Ты ушел, покинул меня, И я видела, как ты исчезаешь — Кроме твоего призрака ничего не осталось. Теперь мы не вместе, расстались, И ничего с этим не поделать — Просто отпусти меня, и вскоре мы снова встретимся. Нет, подожди меня, постой! Прошу, будь рядом — Я вижу тебя в своих снах…
В комнате пахло яблоками. Остро и ароматно, так, как если бы Кассиопея находилась в саду где-нибудь в самый разгар жаркого июня. Но это не возможно, она у себя в кровати, в своей темной комнате в доме 12 на площади Гриммо… А яблоки… Наверное, миссис Уизли затеяла грандиозный ужин в честь провода своих детей в Хогвартс… Значит и Фред вернулся. Кассиопея улыбнулась про себя, сладко потянулась и перевернулась на бок, путаясь ногами в тяжелом покрывале. Еще минуточка и она откроет глаза… Еще одна минуточка. Щекой прижимаясь к толстому плетению наволочки, Касс сонно жмурилась и втягивала носом невероятный запах. По рукам и голым стопам внезапно пролетел гуляющий сквознячок. Неужели стало так холодно? И это перед началом сентября? Что же будет дальше… Холод Кассиопея любила, но сейчас он вдруг вызвал тревожные мурашки. Потянувшись еще раз, она со стоном села на кровати и наконец открыла глаза… и… И увидела сиреневатые стены своей роскошной комнаты в Шармбатоне. — Какого. Лысого. Мерлина. Медленно оглядевшись, Касс ущипнула себя за руку, но морок не слетел и не явил ей ничего кроме пены золотистых оборок на балдахине, лепнины в виде мелких бутонов роз, пионов и крохотных пузатых ангелков, белоснежных кованных подсвечников и прочей не несущей функционала красивущей требухи. Французский, совершенно точно французский дорогой аромат ее духов ударил в нос, перебивая запах яблока. Кассиопея ошарашенно схватила край небесно-голубой простыни, рванула ее на себя и прижалась к ткани носом, втягивая идущий от нее тонкий аромат. Не может быть… Просто не может быть. Вскочив с кровати, Касс едва не врезалась в раскинутые на полу французские учебники магии. Колени больно соприкоснулись с полом, когда она по самый пояс залезла под кровать, ожидая увидеть там шкатулку со змеей на крышке, но увидела только свой собственный кружевной лифчик времен учебы в Шармбатоне. Совсем как в день ее отъезда… Кассиопея со страшной скоростью металась по гигантской комнате, как муха в стеклянной банке. Куча колдоснимков, тонкие пеньюары, использованные баночки из-под черного лака для ногтей, оторванные листы учебников, темные чулки. Она заглянула в каждый угол, открыла каждый потайной шкафчик, заглянула даже под каждую статуэтку — на нее глядели чистые окошки белого мрамора, окруженные кольцами пыли, как если бы здесь не убирались несколько месяцев — как если бы она сама вернулась в Шармбатон, а не сбежала из Малфой-мэнора прямо в логово вампиров… Безумие. Какое-то долбаное безумие. Кассиопея села на пол и схватила себя за волосы. В голове было пусто, неожиданно глухо и тупо — ни одной мысли, ни одной эмоции, ни одного чувства. «Я сошла с ума». Она подняла голову и на коленях подползла к развороченному ею огромному комоду у окна — в самой последней выдвижной секции раньше она хранила подарочные коробки и одну вещь из не самого далекого прошлого. Дрожащими руками Касс схватила тяжелый ящичек с вычурной ручкой и вытащила его до конца — колесики механизма пронзительно взвизгнули. Палочка с некоторых пор никогда ее не покидала, всегда надежно спрятанная в потайном кармашке в каждой ее верхней кофточке, майке и куртках — она так легко и плавно легла ей в руку, что Кассиопее на мгновение показалось: она может все. Даже разнести в щепки эту сраную комнату. Да что комнату — весь чертов Шармбатон может разнести в клочья оплавленного мрамора. Плоские белые глаза с женских бюстиков гневно взирали на нее со всех углов комнаты. Мрази. — Алохомора! Деревянная подложка отскочила, будто испугавшись напора волшебницы, являя ее горящим глазам содержимое двойного дна. Кассиопея медленно села на пол и осторожно вытащила на свет сверток хрустящей надушенной белоснежной бумаги. Разогнула по одному все тонкие полупрозрачные слои и прикрыла рот рукой. Голубой шелк шармбатонской формы. Голубая юбка-колокольчик. Голубой жакет с круглым воротничком и манжетами. Волшебные прозрачные капронки. Голубая шляпка-капля. Золотая «Ж» слева на груди. Воспоминания рванули наружу, как взбешенные псы. Показалось, что прямо сейчас в дверь постучат — скрипнут бронзовые петли и в комнату ворвется Жанет, принеся с собой приглушенные разговоры, тонкий смех, девчачьи визги и аромат роз прямиком из сада… Услышав скрип двери, Кассиопея едва не поседела. Если это и есть та побочка Азкабана, о которой ей и говорил отец, то уж лучше бессонные ночи наедине с тенями, чем вот эта собачья хрень. Рывком обернувшись к двери с палочкой наизготове, Касс так и застыла с открытым ртом — в ее сраную комнату в сраном Шармбатоне в пригороде сраной магической Франции долбаным золотым ангелком вплыла Флер Делакур собственной персоной. — Мерлинова срань… Из приоткрытой двери за спиной почему-то мило улыбающейся Флер вырисовался высокий рыжеволосый парень с едва заметной щетиной и серьгой в виде акульего зуба в мочке левого уха. Билл Уизли.***
