***
Страсти назревали. Вернулся ли Лорд на самом деле? Он ли убил Седрика? Или это все-таки был Гарри? Просто решил избавиться от соперника, на всякий случай применив непростительное проклятье… Кассиопее осточертели эти гнусные разговоры, но и сделать она ничего толком не могла. Вечерами они с Джорджем и Фредом разучивали различные боевые чары. Они давались Касс легко, играючи, но всё же мастерства ей не хватало. А ещё не доставало невербальных навыков. Она никак не могла сосредоточиться и заставить не губы, а разум произнести слово заклятия. Засиживалась в библиотеке очень часто, старательно пытаясь найти хоть что-нибудь; компанию ей обычно составлял более терпеливый Джордж. Во время перерывов он обычно ел, запихивая в себя принесенные бутерброды, а Кассиопея листала огромную старую книгу о природе чар. Листала, листала, цепляясь глазами за уже знакомые названия, пока не наткнулась на одно. Чары Патронуса. — Что за оно? Джордж! — дождавшись осмысленного взгляда, она требовательно ткнула в книгу накрашенным ногтем. — Аа-а, — протянул Джордж с набитым ртом, — это заклинание Патронус, защитник от Дементоров и Смеркутов, его изучают на пятом курсе, вообще-то… — он иронично поднял брови и скосил глаза на Касс. — Ага, Шармбатон мною явно не гордился. Еще один взгляд. Джордж тонко улыбнулся и вновь принялся поглощать бутерброд. — Сложная штука, самые сильные волшебники иногда не могут вызвать даже обычного Патронуса, не то что телесного, — хохотнул он и тут же закашлялся: Кассиопея немилосердно затрясла его за плечи. — Расскажи больше! Я хочу уметь противостоять этим мутным ублюдкам! Прокашлявшись, Джордж поднял ладони вверх. — Тихо, тихо, сумасшедшая! Всего-то и нужно, что сказать Экспекто Патронум, а дальше… Патронус — светлая энергия, счастье и радость, твоё лучшее воспоминание из жизни. Питая Патронуса, оно убивает Дементора. Но я уже сказал, телесный Патронус — это сложно… — Плевать я хотела на сложности! — возмутилась Кассиопея и тут же схватилась за палочку. — Э, нет, дорогая, — Джордж ловко отвел ее руку в сторону и опустился обратно в кресло. Невозмутимо заложил руки за голову и пристально посмотрел на нее. — Ты понимаешь что должна сделать? Ты должна, — он вдруг разом нахмурился и уперся ладонями в колени, всем телом подаваясь вперед, к Кассиопее, — вспомнить свое самое счастливое воспоминание. Сложность тут вот в чем: очень часто у волшебников нет этих самых счастливых воспоминаний, понимаешь? Именно поэтому они иногда не в состоянии вызвать даже вспышку света, не то что хотя бы сгусток энергии! Тебе придется хорошенько покопаться в памяти. И знаешь что? Пока будешь копаться, я достану тебе Дементора… Не настоящего, конечно! Джордж ловко увернулся от пущенной в него книги, поймал ее на лету палочкой и бросил на стол. Пару секунд зависнув на ней взглядом, он стремительно вышел из кабинета. Как только его спина скрылась из виду, Кассиопея немедленно вскочила со своего кресла и кинулась к самому высокому стеллажу в ближайшем отсеке — именно туда Джордж засунул толстую книгу с неприятной черной обложкой. Ее-то он раскопал в общей куче старинных фолиантов и сразу же помрачнел, спрятал за спиной, старательно уворачиваясь от взгляда Кассиопеи. А когда она отвернулась, живо закинул ее наверх — рост позволял. Но Касс увидела все — и эту тревогу и непонятный блеск в глазах. Едва слышный свист — и книга уже полетела в нее, раскинув страницы, как крылья, — Кассиопея едва успела словить ее обеими руками, остановив ту в опасной близости от собственного носа. Раскрыла, полистала и недоуменно нахмурилась — чем так могла растревожить Джорджа книга о волшебных растениях? Перевернула обложку, вновь перелистнула страницы и упала в кресло, продолжая истязать несчастную книгу. Сотый раз ее палец зацепился за страницу с загнутым концом в самой середине томика и Кассиопея обреченно развернула ее, собираясь хоть так убить время, которое с ухода Джорджа ползло со скоростью полудохлого флоббер-червя. Открыла и тут же замерла, как никогда ощущая гнетущую нехватку воздуха — вдоль левой страницы и рисунка какого-то пышного цветка по желтому пергаменту бежала черная дорожка букв. Странный почерк, мелкий и круглый, как бусины; знакомые завитки на пузатых «с» и «d». «Два зерна для зелья от бессонницы…» Дальше — непонятный шифр из закорючек и лукавая рожица, пририсованная тонким пером сбоку от основного текста. Почерк Седрика. Кассиопея так шумно захлопнула книгу, что та протяжно скрипнула переплетом и выдохнула гигантское облако пыли. Непрошеная капля скатилась со щеки и гулко шлепнулась на полированную столешницу. — Увидела все-таки, — грустно молвил Джордж откуда-то спереди и Кассиопея подскочила испуганно, яростно вытирая щеки жесткими рукавами школьной рубашки. — Мы с Седриком смотрели эту книгу перед Турниром, думали найти что-нибудь полезное… Он и нашел, только немного другое «полезное»… — Проехали, — Касс шмыгнула носом и наконец подняла на него глаза. — Ты что-то принес? — А, да! — тут же подхватился Джордж, мысленно радуясь смене темы — успокаивать плачущих он в упор не умел. Или думал, что не умеет. — Вот тут есть кое-что для тебя, от Гарри, — он со стоном водрузил огромный сундук на пол и едва качнул палочкой — двери в пыльный кабинет захлопнулись, закрываясь крючками и задвижками. — Привет от профессора Люпина, — хмыкнул Джордж и отошел на пару шагов. — В свое время он именно так учил Гарри вызывать Патронуса. Кассиопея вдруг невольно вспомнила уже знакомый образ: бледное мраморное лицо, тонкие губы и живые ореховые глаза. А еще шрамы, много-много мелких и не очень шрамов — на переносице, на лбу, поперек губ и подбородка, еще несколько у самого края брови… — Касс! — Джордж щелкнул пальцами прямо перед ее глазами и образ отпустил, размылся. — Надеюсь, это ты так усердно представляешь свое самое счастливое воспоминание. Он скептически поднял брови, за что тут же заработал холодный, сосредоточенный взгляд. — Хорошо, хорошо! — Уизли примирительно поднял ладони в воздух. — Но обещай мне: я открываю, а ты представляешь со всей силы! Касс, со всей силы! И зачем я вообще на это согласился… Кассиопея как со стороны увидела всю картину: большой сундук и задвижки на нем, медленно разъезжающиеся в разные стороны под действием чар Джорджа. Представляй, представляй! Очень сложно, очень сложно, очень больно. Секунда, две, еще две, еще три… вот оно. Оно. Самое счастливое? Это не картинка — это образ. Смесь из запаха, света и ощущений. Руки, держащие ее за коленки, длинные пальцы с двумя кольцами — все в ранках и царапинках. Она почему-то знает, что царапинки оставило то большое мохнатое рыжее чудовище под креслом. Руки держат ее за коленки, ее ладони — маленькие, слишком маленькие — держат пальчиками тонкие черные пряди волос. Это отец, это точно он: они вдвоем, она у него на плечах — идут навстречу разливающемуся розовому солнцу. Яркое, круглое. Как леденец. Кассиопея замерла — это ли счастье? Это странное, теплое, сладкое ощущение радости, покоя — это счастье? Вспомнилось еще много чего; образы захлестнули ее: мягкие рыжие волосы, запах солнечного света и яблок, смех, вкус шоколада на губах и ветер на лице — они с отцом вновь идут вперед, к солнцу, а на красивом рельефном камне позади нее - надпись — теперь она читаема для Кассиопеи. Годрикова впадина. Оно затопило ее, это ощущение. Вырвавшееся из сундука нечто набросилось на ее воспоминания, как дикий изголодавшийся зверь. Защищая их, защищая свою память, Кассиопея выставила палочку вперед. Яркое солнце. Круглое, как леденец. Черные волосы в ее пальцах. «Ты — мой свет, Кассиопея» — ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! — отчаянно завопила она, отступая под напором. Если не оно, что если не оно? — Экспекто… Экспекто патронум… На автомате, все на автомате. Мгновение ничего не происходило. Кассиопея продолжала медленно падать на спину, зацепившись ногой за ковер; черная тварь продолжала лететь на нее откуда-то сверху; Джордж все так же маячил рыжим пятном на периферии. Мгновение — время схлопнулось и извергло в пространство гигантский свет — огромное пятно блестящей мути с тремя головами. Развернув длинный чешуйчатый хвост, белая светящаяся тварь окутала весь кабинет — потолок, стены, окошки с решетками, столы без ножек и сломанные стулья. Бешено носясь по кабинету, оно с ужасающим свистом спикировало прямо им на головы. — ТВОЮ МАТЬ, Кассиопея! — заорал Джордж не своим голосом. — УБЕРИ, убери, убери это! — продолжал вопить он, закрыв голову руками. Боггарт-Дементор предусмотрительно отлетел подальше в уголок, скукожился, а потом и вовсе рассыпался в облако. От греха подальше. — Останови своего Патронуса, КОМУ ГОВОРЮ! Кассиопея внезапно сообразила, что все еще держит палочку в вытянутой руке — из нее вырываются клубы блестящего белого света, змеей цепляясь за хвост ее Патронуса. Ее Патронус. Касс рывком опустила палочку, обрывая связь света, и села на ковре. Попыталась отдышаться, но не смогла — ветер, поднятый этим живым сиянием, кружил по комнате и заставлял задыхаться, путаться в своих же растрепанных волосах. — Мерлиновы штаны, какого хрена? КАКОГО ХРЕНА?! — Джордж, ошалело вращая глазами, уже поднялся на ноги и смотрел на Кассиопею с безумной улыбкой на лице. Он внезапно заливисто и нервно рассмеялся, схватился за всколоченные ветром волосы, отпустил их и принялся наворачивать круги по кабинету. — То есть, ты хочешь сказать, что ЭТО, — он показательно ткнул пальцем куда-то в потолок, обвел рукой стену, следуя траектории полета чудовища, — оно… Вот это вот! Оно и есть твой Патронус?! Касс дергано кивнула, продолжая восседать на истертом коврике. Ноги совершенно точно не удержат ее. Сто процентов. — Рунеспур? Серьезно?! — Что за хренапур? — хрипло прокаркала Кассиопея, все же пытаясь встать на свои дрожащие конечности. Получилось вроде бы неплохо. — Рунеспур, Кассиопея, РУ-НЕС-ПУР! Вот, нашел! Ну же, тащись скорее! Кряхтя, сгибаясь пополам, как столетняя старуха, она доползла до кресла и плюхнулась в него, немилосердно трясясь. — Здесь, «Рунеспур»! «… трёхголовая змея шести-семи футов в длину, багрово-оранжевого цвета с черными полосами…»… — Не заметила я никаких полос. Вроде бы… — В это-то и вся соль! «… каждая голова рунеспура имеет свое особое назначение. Левая голова (если смотреть на рунеспура спереди) составляет планы, решает, куда рунеспур направится и что он будет делать. Средняя голова — мечтатель. Рунеспуры могут целыми днями оставаться на одном месте, предаваясь мечтам и необыкновенным видениям. Правая голова — критик. Она оценивает действия левой и средней голов непрерывным и злобным шипением. Зубы правой головы чрезвычайно ядовиты…». Класс! Это реально круто! Джордж наконец-то оторвался от книги и взглянул на