этом даже Седрику. В последнюю неделю августа они сидели в доме за столом и поедали жареный картофель прямо из общей тарелки. Седрик увлечённо ковырял зубочисткой в столешнице и притоптывал в такт льющей из проигрывателя на окне мелодии, изредка поглядывая на жующую Кассиопею. Она же, сидя на стуле с ногами, качала головой и тихо мычала себе под нос.  — Пошли, — Седрик подхватил пустое блюдо и опустил его в раковину, — покажу тебе кое-что. Он лукаво подмигнул Кассиопее и выскочил в раскрытую дверь. Касс спрыгнула со стула и побежала в сад за ним. Пройдя длинный ряд сиреневых петуний, они остановились у небольшого кустика можжевельника. Седрик потянул Касс за руку, и она опустилась на колени рядом с ним, охваченная детским любопытством. — Гляди, — Седрик аккуратно раздвинул рукой зелёные лапки куста и подтолкнул Кассиопею вперед. Сначала она ничего не увидела. А после потрясенно замерла: легко покачиваясь на тонком стебле, из мокрой земли тянула свои пепельно-розовые колокольчики цветов к небу прекрасная ядовитая беладонна. Кассиопея выдохнула: цветы белладонны были очень привередливы и не росли просто так, требуя к себе невероятно щепетильного ухода и внимания.  — Круто, да? — Седрик улыбался, не сводя глаз с растения. — Отец хочет продать её больнице Святого Мунго, там из неё сделают хорошую настойку… Думаю, она ещё многим поможет, особенно старикам… Он замолчал, словно наткнувшись на неожиданную преграду. Вокруг него будто сгустился ледяной комок, иглами царапающий позвоночник, и Кассиопея настороженно посмотрела на друга, склонив голову и стараясь заглянуть ему в глаза.  — Эй, — она осторожно постучала пальцем по его плечу, — Седрик… Расскажи мне… если хочешь, конечно… Когда Седрик наконец заговорил, его голос звучал глухо и сломлено.  — Мы не всегда жили здесь одни. Мама, папа, я и бабуля, мы были вместе. Устраивали совместные завтраки, обеды, ужины, ездили в детские приюты, музеи, театры и просто развлекались, поедая мороженое и рассказывая друг другу о прошедшем дне. А однажды в самый обычный весенний день бабушка не узнала меня. Я подошёл к ней утром, хотел спросить, пойдём ли мы в сад за розами, а она начала ругаться, прогнала и кричала мне вслед, что я вор и залез в чужой дом. Мама и папа прибежали сразу же, успокоили её и начали собираться в больницу Святого Мунго. Они ничего не смогли сделать, Кас. Это была не какая-нибудь волшебная болячка, которую можно было бы вылечить простым зельем или чарами. Дезориентация, спутанная память… Приступы повторялись по вечерам, не всегда, но часто. Через пять месяцев случилось непоправимое: у неё исчезли ноги. На час или больше, не помню. Лекари диагностировали Исчезательную болезнь. До того дня я думал, что все наладится, ведь она стала узнавать меня, много разговаривала и веселилась, слушала радио каждый день. Кассиопея посмотрела на Седрика. Он сидел, как был, коленями на земле, и неотрывно смотрел куда-то за горизонт. По его лицу катились слёзы.  — Обычно я приносил ей утром новые зелья и тарелку оладий с черничным вареньем. Я помню тот день до мелочей. Запах ее комнаты, свет из окна, ее руки на покрывале с цветами и волосы на подушке. Я помню, как она, лежа на своей высокой кровати с голубыми простынями, улыбнулась мне, назвала именем моего дедушки и закрыла глаза. У неё исчезло сердце, Кассиопея, — Седрик повернулся к ней, глядя в глаза с такой щемящей болью, что по её щекам сами по себе покатились горячие слёзы. — Через месяц я стоял на кладбище и думал: какая ирония — твой дорогой и любимый человек лежит так близко, всего-то на два метра глубже, но ты не сможешь его достать, даже если очень сильно захочешь. Он умер, а ты будешь вынужден жить без него дальше, потому что ты жив. Это безысходность. Ты не можешь ничего исправить, ты бессилен. И теперь, через столько лет, я ем, пью, учусь, смотрю на небо и думаю о том, что она этого больше никогда не увидит. Не съест любимый пирог, не споет любимую песню, не поцелует меня на ночь. И это страшно. Никто из них не замечал слёз друг друга. Слова больше не были нужны. Сидя на влажной траве, они думали о своём. Кассиопея почувствовала жажду жизни, острую и обжигающую, как если бы заново родилась. У нее щемило сердце, затылок тяжелел, сердце колотилось в груди с ужасной силой от осознания собственной беспомощности, ведь она не могла успокоить друга, не могла его поддержать, ничего не могла. Не придумав ничего лучше, Кассиопея сунула руку в карман, покопалась в нем и, улыбаясь сквозь слезы, протянула Седрику разрисованного глазурью пряничного человечка. — Будешь? Седрик непонимающе таращился на печенье у нее в руке, а потом внезапно рассмеялся, немного истерично и ошеломленно. Через мгновение он расхохотался так сильно, что слезы потекли еще больше, схватил ее за руку и дернул на себя, увлекая в траву. Они долго смеялись, рассматривая далекие облака, окрашенные кровавым закатом. Когда солнце скатилось за густой лес, Седрик улыбнулся в последний раз и с громким хрустом откусил пряничному человечку голову.

