***
На семнадцатом году жизни Фред осознал, что общение с девчонками — самый тяжелый труд. Чтобы найти общий язык с этими созданиями, нужно было знать кучу странных вещей: названия цветов и оттенков, фасоны брюк и блуз, текстуру и нужное количество блесток в лаке для ногтей, запахи, вкусы, оттенки настроения в голосе и степени поднятия бровей, уровни хлопания ресницами и виды заклинаний для их завивки. Все эти хитрые штуки он с Джорджем тайком подсматривал у Джинни, которая к своим тринадцати уже обзавелась внушительной косметичкой, арсеналом чар красоты и довольно взбаломошным подростковым характером. Впрочем, и без помощи сестры, практики у Фреда было достаточно; отточенная годами, его техника становилась более гладкой и естественной, но по пути взросления начинала отдавать неприятной горечью: липкая от блеска, надушенная розовыми духами, умасленная и сдобренная кокетливыми улыбками девчоночья душа вызывала у него непонятное раздражение. Будто он находился в одной коробке с армией одинаковых кукол, приветливых и глуповатых. Сидя на кровати рядом с Кассиопеей, Фред этой горечи не ощущал, равно как и сладкой приторности: от Касс пахло только что выкуренной сигаретой, чистой кожей и шампунем с терпким ароматом цитрусовых. Все еще слепая, она уминала булочки из столовки и без умолку трещала. Квиддич, метлы, журналы, уроки, сплетни, учеба в Шармбатоне, музыка, встреча с отцом, полет на драконе, Чарли (тут сердце Фреда зашлось от жаркой ревности), книги из библиотеки, Рик, Зак и все остальное. Без малейших комплексов, сожалений и смущения, она выкладывала ему свои мысли, чувства, бесцельно бродила по комнате, пока Фред незаметно отодвигал мебель с ее пути чарами, а затем и вовсе легла на ковер посреди комнаты, сложила руки на животе и заговорила о любви. — Ты когда-нибудь влюблялся? Вот так, чтобы до дрожи, до безумия! Чтобы искры из глаз, пар из ушей и замирание души, бабочки в животе, желе в коленках? Было так? Конец ее пламенной тирады потонул в железном бряцании: Фред щелкнул зажигалкой и раскурил очередную сигарету. Чувствовал ли он бабочек в животе, когда смотрел на своих девушек в период их отношений? Вроде нет. Зато от одного взгляда на Кассиопею он ощущал легкую тошноту, жжение в груди и радостное желание сблевать от чувства распирающей его… — Нет. Никогда, — Фред сказал это быстро, как отрубил, а затем спросил: — а ты? — Я чувствую что-то, когда смотрю на тебя. Это считается? Фред застыл. Не стоило воспринимать ее слова, как что-то правдивое, в конце концов, в ней все еще варился этот чертов флер, но душа требовала насладиться моментом. — И что же ты чувствуешь? Блэк медлила с ответом. Закрыв глаза, она молчала и даже не шевелилась. Фред уже подумал, что она уснула, но когда Кассиопея заговорила вновь, все жилы в его теле окаменели. — Привязанность. Ее я чувствую особенно. Осознание, что ты тот человек, который так сильно похож на меня, что почти сливается с кожей. Вот так просто. Так просто она вытащила из него всю душу. Невинными и простыми словами добралась до самого дна, вывернула, взбудоражила и оставила одного, наедине с этой сладкой нехваткой воздуха… Одного, потому что в следующую секунду Кассиопея перевернулась на живот и закашлялась, вздрагивая от каждого сухого вдоха. Это был необычный кашель, Фред понял это сразу, поэтому сразу же подскочил к ней с антидотом наготове. Очередной плачущий всхлип — и кровь потекла из ее носа багровой пеленой. Содрогаясь от ужаса, Фред осторожно усадил ее на свою кровать и быстро капнул зелье на ее приоткрывшиеся губы. Судорожный вздох утихомирил дрожь в ее теле, тело ослабло и безвольно опустилось на кровать, ведомое руками парня, веки сонно закрылись, но Фред готов был поклясться, что в последний момент из-за ресниц на него взглянули знакомые и до боли прекрасные стальные глаза. Он больше не чувствовал гнетущей пустоты, больше не ощущал себя одинокой песчинкой в огромном океане людских душ. С детства ощущая потребность быть свободным от людей и обязательств, теперь Фред был притянут якорем в лице этой маленькой дикарки. Но притянут не к земле — к звездам. К черному небу и крохотным мерцающим точкам, которые подарили ему Кассиопею.***