Кассиопею. Та была зеленого цвета и дрожала, что-то бессвязно бормоча; холодный пот застилал ее лоб, завешенный влажными белыми прядями. — Вот же… Я кретин, Касс. Держи, Гарри предупредил об отходняке, — он протянул ей шуршащий сверток из кармана джинс. — Это шоколад, не шарахайся ты так! Тебе нужно съесть его, и чем больше, тем лучше. Бери, — он пригласительно отвернул края серебряной фольги и отломил кусочки темной плитки. Протянул их Кассиопее и снова принялся за свое: — Круть, просто вау… Ты не рада, Касс? Это очень редкий вид Патронуса… — Очень рада, Джордж. Вне себя от счастья. Я все-таки самая настоящая змея, как и хотела моя дорогая тетушка, — задумчиво проговорила она, методично запихивая в себя шоколад. Ярость металась перед глазами, как красная тряпка матадора. — Все отлично. Еще одна змея. Заебись. Она бережно, слишком тщательно сложила фольгу в малюсенький квадратик, запихнула его в карман и молча вышла из кабинета, аккуратно распахнув кучу задвижек и крюков. Осторожно прикрыла за собой дверь. Джордж хотел выйти за ней, но едва прикоснувшись к ручке, услышал по ту сторону треск заклятия. Что-то громко взорвалось, посыпался мелкий камень. Он убрал руку от двери и тяжело опустился в кресло.***
— Рунеспур? А ты уверен? Фред был ошеломлен. Нет, он конечно знал, что Кассиопея невероятно противоречивая личность, сложная и местами совершенно нелогичная, но чтобы настолько?! — И не какой-нибудь, а рунеспур-альбинос! Это вообще в принципе невероятно! Но не это меня удивило больше всего: она смогла вызвать телесного Патронуса с первого раза и вызвать настолько сильного, что он почти-что имел ощутимую физическую оболочку! Там такой ветрище стоял, что я чуть не сдох! — возбужденный настрой потиху сходил на нет, Джордж начинал осознавать всю сложность ситуации. — Только представь, с чем может быть связано ее лучшее воспоминание, с такой-то судьбой, — он медленно, нехотя поднялся со стула и завалился на свою кровать. — Факт того, что ее Патронус — змея, если так можно сказать, очень сильно разозлил ее. Подумай над этим — непринятие своего Патронуса еще хуже, чем его отсутствие. Джордж со всей серьезностью воззрился на брата. Тяжело вздохнул и отвел взгляд к темному багровому пологу над своей головой. — Это непринятие самой себя. Фред понял, все понял. Поэтому, не дожидаясь больше ни минуты, схватил теплую черную байку и вылетел за двери комнаты. На улице стоял жгучий ночной мороз, но он даже не думал об этом — ему важнее жизни было попасть к Кассиопее. Он карабкался по стенам, балкончикам, помогая себе где палочкой, где своими же силами. В комнате Касс не горел свет, но Фред прекрасно знал — она еще не спит. Скорее всего, сидит у себя на постели под шелковым черным пологом и читает книги под светом зажженной палочки. Или слушает музыку в наушниках Джордана. Или курит в темноте — Фред внезапно представил себе эту картину. Чернильная темнота, в ней — косые лучи лунного света, они выхватывают из общей картины кусочки — бледная тонкая рука на спинке стула, маленькая родинка у самого локтя; кончики волнистых волос, длинные, влажные после душа; красный тлеющий огонек сигареты, вспыхивающий попеременно, то тут, то там; и дым, дым везде, плотный, горьковатый и сладкий одновременно. Дым повсюду — в воздухе, в складках шелковой ткани, в страницах разбросанных учебников — на губах, появившихся лишь на долю секунды в луже лунного света… Фреда передернуло — мурашки табуном прошлись по голове, спине, животу, ниже, ниже… Как не вовремя! Он замер на последней балконной балке и задрал голову к небу: луна смотрела