В комнате пахло губной помадой. Джинни который раз за прошедшую ночь и едва забрезжившее за окном утро, заткнула уши пальцами и вновь мысленно обрушила Летучемышиный Сглаз на Рональда за то, что тот так и не отдал ей палочку при вчерашнем въезде в Хогвартс. — Отдам завтра! Может быть, — глуповато усмехнувшись, брат щелкнул ее по носу, спрыгнул с высокой ступеньки вагона и тут же взвалился на Поттера, шутливо тыча того по бокам. В свете фонаря блеснули острые зеленые глаза и друзья удалились. Джинни долго еще стояла там, на перроне, выжидая, пока все ученики не разобьются по кучкам и не начнут отчаливать к вратам школы на пустынных повозках — до самых холмов слышны были довольный смех и разговоры. Скрипя зубами и трясясь от холода, вскоре к светящимся глазам окон школы поплелась и тощая рыжеволосая фигурка. Тупой, тупой Рон! «И друг его такой же». Как было бы сладко сейчас опустить полог-заглушку и спокойно подремать еще чуть-чуть… Джинни слегка высунулась из-под одеяла и протянула запястье с часами на них ближе к свету. Жар прилил к ушам и застрял где-то в затылке — первый урок начинался ровно через двадцать семь минут! Наверное, она издала какой-то звук, потому что в следующее мгновение багровый балдахин, окружавший ее кровать, сдвинулся и в отверстие просунулась веселая кудрявая голова — Тильда Шотт. Сдвинув тонкие брови в молящей гримаске, девушка заговорила на порядок громче: — Хотела чтобы вы поспали подольше, девочки, но ведь это совершенно невозможно! Первый учебный день! Макияж, укладка, маникюр, — она, уже совершенно ничего не стесняясь, движением палочки откинула балдахин к самому его основанию — тут Джинни против воли стиснула зубы до еле слышного скрежета — и продолжила тарахтеть. За ее спиной еще две девочки-соседки — Мина и Изобель — сочувственно кивали Уизли. Обе были собраны и накрашены, как на парад, — юбки на порядок короче прошлогодних, волшебные колготки-неразрывайки, расстегнутые пуговки у горла, распущенные локоны и блестящие очи в дымке густо накрашенных ресниц. Коряво накрашенных ресниц. Джинни хмыкнула. Благополучно выпроводив соседок, Уизли-младшая принялась ускоренно собираться, то и дело поглядывая на часы. Пятиминутный холодный душ, две минутки на форму — модных колгот у нее не было, зато были отстойные черные гольфы до колен — мокрые волосы и… Отсутствие палочки. Издав утробный, злой рык, Джинни полезла в свой чемодан, распрыскивая капли воды с мокрых прядей — все-таки не зря она прихватила кое-что из отцовского сарая — все магловские штуки из-под его легкой руки лишались необходимости работать от электричества. Три минуты — ровно на столько хватило волшебства в старом фене — Джинни махнула рукой на полупросушенную голову, стянула волосы в высокий хвост и вылетела за дверь. И столкнулась с кем-то. Чуть отклонилась назад, успев ухватится за поручень лестницы, и вскинула голову, уже собираясь сказать торопыге пару ласковых, но резко захлопнула рот — в смуглых пальцах перед ней держал ее же палочку не кто иной, как Поттер. — Рон просил передать, — легкая ухмылка не вязалась со строгим взглядом. Странно. — Передай этому… Не успела. Перемахнув через высокие перила, Поттер молнией скользнул вниз, приземлившись на ковер гостиной бесшумно и легко и был таков. В проеме портрета сверкнули только черные вихры и белозубая улыбка — выходил он почему-то спиной вперед. Чудила. Джинни тут же забыла о Поттере — теплая, родная палочка рыбкой скользнула в ладонь и приветственно заискрилась. Потуже завернувшись в мантию, Уизли с легкой улыбкой сбежала вниз по лестнице, гася пламя в камине одним движением, и вышла из гостиной. Опоздание на двадцать минут. Плевать. Наверное. Получив штрафные баллы от Макгонагал, Джинни плелась на стадион. Зачем — непонятно, разве что спустить пар. Сесть на старую, как мир, «Комету» и взмыть высоко-высоко, пока старинный замок не превратится в крохотную игрушку… Высота была ее слабостью. Казалось, она может лететь вверх до тех пор, пока не закончится теплый воздух, пока волосы не покроет ледяная корка, и облаков можно будет касаться руками… Детские сказки. Джинни зашагала быстрее, улыбаясь этим родным, теплым мыслям. К метле ее приучили близнецы и, пусть она никогда не играла в квиддич в составе школьной сборной, всегда рассказывали ей обо всех играх и разных забавных