Дикий ноябрь кружил над Хогвартсом вихрем огня. В холодной дымке уже витал крепкий утренний морозец, но снег все никак не желал ложится на серые камни школьного двора. Сейчас сухой и темный, он дрожал, нагретый осенним солнцем, вздрагивал от сотен и тысяч ног, бегающих по нему с утра и до вечера. Каждый день дыра была полна людей: студенты Хогвартса, внешне черные и прямые под покровом своих мантий, они упрямо и весело сверкали цветом, как сигнальными огнями — слизеринцы особенно красовались перед иностранными гостями своими холодно-зелеными шарфами, изящно повязанными поверх теплых мантий; гриффиндорцы шарфы носили по-бунтарски разно, индивидуально (Алиссия Спиннет шарф использовала вместо шали, расширив его чарами, а непозволительно высокий Фред носил его, обвязав шею в один поворот, и шарф длинной лентой стекал ниже его колен, особенно ярко выделяясь на фоне угольно черного пальто под небрежно наброшенной на одно плечо мантией); когтевранцы и пуффендуйцы, как будто сговорившись, шарфы носили аккуратно и строго, обматываясь ими на манер аристократов — два оборота вокруг шеи и концы заправляли внутрь, под мантию, из-за чего были похожи на карусель из одинаковых сине-желтых лошадок. Но особенно колоритно среди них выглядели все же иностранцы. Гордые сыновья севера, ученики Дурмстранга, с высоты окон больничного крыла казались Гермионе прекрасными алыми цветами, вихрями, каплями свежей крови, кое-где разбавленными голубыми мазками шляпок парижанок. Сильные, мощные северяне внушали девочке трепет, благоговейный ужас и заставляли испытывать неловкость и смущение просто проходя мимо. Ощущая этот горючий коктейль эмоций ко всем в одинаковой мере, Гермиона, однако, замирала лишь под одним взглядом — взглядом черных глаз болгарина Виктора. Чопорной, сухой и строгой гриффиндорке нравилось в нем абсолютно все — четкая линия подбородка, затемненная отнюдь не подростковой щетиной, красивая линия губ, высокие скулы, низко посаженные темные брови, смоляные волосы, короткие и оттого еще более черные, кожа, отшлифованная северными ветрами… Странным в нем был невероятный контраст обсидианово-черных глаз с бледной северной кожей, словно подсвеченной изнутри сиянием снежных горных вершин Норвегии. Всегда нордически спокойный, Виктор, в кровавой мантии и чёрных сапогах, стоял в окружении своих друзей и заразительно смеялся, обнажая в улыбке белые зубы, и на его скулах жаром расцветал морозный румянец. Гермиона отвернулась окна, изо всех сил сдерживая удары дурацкого сердца. С самого утра взбудораженная новостью о Святочном бале, который состоится на Рождество, в ночь с 24 на 25 декабря, она особенно пристально всматривалась в эти скопища молодых людей. Как сообщила за завтраком профессор Макгонагалл, на бал могли придти студенты четвертого курса и старше, а для танцевальной пары было разрешено приглашать ученика любого возраста. Эта новость вихрем прошлась по всему замку, растормошив сотни девчачьих сердец. Гермиона, как ученица четвертого курса, попадала в категорию приглашенных на бал, но заявиться на праздник в одиночестве значило прослыть неудачницей и вообще… Ужас, кошмар и стыд — вот, что ощущала половина девушек Хогвартса. Эта электрическая напряженность наполняла все разговоры девчонок в Большом зале, даже шармбатонки оживленно шебуршились на своих местах, ведь приглашать девушек официально полагалось именно с сегодняшнего утра… Те немногие старшекурсницы, которых уже пригласили их собственные парни, с видимым превосходством поглядывали на скукоженных и неоформившихся младших учениц. Худые коленки, локти, отсутствие форм и внешнего лоска, каштановый ворох пушистых