на него и ничего не говорила; молчала, светила и даже не издевалась. Чертыхнувшись, Фред рывком преодолел последнюю высоту, открыл окно и перемахнул через подоконник. Спрыгнул вниз — и оказался в своей недавней мысли, фантазии — дым везде, дым повсюду, Кассиопея с собранными в хвост волосами и в рубашке, едва достающей до бедер. Маленькие губы, обнимающие зажженную сигарету и красный тлеющий уголек. Но в ее комнате не совсем темно и это заметно только здесь — под потолком тихонько роятся красные светляки, из-за чего весь мир — розовый. Розовые волосы, розовая кожа, розовый, розовый… Кассиопея подскочила со стула и тут же направила на него свою палочку, не переставая при этом затягиваться сжатой в губах сигаретой. Фред даже не нашел в себе силы хмыкнуть или улыбнуться — возбуждение росло не кстати очень быстро. Поэтому он просто поднял обе руки вверх в примирительном жесте, не глядя закрыл окно и мысленно порадовался струям холодного воздуха, что скользнули внутрь: они на мгновение остудили его разгоряченную голову. Не отрывая взгляд от ее прозрачных глаз, он опустился в кресло и сжал руками подлокотники. А она же, при виде Фреда, тут же убрала эту свою бойцовскую стойку, плавно стекла обратно на стул и быстро докурила сигарету. А потом принялась бегать по всей комнате, собирая разбросанные вещи в кучу движениями палочки, и совсем не понимала, что вид ее ничем не прикрытых ног и край черного белья, то и дело выглядывающего из-под края рубашки, ну никак, ни какую долю не успокаивают сидящего в кресле у стены Фреда. — Ты не смотри, что у меня тут такой беспорядок. Это не всегда так, — она оправдывается? Кассиопея оправдывается? — У меня в спальне не лучше, — сдержанно ответил ей Фред и даже смог выдавить из себя усмешку. Кривую, маленькую ухмылочку. — Я даже не буду спрашивать, зачем ты пришел, — она остановилась со стопкой вещей в руках, бросила ее на кровать. — Джордж тебя послал, да? — Кассиопея сложила руки на груди, из-за чего рубашка задралась еще выше. Фред повторно сглотнул и поскорее достал трясущимися руками сигарету из своей пачки. Да что ж такое?! Почему именно сейчас? И когда она успела стать… такой вот?! — Ты же меня даже не слушаешь, — Кассиопея обреченно взмахнула руками, вытащила из общей кучи какое-то синее безобразие — шорты, и надела их на себя. Между прочим, просто так. Она ведь и не поняла причину этого его странного поведения. Так хоть спокойнее. Фред жадно затянулся сигаретой. — Я не буду тебе читать нотации, как это сделал бы Джорджи, — он наконец-то полноценно улыбнулся и выдохнул дым в сторону. — Всего лишь хочу сказать, что рунеспур — это не страшно. — А кто сказал, что это страшно? Просто осознавать, что твой защитник змея, — Кассиопея воздела глаза к потолку и поджала губы, — такое себе. Как будто все, от чего я бежала, в итоге настигает меня, понимаешь? И даже Гриффиндор не спасает. — Твой Патронус здесь ни при чем. Он змей не из-за каких-то там притирок древностей и именитых семей. Он — твоя сущность, но ты же не дослушала. Суть рунеспура не в его змеином начале, он — самое разумное из них. Три головы, как и рассказывал тебе Джордж: левая — составляет планы, средняя — мечтатель, правая — критикует левую и среднюю головы. Это показатель противоречивой сущности. Часто можно увидеть рунеспура без этой самой правой головы — левая и средняя могут объединиться и сожрать свою сестрицу. Фред вновь глубоко затянулся сигаретой и плавно выдохнул; его лицо исчезло за завесой дыма. Во мраке сверкнула лукавая улыбка. — Не начинай даже, — Касс якобы сердито кинула в него