случаях на поле. Погрузившись в воспоминания, Джинни и не заметила, как пришла к деревянной громаде раздевалок — на автомате переоделась, переплела хвост и принялась завязывать форменную обувь. Вот тут то и ударило. Вспомнился ошарашенный, будто подбитый взгляд Малфоя, странное помутнение, в котором она почему-то решила, что ей нравится этот странный, отвратительно вышколенный, хамоватый слизеринец. Красота вновь сыграла с ней злую шутку — едва завидев привлекательные черты лица и некую таниственность, мозг переставал функционировать, надевал розовые очки и отправлялся в отпуск. В голову врывались гормоны. Отвратительно. Потуже завязав шнурки, Джинни застегнула мешковатую спортивку до самого горла, рвано пригладила волосы и посмотрела на себя в зеркало — чего только не найдешь на стенах женской раздевалки. Черные глаза, бледность, сквозь которую россыпью пробивались грязные веснушки, поджатый рот и острый подбородок. Усталое нечто. Так даже лучше — от мыслей о симпатиях, отношениях или о собственной привлекательности Джинни резко бросало в дрожь. Как быстро все поменялось. Пустынное поле встретило ее равнодушно. Флаги тяжело развевались на легком ветерке, трава, еще не тронутая сентябрем, зелено хрустела под ногами; трибуны молчали, немо разглядывая крохотную фигуру на поле. Свинцовое небо было отчаянно серым, плотным, туманным — и оттого еще более привлекательным. Ощущение сдвигающейся со всех сторон бетонной коробки усиливалось — но это и нужно было Джинни. Достать до высшей точки, прикоснуться к потолку — так она называла этот эффект. «Комета» в руке весело дернулась и Уизли быстрее пристроилась на метловище. Легкий толчок — и метла взмыла ввысь. Никакой траектории, никаких усилий — дважды пролетев поле по кругу, Джинни просто направила конец метлы в крепко зажатых руках почти вертикально вверх. Свист. Пронзительный свист. Чистое освобождение. Глаза и уши, заранее защищенные простыми чарами, улавливали только эту беспроглядную свистящую серость вверху. Руки занемели и Джинни потихоньку выпрямила метлу, усмиряя ее движениями бедер и ног, как скаковую лошадь. Глянула вниз — игровые кольца почти терялись в проступившем рваном тумане. Тридцать футов. Недостаточно. Еще выше, выше, выше. Кожаные перчатки задубели, как и волосы, острыми плетьми хлещущие ее по лицу. Еще выше. Черное озеро превратилось в кружочек не больше обычного монокля. Только сейчас Джинни ощутила недостаток воздуха — здесь, наверху, крепчал ветер. Порывистые потоки буквально сносили ее с метлы, забивались в рот и нос, не давая вдохнуть нормально. Достаточно. Чистое падение. В прямое пике входить мог без ущерба для себя только Поттер — легкий и мелкий, на первых курсах так точно. Давно уже никто не видел этого невероятного пируэта. Джинни все никак не удавалось повторить этот трюк, не удавалось остановиться у самой земли — метла выскальзывала из рук, страх забивался в ноздри, как и земля в которую она обычно падала плашмя лицом вниз. Плевать. Плевать. Плевать. Так же резко, как и поднялась, Джинни опустила метлу вниз. 29, 28, 27… 15… одиннадцать секунд. Зеленое поле неслось на нее со скоростью слетевшего с рельсов поезда. Мелькнула мысль — а если сломается палочка? А если чары не сработают? Пять, четыре… — Вингардиум левиоса! «Комета» взбрыкнула под ней со страшной силой и Джинни все же не удержалась на месте — вылетела на редкую траву, как мешок с костями, всем телом грохнувшись об утрамбованный песок. От удара из легких вышибло дух, ребро слева нехорошо щелкнуло; голову закрутило и повело, когда Джинни попыталась перевернуться на спину. Оставив тщетные попытки, она так и осталась лежать на прохладной земле, краем уха слушая, как где-то в стороне в траве шебуршит прутьями старая метла. — Идиотка! Сколько она здесь пролежала? Полчаса? Минуты две? Превозмогая ноющую усталость и мушки перед глазами, Джинни все же поднялась. Медленно, почти не шатаясь. И сразу увидела его — Поттер шагал от раздевалок с «Молнией» наперевес и смотрел на нее, как на таракана, случайно заползшего на его поле. — Братья знают, какой херней ты занимаешься? Помниться, раньше ты и на метле сидеть не умела… или, — уголки его губ вздрогнули не то в улыбке, не то в отвращении, — общение с Малфоем тебя так изменило? Захотелось размахнуться и ударить его прямо по лицу каким-нибудь заклинанием. Наверняка он ляпнул просто в пустоту — в доме никто не видел их вместе. Разве что плюшевый заяц. — Да пошел ты, Поттер, — ни одной эмоции. Чужая пустота. В следующий раз надо забраться еще выше и запастись другими чарами — от таких столкновений можно еще и зубы все растерять… — Пошел ты! Уходя с поля, Джинни показала ему средний палец, даже не оборачиваясь. А может все-таки видели? Джинни