волос и слегка выпирающие резцы — Гермиона относила себя к этим самым «овечкам» — девчонкам, которым видимо не было суждено найти себе пару на святочный бал. Гермиона вздохнула и решительно направилась к ближайшей кровати, на которой сидела Кассиопея. Конфиденциальная история с призовым яйцом, конечно же, была рассказана Фредом самым близким друзьям, поэтому сейчас Гермиона должна была сопроводить Кассиопею обратно в Астрономическую башню. А пока над ней колдовала мадам Помфри и вокруг фигуры Касс летали зеленоватые огоньки, при появлении которых медсестра одобрительно квохтала, как большая наседка. — Ну вот, мисс Блэк, скоро вы совсем поправитесь. Да-да, милочка, — она легонько пошлепала Касс по щекам пухлыми ладошками, — только вот ваши глаза… Но ничего, это тоже пройдет… Развернувшись к небольшому столику, мадам Помфри продолжила что-то бормотать, а Кассиопея спрыгнула с кровати и застыла на месте, слепо ища поддержку. Гермиона быстро подхватила ее под руку и повела к выходу, попрощавшись с медсестрой, хотя та и не откликнулась. — Ты знаешь, профессор Дамблдор сказал, что твое зрение должно вернутся сегодня, — Гермиона покосилась на Кассиопею, которая была выше нее всего на пару сантиметров и то, только за счет копны вновь побелевших волос. — Да, я уже вижу очертания предметов и все цвета, просто эта муть, — она помахала рукой перед глазами, — все никак не уходит. Мадам Помфри сказала, что последняя доза антидота полностью вернет мне зрение. — Но последняя доза… Я дам ее тебе сейчас, — озадаченно пробормотала Гермиона и тут же широко улыбнулась, — значит, ты сможешь пойти на вечер Хэллоуина? Да? Касс, ну пожалуйста! — заканючила Гермиона, обхватывая девушку тонкими ручками. — Хорошо, хорошо! — придушенная объятиями Гермионы, Блэк вскинула ладони. — Но только если ты позволишь мне сделать что-то вот с этим, — она медленно потянулась к ее волосам и подхватила одну прядь. Гермиона легко шлепнула ее по руке и счастливо рассмеялась, впрочем пытаясь скрыть свое смущение и сладкое сжатие в груди, не отпускавшее ее от образа Виктора Крама, который наверняка придет на грандиозное событие осени. — Ну-уу, — с сомнением протянула Гермиона, — зато ты теперь все видишь! Ведь так? — Супер, — Кассиопея стояла перед зеркалом в своей пустой комнате и пальцами оттягивала веки вниз. Ее глаза нисколечки не изменились, оставаясь такими же белыми и потусторонними. — Это именно то, что нужно. Какой же Хэллоуин без глаз невесты Дракулы? — пошутила она и с легкой ухмылкой посмотрела на Гермиону. — Скажи всем, что это линзы, — Гермиона чувствовала себя странно в этой красивой и по-взрослому пахнущей духами комнате старшекурсниц. Повсюду лежали различные журналы из салонов красоты, косметика, одежда, а на одном из зеркал нежно-кремовым кружевом висело белье. Кровать подруги она заметила сразу же — спинка, трансформированная под модное переплетение кованых вензелей, багрово красный балдахин и холодное на вид покрывало, черной шелковой рекой стекающее до самого пола. Чистый стиль Блэков. — Откуда ты знаешь про… — Касс осеклась. — Оу, прости, забыла, что ты у нас «просвещенная», — тонко намекнула она на маггловское происхождение девочки. Гермиона улыбнулась ей, оставив реплику без ответа, прошла к зеркалу, вытащила из сумки и приложила к себе светло-желтое легкое платье. — О-о нет, нет, нет! Это ты точно не наденешь! — Кассиопея выхватила из ее рук тряпичное безобразие. — Видимо, без чемодана здесь не обойтись… Садись-как на мою кровать, — скомандовала она и полезла в шкаф, деревянной громадой мостившийся у стены. С некоторой опаской сев на зеркальный шелк, Гермиона с интересом склонила голову в бок и откинулась на кровать, упираясь в нее ладонями. — А что за чемодан? — спросила она, болтая в воздухе ногами. Стоя на коленях, Кассиопея упорно закапывала себя в недры гардероба, шипя и ругая падающие на нее вешалки с одеждой. — Вот этот чемодан, — прокряхтела она, наконец вытаскивая на свет и открывая перед ошалевшей Гермионой свой чемодан с эмблемой Малфоев. Небрежным движением палочки отправив все упавшее обратно в шкаф, Кассиопея уселась на пол, пододвигая чемодан ближе к кровати. Увидев аккуратные стопки платьев, белья, вешалки с меховыми накидками, мантиями, блузами и юбками, прозрачные коробки с невесомыми «лодочками», балетками и изящными сапожками, Гермиона ахнула и прикрыла рот руками.***