маленькой подушечкой. — Слушай дальше, — он увернулся и схватил ее на лету, подложил себе под руку. — Я хочу сказать, что суть этого животного — разделенное целое. Каждая твоя часть раздельна в тебе, но цельна в общем итоге, в общем восприятии. Так и должно быть, в идеале. Но даже если тебе это пока не удается: мысли меняются, настроение зависит от всего на свете, а решения, принятые вечером, кажутся неверными с утра — это не повод беситься. Если что-то кажется тебе неправильным — не противься этому, ты все равно ничего не сможешь сделать. Если человек, понравившийся тебе сейчас, через полчаса кажется худшим на свете — это нормально. Главное не запутаться в этих решениях, не принять ложные за истинные. Понимаешь? Он поднялся с кресла, медленно прошелся по комнате и остановился прямо перед Кассиопеей. — Понимаю. Касс вдруг стало очень… странно. Не противно, не ужасно — просто сладко-страшно. Оттого, что он — такой большой, высокий, сильный. Красивый просто до чертиков, а еще невероятно уютный, горячий — огонь, зажженный факел. И хочет. Хочет. Наверное, она не отдавала себе отчета, как смотрит на него. Что ее глаза скользят по нему всему одновременно, везде — по волосам, лбу, ресницам, губам, неприкрытому горлу, пальцам с дымящейся сигаретой, груди, животу, ногам… Чуть пониже живота ее глаза все же застряли. Она даже не покраснела — просто быстро перевела взгляд в сторону. Да, стены у нее здесь реально очень красивые. Фред хищно усмехнулся, затянул сигарету, высосав ее до самого фильтра, и подошел еще ближе. Ближе, ближе, пока Кассиопея, отступая неосознанно, не грохнулась на кровать спиной. Обнаженные ноги взметнулись вверх и Фред поймал их руками, скользнув по ним ладонями почти до самого края шорт. Нечаянно. Соприкосновение с голой кожей — он завис, разглядывая этот невыразимый контраст. Кассиопея дернулась скорее от неожиданности, чем от непринятия, попыталась сесть, притягивая свои враз ослабевшие конечности к себе — но руки Фреда держали крепко, а еще — его пальцы тихонько гладили нежную кожу прямо под коленками. — Отпустишь? — голос не подвел ее. Прозвучал ровно, негромко. И Фред отмерз. Быстро убрал свои ладони, тряхнул головой и отступил, недалеко, всего-то на шаг. Светляки на потолке замерли, перестали шебуршиться и мигать. Розовый воздух замер и покраснел. — Зря ты так на меня смотришь. Зря ты так смотришь, — как заведенный повторил Фред, глядя на Кассиопею искоса. Потом отвернулся, подставляя свету из окошка руку с сигаретной пачкой и вытащил из нее одну. Точнее, хотел вытащить одну — но трясущиеся пальцы подцепили сразу все и они пырснули из коробочки, как кузнечики. Подбирать их Фред не стал — побоялся за свою координацию. Кассиопея долго наблюдала за этими нервными манипуляциями, застыв на кровати в позе дохлого ретривера — ей так это представилось. А потом возьми и ляпни: — Не одной же мне страдать. Наверное, его тряхнуло током; очень сильным разрядом — мурашки, не отдельные даже, а целый табун стрельнул по голове и упал вниз. Туда, прямо туда. В движении он успел зажмуриться, успел дать ей время передумать, остановить его. Но она молчала. Развернувшись к кровати, Фред метнулся вперед. Слишком сладко, сладко, сладко. Они целуются, как сумасшедшие, глубоко, горячо, очень-очень-очень сильно. В воздух летит ненужная одежда, подушки, покрывало, чья-то рука цепляется за ткань полога слишком резко и сильно — тонкая балка падает вниз, на пол, а их накрывает сверху ледяной черный шелк. Он везде — скользкий, гладкий, перекатывается между ними, под ними, на них. Губы везде — на плечах, на