***

Письмо с приглашением на Чемпионат по квиддичу ярко блестел в руке у Седрика. — Ты представляешь? Понимаешь всю важность? Мерлин, я самый счастливый человек на планете! Там будет Виктор Крам! Кассиопея, я ждал этого всю жизнь… После этой фразы в доме Диггори начались вселенские сборы. Отец и сын хватали все вещи подряд, сбрасывая их в рюкзак, напичканный чарами Увеличения, а Кассиопея со смехом наблюдала за ними, сидя на высоком стуле и беззаботно болтая ногами. Ее рюкзак был давно уже собран и теперь лежал на скамье у двери, поблескивая молниями-язычками.  — Касс, я думаю, ты должна знать. Не хочу я тебя просто так туда забрасывать… В общем, мы поговорили с Уизли и они согласны пойти на Чемпионат с нами. Все они, — Седрик красноречиво прочертил пальцем круг и тревожно уставился на нее. — Касс, ты не можешь отказаться, это мечта моей жизни… — Когда выдвигаемся? — Кассиопея спокойно и лениво сощурилась, закидывая в рот яркую малину. Седрик рывком поднял голову, неверяще глядя на нее, а потом широко улыбнулся, бросив взгляд на наручные часы: — Ровно через семь минут! — Но ведь Чемпионат начнется только через семнадцать часов… — Мы должны заехать в одно тихое местечко, для начала, отцу зачем-то срочно понадобился драконий навоз… Через несколько часов Кассиопея, остановившись прямо на дороге, громко заворчала, отряхивая подпаленный рукав рубашки: — Тихое местечко? И это ты называешь тихим местечком?!  — Не кричи, подруга! — Седрик подошел ближе к загону с огромным Перуанским змеезубом, о чем гласила табличка на металлической сетке. Змеезуб раскрыл широкую пасть, потрясая черным гребнем на медной голове, и изрыгнул в сторону парня столб обжигающего огня. Седрик с диким воплем отскочил подальше и замотал головой, сбивая пламя со своей челки. Затем посмотрел на Кассиопею совершенно безумным взглядом, рассмеялся и принялся отплясывать на прожженной земле какой-то победный танец.  — Я хочу уйти отсюда, Седрик, — заканючила Кассиопея, с улыбкой глядя на веселящегося друга. По правде говоря, ей было жутко интересно и любопытно, но признаться в своей боязни к этим благородным существам она не могла. Но Седрик будто вовсе и не слышал ничего. Он схватил ее в охапку и потащил к соседнему загону, и как бы Кассиопея не упиралась ногами в землю, как бы не царапалась и не кусалась, в конце концов она безвольно повисла у него в руках, ослабев от бесконечного смеха. Седрик прошел так еще немного, затем опустил ее на землю и развернул лицом к себе. — А теперь закрой глаза! Кассиопея посмотрела на него с сомнением и подняла брови. — Ну же, закрывай! Или я сам закрою! Не дождавшись никакого движения, Седрик тяжело вздохнул и щелкнул ее по носу, отчего Касс зажмурилась, затем быстро крутанул ее на месте и прижал теплые ладони к ее глазам.  — Когда я уберу руки, можешь открыть глаза. Итак, сдерживай эмоции, Касс, не поддавайся волнениям… раз… два… три! Зрение прояснилось, когда она открыла подпухшие веки, и сфокусировалось на самом прекрасном создании на земле. Прямо перед ней в гигантском загоне, огороженном высокой металлической сеткой и куполом охранных чар в длинных тяжелых цепях извивался Китайский огненный шар, пытаясь скинуть своего наездника. С далекого расстояния Касс увидела лишь красную бандану на голове незнакомца и крепкие руки, с силой вцепившиеся в седло из бордовой кожи. Как завороженная, она до рези в глазах вглядывалась в гладкие алые пластины на теле дракона и бахрому золотых шипов на тупорылой морде с умными выпуклыми глазами яркого оранжевого цвета. Сколько она так простояла было не понятно. Седрик тоже куда-то исчез, а Кассиопея все никак не могла оторвать взгляд от прекрасного существа. Усевшись перед загоном прямо в горячую пыль, которая поминутно сотрясалась от громоподобных рыков существа, она и не заметила, как день померк, а сам дракон, давно освобожденный от наездника и седла, мирно прохаживается по загону, сонливо прикрывая чешуйчатыми веками необыкновенные глаза.  — Увлекаешься драконами? — мягкий глубокий голос вывел ее из ступора, и Кассиопея обернулась. За спиной стоял высокий взрослый загонщик в той самой красной бандане и щурился, оценивающе глядя на нее с высоты своего роста.  — Нет, просто этот… — дыхание перехватило, и Касс запнулась, — он великолепен.  — Мой любимый, — парень с гордостью посмотрел на спящего дракона и протянул все еще сидящей в пыли Кассиопее руку с кожаным браслетом на запястье. — Забыл представиться! — он обезоруживающе улыбнулся и мотнул головой так, что свет от повисших в воздухе светляков молнией пробежался по сережке в левом ухе. — Я Чарли. Драконолог.