— Я же не собираюсь ради этого надевать клоунский нос, — Джордж с раздражением отбросил в сторону яркую бабочку и одернул темный пиджак. Бабочка, успешно попавшая в руки Фреда, лежащего с ногами на кровати, превратилась в мячик, который тот принялся кидать в стену. Кинул и словил, кинул, словил, кинул… — Да хватит уже! — взвился Джордж и одним махом сбросил дурацкий пиджак. Фред, одетый в черную рубашку и брюки, медленно поставил на пол ноги в черных ботинках и вытащил из пачки черную сигарету. Рыжие волосы огнем полыхнули в свете пламени зажигалки. Дорогой и жутко сексуальный с этими своими расстегнутыми у воротника пуговицами, он напоминал себе какого-то маггловского актера. Джордж фыркнул, глядя, как брат манерно выпускает носом дым, и сдернул с вешалки в шкафу черную рубашку. — Ну что ж, побудем близнецами, — он скривил рот в усмешке и Фред зеркально повторил эту ухмылочку, становясь рядом с братом. В зеркале у кроватей отражались две копии, два человека, два парня — оба голубоглазые, с огненными челками, часами на руках и только серебристый свет светляков у потолка отсвечивал блеск серьги в левом ухе каждого. Близнецы. Вот, что подумал каждый, кто увидел высокие фигуры братьев на пороге Большого зала. Их лица, наполовину прикрытые черными масками, не оставляли никакого шанса на разоблачение. Великие, мать их, Уизли.***
Гермиона старательно натягивала подол короткого черного платья на свои худые коленки. Всё вышло из рук вон: стоило ей на пару с Кассиопеей заявиться на вечеринку, как тут же все внимание перекочевало к Блэк. Казалось бы, этот факт как-то должен был задеть Гермиону, но она просто не могла злится — Кассиопея никаким своим действием не давала повод для этого липкого амбре знакомств или бесед, напротив, холодно держалась в стороне и держала свой кубок в виде тыквы так, что ее холеная белая кисть с тонкими пальцами то и дело опасно сверкала гладкими черными когтями. Фосфорно-белая коса до середины спины, открытые плечи, длинные серьги и молочные глаза — даже мусорный мешок не спас бы её от десятков и сотен жадных языков. Каждый считал своим долгом осмотреть и обсудить вновь прибывших, и хотя над подругой Кассиопея поработала знатно — волосы Грейнджер блестящей волной укрывали её плечи, а умело подведенные карандашом глаза уже свернули не одну шею — Гермиона все же не чувствовала и доли уверенности, которую Блэк запросто несла вместо короны. Что-то в ней удивительным образом изменилось за этот вечер и внезапно певучий голос говорил разные грубости в адрес всех подошедших, но люди летели на этот покровительственный тон, как мухи на сладкое. Заподозрив неладное, Гермиона усиленно искала глазами в толпе хоть одно знакомое лицо.***
Первый раз Фред заметил Кассиопею, когда она только вошла в зал. Оформленные в неон стены отбрасывали свои кислотные лучи прямо на лица учеников, и, хотя костюм подразумевал наличие маски, Касс пришла без неё и её белые глаза горели в этом неоне нездоровым огнём. Она стояла рядом с Гермионой у скамьи и вела себя странно: напускная серьёзность сменялась трясущимися пальцами и, как следствие, одним вылитым на пол коктейлем, а томный ледяной взгляд тревожно перебегал от одного лица к другому. Фред мог бы наблюдать за ней часами, потягивая ядовито-зеленые шарики тапиоки через трубочку и просто стоя у импровизированного бара, но чья-то тяжёлая рука внезапно опустилась ему на плечо. — Отличная вечеринка, не так ли? Фред от неожиданности