горле, на груди. Его рубашки уже давно нет — ее руки на его животе, на его татуировках — змей, огромный, цветной. Голова змея на левой половине, спускается к каменной мышце груди — Кассиопея опускает губы прямо на татуированную гладкую кожу, скользит по ней языком — откуда эта запредельная смелость? Фред испускает сдавленный стон и стягивает с ее головы тонкую резинку, загребает обеими ладонями ароматный ворох ее волос и опускается еще ниже, еще-еще-еще-еще ниже. Его рука сжимается на ее талии, обхватывает ее почти полностью — она такая маленькая для него; и такая сладкая, что он едва сдерживает себя, если сдерживает вообще — его голодный рот оставляет на белой коже багровые цветы глубоких засосов. Пальцы внезапно касаются не кожи и Фред недоуменно отрывается от Кассиопеи, приподнимается на одной руке и смотрит туда, на другую свою ладонь. Это препятствие — ее рубашка. Он раздраженно фыркает и Кассиопея замирает под ним, приподняв на мгновение голову, — Фред хватает рубашку у нее на груди так резко, что приподнимает с кровати ее саму, и с силой тянет ткань в стороны и вверх. Пуговицы фонтаном брызжут во все стороны, отскакивают от столбиков и спинки кровати. И снова бой, бой за свободное обнаженное пространство — рубашка больше не помеха, и в следующую секунду губы Фреда смыкаются на нежном соске. Длинные пальцы забираются вниз, гладят колени, бедра в простых хлопковых трусиках — ее ноги обвивают его талию, как лиана, и он двигается против нее неосознанно. Задернутые поволокой глаза приоткрыты — Фред наблюдает за ней из-под ресниц и все вокруг красно-розовое — ее волосы, грудь, живот, плечи, губы. Ему не просто нравится вся эта картина — она прекрасна, Кассиопея прекрасна. Фред с рычанием прижимается еще ближе и двигается вперед вместе с ней, ощущая тягучий огонь в каменном паху — его скоро разорвет на сверхновые, на новую вселенную. С силой засасывает ее губы, язык, всю ее — он хочет испить ее без остатка, до самого дна — он ужасный эгоист. Но когда его большие пальцы скользят под ее белье по бокам бедер, Кассиопея дергается и уже не в приступе страсти. — Подожди, подожди! Фред, прекрати! Знала бы она, с каким трудом он воспринял ее слова, услышал их сквозь ревущую в ушах кровь. Но все же услышал, потому и отпустил, откатился к самому краю кровати и сел, прислонившись к одному из столбиков, и бешено воззрился на Кассиопею. Она зачем-то попыталась закрыться от его глаз руками, но это было напрасно — он уже давно потрогал каждый сантиметр ее маленького тела. И теперь едва смог оторваться от нее. Все внутри дрожало от напряжения и возбуждения. — Ты никогда не спала с парнем, — утвердительный, неоспоримый тон. Ей даже не нужно кивать — он видит ответ в глазах. Ему бы чувствовать раздражение и гнев за прерванное, но с ней все по-другому — он рад, что до него никто не касался ее, не гладил ее кожу, не видел ее родинки… Поэтому он громко вздохнул, опустил голову в ближайшую подушку и испустил длинный мучительный вой. Оторвавшись наконец от ни в чем не повинной подушки, он свесился с кровати и подцепил пальцами порванную им женскую рубашку. Прополз на коленях через это море из черного шелка и завернул растрепанную Кассиопею в нее, как ребенка, изо всех сил стараясь не смотреть на нее и не касаться ее кожи руками. Это очень сложно — пальцы подрагивали от напряжения и не слушались своего хозяина. Справившись с задачей, Фред уложил Касс на единственную большую подушку и сам лег рядом, позади нее. Обхватил ее всю руками и честно закрыл глаза. — Значит спим. Легко сказать. Впереди его ждала безумная ночь.