ковырялась в своем салате и усиленно пыталась сосредоточиться на эссе по Травологии, лежащем перед ней на обеденном столе. Точнее, на девственно чистом листе — в голову лезли совсем не учебные мысли. Кусок зелени на вилке печально повис, роняя капли соуса на тарелку — Джинни ощутила себя этим дурацким листом, выжатым, безвкусным и холодным. Нет, так не пойдет. Решительно встав со скамьи, она протянула руку к пергаменту и тут же сбила плывущую по воздуху соусницу — алая жидкость плеснула ей на волосы, шею и белую рубашку. — Какого хуя?! Она остервенело замахала палочкой, счищая с себя мокрые следы, когда за дальним столом пронзительно загудели, а парень со светлыми дредами встал и чуть отклонился, разглядывая ее. — Гляди по сторонам, куколка! Хотя тебе это не нужно, всего лишь у змеи отсос… За общим шумом никто и не увидел, что это Джинни вскинула палочку — рой летучих мышей с жадностью Цербера набросился на ученика. Поднялся крик, принесший ей странное наслаждение. Мутное, сладкое, сладкое… — Тебе не идет ругаться. Поток воздуха слева принес с собой аромат пионов — за стол рядом с ней уселась Анджелина. Красивая. Взрослая. — Вовсе не нужно перенимать привычки у Блэк, чтобы привлекать к себе внимание. — Тебя не спросили, — огрызнулась Уизли. — И где же пропала та милая, пугливая Джиневра? — Сдохла, когда ей в нос ткнули обвинения в связи со слизеринцем, — Джинни ужалась с себя с каждым словом. Куда подевалось ее воспитание? Мать всегда учила ее быть девушкой — видела бы она она ее сейчас. Нутро трусливо сжалось. — Ты повторяешься. А еще привлекаешь слишком много ненужного негатива, — Анджелина отпила немного из стоящего на столе кубка и откинула за спину высокий темный хвост. — Всем плевать. Она схватила ее за локоть, принуждая придвинуться ближе и заговорила в самое ухо, остановив все же взгляд на беснующихся учениках. Джинни не хотелось оставаться с ней, но и сказать «нет» тоже не смогла — десять раз бы пожалела потом, что не послушала, что скажет ей эта странная, ядовитая девушка. — Вот она, — Джонсон едва заметно кивнула на русоволосую гриффиндорку с яркими губами, — спит с семикурсником из Слизерина. А вот та, — жгучая брюнетка с длинной блестящей, будто смазанной маслом косой и слишком широко поставленными глазами, — ее засекли, когда она делала минет слизеринцу прямо в женской раздевалке. И та, и вот эта, а еще… видишь рыженькую? — Анджелина бросила взгляд на Джинни, — не такая конечно яркая, как ты, но! Когда мы были на четвертом курсе, она подцепила где-то заразу и тогда почти весь курс лежал у мадам Помфри, вводили комендантский час и вместо перечниц на столах лежали свитки с памятками о контрацепции и первом сексе. Мне продолжать? Сказать, что Джинни смутилась — означало ничего не сказать. Конечно она не была ханжой и прекрасно знала обо всех прелестях подросткового созревания, но чтобы так… — Теперь ты видишь? — Джонсон показательно подняла обе руки ладонями вверх, раскачивая ими наподобие весов, — вот здесь, — она указала на левую руку, — слух о том, что ты якшалась с кем-то из Слизерина, а вот здесь, — перед носом Джинни она покачала правой ладонью, — куча порванных презервативов, протекшие месячные, годы неудачных отношений, быстрые перепихоны с залетами, целые букеты заболеваний и слезы всех старших учениц Хогвартса плюс трагические любовные треугольники, — с этими словами правая ладонь стремительно провисла под тяжестью слов и шумно грохнулась на полированную столешницу. Близсидящие ученики вздрогнули, зашевелились, недовольные возгласы послышались отовсюду и Джинни поскорее закопалась взглядом в своем салате. Через секунду она осмелилась посмотреть на Джонсон — Анджелина улыбалась. — Поэтому ты рассказала всем? Захотелось пополнить печальную статистику? Только вот я не просила ставить себя в ряд неосторожных шлюшек. — Не знаю, о чем ты говоришь, но Малфой ведь тебе и правда нравился, — она пожала плечом. — Может тогда я и показалась тебе большой и страшной, но я бы никогда не рассказала всем… — Поттер знает. — Он не все, — пауза, обманчиво короткая. — Может когда-то и обронила в разговоре с кем-то из вашей шайки-лейки, а Поттер всю жизнь трется рядом с Уизли… И все же… Я может и избавилась от своей депрессивной злобы, но все равно думаю, что ты не на ту дорожку влезла. — Впредь держи-ка ты язык за зубами, и никуда я не влезала и Малфой мне этот нужен, как собаке пятая нога, — еле слышно прошептала Джинни, медленно заливаясь краской злости. — Не поняла? — Анджелина удивленно посмотрела на нее. — А… это так, магловское, — дернул же ее Мерлин за язык. Джонсон однако только хмыкнула и привстала со скамьи, закинув в рот зеленый лист с ее тарелки. — Это еще раз подтверждает, что вам, Уизли, все сходит с