поперхнулся, прикусил кончик широкой трубочки и рывком обернулся: позади него стоял, расслабленно засунув руки в карманы не кто иной, как Захари. Кому-то его улыбочка могла бы показаться по-обычному слащавой, но Фред сразу заприметил блеск его зеленых глаз, ставшими почти черными от расширенных зрачков. Отлично, кто-то уже успел приложиться… Фред с тоской скосил глаза на свой обычный сладкий и совсем, мать его, не алкогольный коктейль, а затем устало посмотрел на северянина. — Я не в настроении… — Но ты же скажешь мне, где Фред? Вот тут Фред и охренел. Выпустив изо рта соломинку, он склонился вперед и участливо переспросил, изо всех сил надеясь что уже откровенно шатающийся Зак не сблюет ему на рубашку: — Фред?! — Ну да, твой брат! Ты ведь Джордж? — глупо хихикнув, Захари наклонился поближе, стараясь перекричать инопланетные басы маггловского транса, что лился из гигантских колонок и сотрясал замок ленивыми и чувственными звуковыми волнами. Фред огляделся, выискивая в толпе брата, но взгляд его натыкался лишь на блестящие в свете неонов тела подростков, потные и едва прикрытые тряпками. Толпа слаженно извивалась в такт музыке. Зака вновь качнуло вперед и на Фреда пахнуло горячей алкогольной волной вперемешку с сигаретным дымом. Факт того, что этот скользкий засранец набухался до синевы в глазах, хотя сам орал что-то о защите Кассиопеи, жарко ударил ему в голову. Он стянул с лица маску, с удовольствием увидев проблеск узнавания в глазах Захари, жестко схватил парня за воротник рубашки и притянул к себе. — Хороший из тебя защитничек получился, да? Развлекаешься, пока она сама справляется с… — тут Фред затормозил. Директор строго запретил разглашать инцидент кому-либо откровенно постороннему, но в этом не было необходимости: Захари рывком отодрал пальцы Фреда от себя и отступил, мягко перекатываясь с пятки на носок. — С чем? С магией русалок, да? Оо-о, ты ведь даже не знал об этом! Эффект закончится только тогда, когда ее глаза вернут нормальный цвет, — он совершенно трезво и с издевкой посмотрел Фреду в глаза и продолжил, ухмыляясь ему с противным превосходством, — алкоголь, который может спровоцировать волшебную кровь, в этом зале только у меня и моих близких и хорошо проинформированных друзей, все остальное было изъято по моей личной просьбе и заменено на газ с легкими чарами веселья, — продолжал он, — вокруг зала по моему настоянию ваш директор усилил Международную Магическую охрану, которая обычно охраняет гостей и участников Турнира, причем им по приказу Министерства разрешено применять Непростительные заклятия по отношению к участникам нападающей силы… Захари замолчал, широко ухмыльнулся, но эта улыбка не коснулась его по-звериному зеленых глаз. Он внезапно перевел взгляд куда-то за его спину, ощерился и со страшной злобой выплюнул сквозь зубы одну-единственную фразу, от которой Уизли скрутило, а потом со страшной силой бросило об землю: — «Коль буйны радости, конец их буен». Двигаясь медленно, с усилием продираясь сквозь внезапно застывший воздух, Фред развернулся лицом туда, куда сейчас немигающим взглядом уставился Зак, чтобы увидеть, как Кассиопея, едва прикрыв сияющие до предела глаза, прогибается в руках какого-то похотливого засранца, обнимающего ее за талию и скользящего своими погаными губами по ее обнаженной шее.***
Есть вещи, которые человек, лишь однажды увидев, никогда больше не сможет забыть. Не потому что они ужасные, кровавые; они не обязательно связаны со смертью, радостью или чем-то таким же всепоглощающим. Но все-таки в какой-то степени эти вещи — трагедия. Трагедия завораживающая и зловеще прекрасная, как желтые тюльпаны в гробу с лучшей подругой; как крик младенца, чью мать убили возле его кроватки; как зеленые глаза юноши, который спас незнакомку ценой своей жизни. Но трагедия у каждого своя, и происходит она вне зависимости от желаний, мыслей или поступков, будь то расставание с любимым человеком, плохое настроение в день рождения брата или гибель обожаемого питомца. Просто это происходит. Происходит так же просто, как бабочка машет крыльями, как бьется человеческое сердце. Фред же это биение ощущать перестал как раз в тот самый миг, когда кулак Захари с ужасающим хрустом впечатался в лицо Кассиопеи.***
Гермиона никак не могла понять, что именно было добавлено в ее коктейль. Смесь терпких ягод, крахмальных шариков, злаков и молока сладко оседала на языке, и она терялась в это сладости, вязла в ней, как вязнет муха к капле меда. Голубоватый дым, плывущий вокруг, кружил голову и заставлял бездумно улыбаться, но даже сквозь этот вполне безобидный туман в голове Гермиона отчетливо понимала — Виктор на вечеринку не пришел. Ни ради нее, ни ради кого-то еще. Эта мысль грела ее сердце и в то же время подсовывала картинки, на которых Виктор страстно обнимает незнакомку. Чтобы как-то отвлечься, Гермиона потрясла головой, обернулась к Кассиопее и обомлела: Блэк лежала на полу без сознания, лицом вниз, а рядом с ней на том же самом полу в мертвой хватке сцепились два противника. Избивая друг друга с утробным, звериным рычанием, они катались по паркету, изрыгая из своего убийственного клубка клоки волос, куски одежды и кровавые плевки. В свете неонов мелькали белые ладони, кулаки, ноги в ботинках и оскаленные окровавленные зубы. Два молодых волшебника: один — непристойно рыжий, как раскаленная в пламени свечи медная проволока, а другой — бледный ангел с ореолом кудрей, словно присыпанных алмазным крошевом. Признав в рыжеволосом Фреда, Гермиона вытащила палочку и направила ее на клубок живых тел. Парней раскидало в разные стороны. Порванные и избитые, они стояли по разные стороны от бессознательной Кассиопеи, но словно не замечали этого. Оба были похожи на изголодавшихся оборотней, на смертоносных тварей, на тех, кто не раздумывая вцепились бы друг другу в глотки. Фред, в порванной рубашке и с разбитым лицом, дико вращал глазами, на скулах его жестко перекатывались желваки. Захари же, хоть и более окровавленный, смотрел в глаза безмолвного врага устало, но глаза его светились презрением и ненавистью. — Что, Мерлин вас раздери, вы тут устроили?! — подпитанная гнетущей злостью на Виктора, точнее, на его отсутствие, Гермиона не смогла сдержать свой крик. — Не лезь в это дело, Грейнджер, — Фред зло сплюнул себе под ноги; кулаки его то сжимались, то разжимались, будто он и сам не понимал, почему до сих пор стоит без дела. — Не лезь? НЕ ЛЕЗЬ?! — страшным голосом проговорила Гермиона и ступила вперед, держа обоих на прицеле своей волшебной палочки. — Ты говоришь мне не лезь, пока она, — ее рука красноречиво указала вниз, — лежит на полу без сознания? Серьезно? Что здесь случилось?! Фред напряженно молчал. Количество учеников, увидевших драку, увеличивалось и они широким кольцом окружали четверку, напоминая ему голодных гиен, падальщиков. Никто не решался подойти ближе или вмешаться. — Я заберу ее, — медленно проговорил Захари и уже ступил к Кассиопее, как Фред сорвался с места, схватил того за шиворот и остановил свой напряженно сжатый кулак в миллиметре от его итак разбитого лица. — Еще один шаг — и ты покойник, — прорычал он, слепо глядя на северянина сквозь упавшую на глаза челку. — Покойницей станет она, если ты не отпустишь меня и не дашь ей помочь… — Помочь чем? Ударом по лицу? — тут Гермиона прижала ко рту ладони, а Фред продолжил: — Или у тебя еще парочка приемов для нее? — Дурак, — выплюнул Зак, — ты даже не представляешь, чему противишься. Не при всех будет сказано, но если ты не отпустишь меня к ней сейчас же, то шансов на спасение больше не будет! И если я вру, то потом сможешь без зазрения совести прикончить меня! — С великой радостью! — Фреду не хотелось избавляться от этой приятной тяжести в мышцах и голове и вообще отпускать этого сосунка, но одного взгляда на Кассиопею ему хватило: ее бездыханное тело казалось