рук здесь. Чистокровные всегда в почете, чем бы там не занималась ваша семья в свободное время. Пользуйся этим и никогда никому не подражай, особенно этой убийце Блэк, Азкабан ей в помощь. Кстати сейчас слух о ее пожизненном заключении намного популярнее тебя, не в обиду. Девчонки так уже целый месяц спорят, к кому из них Фред придет изливать душу… Джинни открыла рот, чтобы одернуть ее, но вовремя спохватилась. До самых дверей Анджелина шла как модель, мантия развевалась за ней черными крыльями — Джинни подумалось, что проще было бы родиться птицей, прожить свой положенный недолгий срок в постоянном полете и умереть с чистой совестью. Быть сестрой, ученицей, объектом внимания, быть собой — стало невероятно сложно, а ведь жизнь еще только началась. И что с этим делать она понятия не имела, но рассуждения Джонсон внесли кое-какую ясность в ее мысли — эффект взрыва всегда проходит быстро. А еще пришла мысль — она и не заметила, как остаточный эффект пребывания в ней сознания Тома Реддла испарился, будто его никогда и не было. И надо как-то порепетировать реакцию на слова о Кассиопее. Джинни искренне надеялась, что Сириус поступил правильно — эта девушка оставила за собой неизгладимый след в разуме каждого из них. В холле Джинни почему-то ждала Гермиона. Едва завидев подругу, Грейнджер радостно подпрыгнула и помахала ей рукой, выронив при этом тонкую книжку, прижатую к груди. Что-то внутри потеплело и Джинни поняла — впервые за последний месяц она действительно была рада кого-то видеть. Они медленно прохаживались по сумеречному замку в ожидании часа отбоя — в комнаты идти совершенно не хотелось. Хогвартс прислушивался к их пустоватой неторопливой беседе — о музыке, о книгах, об учениках… Обо всем, лишь бы не вспоминать реакцию Фреда на отсутствие Кассиопеи в доме на площади Гриммо в день их закупок на Косой аллее — никаких криков, никаких разгромленных вещей и это было пострашнее развороченных стен «ямы» в день ареста Кассиопеи. Страшнее и ужаснее, потому что Фред до сих пор не являлся на глаза никому, кроме Джорджа, целыми днями пропадая за пределами замка — слухи неслись впереди него и скоро вся школа обсуждала сошедшего с ума от горя, прекрасного в своей печали и неопровержимом горе рыжеволосого красавца. Только один человек наблюдал за этим исподтишка, глупо и странно, как это делают маленькие дети, — на высоком каменном балконе каждый вечер после отбоя дежурные старосты видели розовый от макушки до кончиков пальцев на ногах силуэт Долорес Амбридж, первой шавки Министерства. Она бы и рада была поймать отбившегося от рук парня «почившей убийцы» да вот только за всеми перемещениями Фреда следил сам Дамблдор, а против него эта надушенная жаба пойти не могла… — Потому только и тявкает, — весело прыснула в ладонь Гермиона, но тут же нахмурилась, отметив, что Джинни даже не улыбнулась. Девушка шла рядом с ней, подхватив под локоть; пустой взгляд метался по стенам, но не замечал ничего вокруг. — Ты стала похожа на Кассиопею. — Что? — Уизли даже вздрогнула, но на подругу посмотрела уже осмысленно. — Не думаю… — Ты больше не общаешься ни с кем почти, не красишься и из светлых вещей на тебе только эта рубашка, — она указала рукой ей куда-то в область груди. — Все в духе Касс. — Кажется, у них с Фредом все было отлично, особенно в последние дни… — Не переводи тему, — Гермиона красноречиво подняла брови, — это мы уже обсуждали. Они немного помолчали, вслушиваясь в тихий стук их шагов, что лентой вился по куполообразным стенам длинного коридора. Из открытых стрельчатых арок с улицы веял осенний ветер, где-то вдалеке был слышен гул разговора. Огни факелов на стенах колыхались, отбрасывая причудливые тени на стены и лица девочек. — Ты всегда была не в пример радостнее, чем все мы вместе взятые. Что случилось? Чертовка. Знает ведь все. — В какой-то момент мне вдруг показалось, что ммм… М-Малфой, — она слегка запнулась, — нравится мне. И быстро зыркнула в сторону подруги в поисках проявления… чего-нибудь. Эмоции. Гермиона, к великой чести, даже не моргнула. Только в глазах засветилось неудовольствие, но тут же померкло, и Джинни показалось, что это она перед матерью отчитывается, а не перед подругой. — А потом поняла, что ничего подобного. Это просто глупо и парни такие глупые, и я глупая, глупое, — она сделала глубокий вдох, — все… глупое. Вот. — Глупое, — эхом повторила за ней Гермиона и внезапно покраснела — даже сумерки не скрыли этого. Пока Джинни перемалывала в голове это ее неожиданное смущение, в глубине коридора вдруг отчетливо послышался зарождающийся гул — из темной каменной арки слева от них на мощенный камнем пол с грохотом выскочили Рон и Поттер. Облегченный выдох Гермионы можно было разве что увидеть и пощупать. — Святой