совершенно мертвым и ненастоящим, как сладкая карамельная фигурка на вершине торта. Что-то здесь было не так. Рывком отпихнув от себя северянина, он схватился за волосы, а потом за Кассиопею. Захари привел их в пустой кабинет. Осторожно приняв из рук Уизли Кассиопею (Фреду захотелось откусить ему голову), он усадил ее на стул, отошел на шаг и взмахнул палочкой. — Инкарцеро! — черные веревки со свистом схлестнулись вокруг тела Кассиопеи. — Эй, эй, ЭЙ! Что за…? Мы так не договаривались! Ты обещал помочь ей! — Фред рвался из рук Гермионы, которая изо всех своих сил пыталась сдержать его, помогая себе различными чарами. — Поверь, эти веревки — единственное, что ей сейчас поможет. Ты, — Захари указал пальцем на Гермиону, — Грейнджер, так? Ты будешь находиться с ней рядом. Нам этого делать нельзя, — он подошел ближе и схватил Гермиону за плечи, — она будет просить тебя отпустить ее, помочь выбраться и все в таком духе, но твоя задача прямо противоположна — никоим образом не дать ей освободиться, до тех пор, пока ее глаза, — он выразительно постучал себя пальцем между бровей, — не станут нормальными. Она уже близко, минут двадцать — и все закончится. Когда дверь за девушками закрылась, Фред с силой оттолкнулся от нее и в один огромный прыжок подскочил к Захари. — Объясняй! Объясняй сейчас же или иначе, Мерлином тебе клянусь, мокрого места от тебя не останется… — Это магия вейл, — перебил его Зак, — не знаю, что спровоцировало ее там, в зале, но это все же случилось. Ты же знаешь, кто это такие? — Кто ж не знает вейл, — иронично бросил Фред. — Тогда ты наверняка знаешь, что бывает, если их кровь берет верх? Они как машина для убийств, слишком красивые и притягательные. Прекрасные и опасные, как лотос, выросший на болотной трясине. Ступишь — и никогда не выберешься. Их магия настолько сильно привлекает мужчин, что сопротивляться сил нет, а уж если они делают нарочно, то… — То способны убить… — закончил за него Фред. В голове что-то противно зажужжало. И правда, если это не кровь вейл, то что? Стала бы Касс говорить с ним о любви, вести себя так, обжиматься с незнакомцем, позволять себя трогать? Нет. — Поэтому ты оставил с ней Гермиону? — Да. Нас бы она просто сожрала. Не в прямом смысле этого слова, но и становиться куском мокрой тухлятины, ползающей на коленях и жаждущей разрушения мне как-то не улыбается, — невесело ухмыльнулся северянин. За дверью внезапно разлился жуткий вой, будто стая оборотней внезапно заскрежетала зубами, заклацала вонючей пастью и зарыдала во всю мощь стоголовой глотки. Вой быстро сменился громким, но уже человеческим криком, от которого Фред и Зак вздрогнули повторно. Оставалось только ждать. Через полчаса визгов, копошения и десяти произнесенных вслух Силенцио, дверь наконец распахнулась. Из глубины полумрака старого учебного класса выскочила плачущая Гермиона и бросилась прочь; ветер всколыхнул пламя зажженных факелов на стенах. Фред и Захари медленно прошли внутрь и застыли, не в силах пошевелиться еще хоть раз. Сидящая на стуле Кассиопея, до сих пор скованная веревкой, рывками выдыхала воздух и волосы, закрывающие ее лицо подобно занавеске, колыхались в такт. Фред очнулся первым. Опустился на корточки рядом с Касс и медленно отвел волосы с ее лица, почему-то совершенно ничего не боясь. Сердце застыло в тот самый момент, когда она взглянула на него своими серыми глазами и тихо молвила: — Их всех унесет течением. Кровь прилила к голове с силой ударной волны и Фред в порыве чувств обхватил лицо Кассиопеи ладонями. — Кто? — он судорожно обвел контур ее дрожащего подбородка пальцами. — Кого унесет? Что это значит? Сдавленный звук, прозвучавший сзади, отвлек его, и Фред обернулся. Захари стоял там, мертвенно белый, словно лист свежего пергамента, и не сводил ужасающе тревожных, ошеломленных глаз с лица Кассиопеи. — Это означает расплату, Фредерик. Русалки отказались принимать предложение Пожирателей смерти.