Мерлин! Где вас черти носили?! — Кто такие черти? Ты знаешь кто это? — Рон пихнул Поттера в плечо, заметив, как тот благодушно улыбается Грейнждер. Их будто прожевала сама ночь — оба запыхавшиеся, без мантий, в белых рубашках навыпуск, что светились в пока неплотной темноте, как фары автомобиля. На Поттере не было галстука и воротник рубашки был расстегнут — некстати Джинни на глаза попалось сравнение плотно сбитого, рослого Рона и стройного, поджарого Гарри. Гермиона выпустила ее руку и набросилась на друзей с причитаниями и угрозами, а Джинни все стояла у нее за спиной и стояла. Стояла, стояла, стояла… Пока глаза сами не встретились с высокой для нее фигурой Поттера, стоявшего ближе всех. От всго его тела шел такой непонятный жар, будто парня трижды сунули под драконий огонь. В какой-то момент дышать стало трудно, так, словно этот огонь перебросился и на нее — Джинни бочком придвигалась ближе к каменной колоне за спиной Гермионы. Неизвестно, сколько бы еще длилась перепалка старых друзей, за которой Поттер впрочем наблюдал с загадочной улыбкой, если бы не прозвучал сигнал отбоя. Пожелав на ночь Рону кошмаров и взмахнув напоследок пышной каштановой гривой, Гермиона с гордо задранным носом потащила подругу к Астрономической башне в обход. Тонкий месяц следил за ними изо всех окон винтовой лестницы и Джинни отчаянно мечтала научится летать. Не просто лететь — парить, как птица. Как Поттер.***
Стоя по щиколотку в черной грязи, Джордж упрямо продирался через топь к сухой косе, густо поросшей низкими кустиками с красными ягодами. — Клюква это… Да, вот… У меня никак не хочет расти-то, а в лесу дак и пора другая… лето еще, вон оно как бывает, а! — Хагрид, — Джордж глубоко вдохнул жирный болотный дух и выпрямился, сдувая со лба потные пряди волос. — Объясни-ка мне еще раз, как ты позволил Фреду уйти так далеко, да еще и в места, где палочкой пользоваться опасно для жизни? Он так зло рыкнул на последнем слове, что тут же пожалел об этом, увидев, как восторженный ранее от незапланированной прогулки великан потупил взор черных глаз-жуков и весь как-то сгорбился — поник даже обрубок хвоста старого низзла, который Хагрид замотал на сумку как украшение. — Да я этого… хотел ж как лучше для мальца-то… Как в воду опущенный он, видал сам? — черные глаза покрылись влажной дымкой и Джордж чертыхнулся мысленно на свою несдержанность, — брат твой все сквозь себя пропускает, сквозь душу… А сам как камень ходит, мол нипочем ему ваши страдания и желания человеческие-то… И лес его чует, боль его тянет, исцеляет. Глядишь, и вырвется все наружу — а эта глотка зеленая, — Хагрид схватил качающегося Джорджа за шкирку, подняв над землей на добрые пол метра, и опустил его ногами на сухую землю, — хвать и сожрет все черноту его. Так и будет. Перешагнув через топкое болотце, как через лужу, великан добродушно осмотрел сконфуженного Джорджа и потрепал его по рыжей голове — парень едва удержался на ногах от силы прикосновения. — А палочку лучше спрячь, — шепот Хагрида звучал, как шорох сухой листвы в грозу, — не любят они такого, тебе ж ли не знать… Джордж знал. Оглянулся было назад и сразу вспомнил, как на первых курсах шастал по западному краю зеленой полосы на пару с братом и Джорданом — лес все так же глядел на него десятками глаз. Сова на дереве, уродливая белка на гигантской сосне, голубой цветок с желтой серединкой-глазом, молодой светляк с прозрачными крылышками, болотная нифма с красными глазками-клюквинками — один-единственный всепоглощающий, следящий взгляд, направленный на палочку в его руке. Нимфа показала ему в улыбке острые пираньи зубки и нырнула обратно в болото — Джордж нервно запихал палочку подальше в карман куртки и быстро помчался за ушедшим далеко вперед Хагридом. Касс конечно же была его другом. Ее тяжелый взгляд частенько менялся на искренний смех именно в его компании — напряженное лицо разглаживалось, брови взлетали вверх и улыбка изменяла ее всю, даже неровные зубы не портили это острое лицо — наоборот, эдакий радостный оскал добавлял ей мощной харизмы и животного магнетизма. Магнитом притягивались к ней все, враги и друзья, было сложно устоять перед ее клубком противоречивых эмоций — в одну секунду ее хотелось жалеть, в другую — заставить прекратить ныть, в следующую оставалось лишь с раскрытым ртом следить за ее жестокими, импульсивными порывами и блестящим умением управляться с невербальными чарами. Джордж уважал Кассиопею и это чувство сводило его с ума — он разрывался между братом и нею, со стыдом признаваясь себе, что спокойствие он чувствует только, когда Блэк не рядом с Фредом. Около брата же Кассиопея искусно примагничивала несчастья и проблемы, задевающие его далеко не самым малым краем. Никогда бы он не сказал такого Фреду, но сейчас он ощущал спокойствие — в Зачарованном лесу, нашпигованном магическими опасными тварями под завязку, как кекс изюмом, брат был в большей безопасности, чем рядом с Касс. «Какой же ты лицемер…» — ТВОЮ МАТЬ! Белка с сосновой ветки над их с Хагридом головами так шарахнулась от этого громогласного крика, что в страхе обронила что-то на землю и всем тельцем забилась в старое червивое дупло. Выскочив из-за широкой, закрывающей весь обзор спины великана, Джордж с легким сердцем пошел на голос брата, но был приостановлен тяжелой ручищей — позвоночник от толчка по плечу едва не осыпался в ботинки. — Фред-то здесь душу отводит, — Хагрид проникновенно посмотрел ему в глаза, — не тревожь хоть… разговорами… Дождавшись кивка, лесничий шагнул в сторону, открывая Джорджу живописную картину «Олень в лесу» — на лесном пятачке в сумерках, весь в грязи, с двумя тонкими сухими веточками в волосах, Фред отчаянно сражался с кем-то длинным и ярко-зеленым, что извивался в золотой сетке-раскрутке, как уж на сковородке… — Бумсланг! — пораженно воскликнул Джордж, жар ударил по ушам и шее. — Ядовитый бумсланг?! Фред, отмороженный ты идиот! Вихрем он развернулся к Хагриду и, не найдя раскаяния в его взгляде, заорал, срываясь в несвойственный ему, прямо-таки подростковый фальцет. — Какого Мерлина этот вонючий африканский червь делает в нашем лесу?! Хагрид, ты сказал что он здесь исцеляется! Это и есть исцеление?! Конец от смертельного укуса в задницу?! — Помог бы лучше, чем разрываться… Джордж со странным булькающим звуком обернулся к брату — пыхтя, Фред подобно змее качал головой, подстраиваясь под ритм скользящего в путах бумсланга. — Силен, как бык… Эй! Зубы полоснули сетку и воздух в сантиметре от его руки, и Фред отпрыгнул назад. — Спорим и у тебя не получится? — он наконец поднял искрящиеся усталостью и горячей борьбой глаза на брата, и Джордж едва не вздрогнул — на него смотрел тот самый, тринадцатилетний Фред, братишка-лопух, гроза школьных задавак, дамский угодник и дебошир. Насмешка в его глазах заведомо ударила по самолюбию и Джордж поддался на крючок азарта — надувшись, как шар, от возмущения и, совершенно растеряв остатки страниц учебников по магии из головы, он ринулся на змею с палочкой. — Чары на него… — Серпенсортиа! — … не действуют… Фред вдруг захохотал, хрипло и заливисто, увидев ошарашенное лицо Джорджа, когда бумсланг не только не упал замертво, но еще и яростно попер грудью на обидчика, сверкая изумрудными глазами в пол башки. Джордж отскочил на два шага, стремительно бледнея, — змея тонко зашипела, растроенный на конце язык молнией метался в приоткрытой пасти. Лес замер, во все глаза глядя на поединок, — ветер застыл, как застыли и шумящие деревья в предвкушении скорого убийства. Чьего же? Глаза в глаза — Джордж склонился к земле, прижался чуть ли не всем телом к прелой траве, не моргая глядя на своего возможного убийцу. Фред шагнул было к брату в испуге, но не успел — одним плавным, почти неуловимым движением, Джордж жестко схватил бумсланга за шею, прижав к земле, — еще секунда, в которую Фред даже не успел моргнуть, — палочка брата вонзилась змее точно в глаз, пригвоздив ее, точно бабочку булавкой. Изумруд в глазах африканского червя померк. — А я… того… по поручению Дамблдора, так-то, за бумслангами ездил… Да вот один… Удрал. Да-а. Чаю-то хоть попьем, а? Братья синхронно посмотрели на сконфуженного Хагрида и засмеялись. Джордж шагнул следом за великаном в чащу, не сводя впрочем глаз с брата, — но все же, в момент, когда сам перепрыгивал через пень и отвернулся, Фред незаметно сунул зеленую плеть тела мертвой змеи в карман с чарами расширения. Ночь ли проглотила лес или это он сам притянул к своим кронам черное звездное покрывало — никто и не понял. Фред и Джордж, отдохнувшие и сытые, насколько это было возможно, ужином из пересоленной фасолевой похлебки из-под «легкой» руки Хагрида, лежали на траве холма почти у самого подножия светящегося желтыми окнами замка валетом — головы их были на одной линии, на одном уровне — глядя изредка друг на друга, братья видели свои одинаковые лица и веснушки. Звезды далеко вверху мерцали и переливались на чистом чернильном полотне — Фред без труда нашел тусклую «Кассиопею». — Может оно и к лучшему. Джордж кинул крючок — попадется ли на него Фред? — Не думаю, что она тебя бросила, как это Сириус тебе сказал… — Не бросила. Не знала даже. Но Сириуса ненавидеть не могу — может и к лучшему эта разлука. Не на всегда ведь, — Фред говорил тихо и хрипло, будто с трудом вырывая голос из горла. Джордж весь заледенел — не стал бы он ему так отвечать спокойно, не стал бы… Наорал бы, закричал и разозлился — а тут задумал что-то. Недоброе. Фред же продолжал: — Я ее теперь ненавижу, — дрожь-таки забралась под рубашку — дрожь облегчения. Есть все же у него злость — Джорджа «отпустило». — За то, что под кожу залезла. В голову, в мысли — везде она, Форджи. За это и люблю. И ненавижу, понимаешь? Может и к лучшему оно, тебя ведь теряю в ее играх с жизнью и смертью, забыл совсем кто я, где я, имя тоже скоро забуду… — Никогда меня не потеряешь, Фред. Вам просто нужно время, она побудет одна, ты побудешь один, в спокойствии, а не как обычно, переживая за условия. Ты в Хогвартсе, она в безопасности. Блэк ни за что бы не доверился не тому человеку — однажды он уже совершил такую ошибку, теперь всемеро осторожнее. Да и там вроде все на чарах Доверия… Хранителя знает только сам Сириус. Ты же не станешь искать Кассиопею сейчас, Фред? Джордж повернул голову и посмотрел на брата — Фред расслабленно смотрел на небо, закинув руки за голову. Вот вздохнул глубоко, так, что кадык судорожно дернулся на шее, и в напряжении сжал губы. — Захари сказал мне как-то, что Касс — моя погибель. Зачем мне искать свою смерть? Раньше времени так уж точно не стану, осталось справится только с тем, что я никого и никогда так не любил, как ее. До последнего вздоха любить буду и после него тоже. И не смей мне на могилу нести красные трусишки — я теперь занят, да и Касс не поймет. Понял? Фред расхохотался, Джордж подхватил этот смех, как спичка пламя. Плечо к плечу близнецы подходили к замку, а Джорджу на мгновение что-то показалось в этой последней шутке Фреда, но он тут же откинул ненужные мысли и шагнул в прохладу каменного коридора. В спальне Джордж храпел, как паровоз, и совершенно не знал, не видел — откинув крышку чемоданчика, Фред закинул мертвого бумсланга к двум таким же мертвым змеям, что веревками лежали на дне — там же в темноте едва ли не светились сушеные златоглазки в стеклянной банке. Окинув сосредоточенным взглядом свое богатство, Фред беззвучно захлопнул крышку чемодана.***
Океан менялся. Искрился, переливался, дышал, легонько вздымаясь, как грудь новорожденного ребенка. Ревел и сметал песок с пляжа, будто желая стереть «Ракушку» со скалистого отвеса. Кассиопея часами глядела на воду, завернувшись в огромное теплое пальто Билла. Обдумывала все, формировала мысли, складывала их по полочкам. А потом уходила в свою комнату, вежливо отказываясь и от ласкового лица Флер, и от кофе, предложенного участливым Биллом. Только здесь, в комнате Шармбаттона — то была искусная иллюзия Делакур, которая перед отъездом посетила ее настоящую спальню и до мелочей передала здесь, в «Ракушке» — могла расслабится и предаться черному отчаянью. Гладкий пол под ногами, под руками — касаясь его, Кассиопея ложилась на него всем телом, головой, щекой прижимаясь к сердцу океана, который волнами, ударами сердца, стучал об землю, где-то там, глубоко-глубоко. Мерлин, если он есть, пусть позволит ей потерять сознание, забыть, что предательство отца — вовсе и не предательство, а защита. Что молчание всех вокруг — защита. Что отсутствие Фреда, его запаха, его голоса, его рук, его губ — защита. Больше не бунтовала, требуя вернуть ее обратно. Больше не могла. Боль волнами сизого океана оседала в ушах и по краям глаз, вырывая горячие, кипящие слезы, накрывала с головой. Кассиопее хотелось утонуть в них…СЕНТЯБРЬ ОКТЯБРЬ НОЯБРЬ ДЕКАБРЬ
Звук пришел из ниоткуда. Билл вихрем залетел в освещенную северным солнцем столовую и схватил Флер за плечи. Стопка чистых полотенец упала из ее рук на пол — Кассиопея впилась в них взглядом, рассматривая васильковые узоры по краям. — Они здесь! Министерство приказало проверить меня, мой дом… Мы думали, что проверять будут нашу квартиру в Лондоне, но в архивах на отца записан этот дом! Касс, живо собирай вещи! Его голубые глаза, рыжие волосы, веснушки — как яд на открытую рану. Касс запихивала в крошечный рюкзак только необходимое — все всегда было под рукой. — Камина здесь нет, — щебетала Флер, носясь по лому и обдувая ее запахом сирени, — но это специально — так нас нельзя отследить по сети. О’гдену уже пе’гедано по’учение уничтожить записи об этом доме, но только после визита минис’гра. А сейчас нам нужно предстать об’газцовой парочкой! Флер тепло улыбнулась, но Касс было нелегко обмануть — в глазах напротив плескался откровенный ужас. — Милый, куда мы отправим ее? К моей семье? Си’гиус так сказал… — На этой неделе проверяют сеть на улице твоих родителей, — Билл нервно дернул плечом, — времени нет совсем. Если отправим ее туда, рискуем напороться на Чистильщиков. Тут он посмотрел Флер в глаза особенным взглядом — такой Касс видела у Фреда, и в те мгновения могла едва ли не прочесть его мысли. Интимный момент ее смутил, Касс захотелось отвернуться от этого проявления чувств и истинной связи, как от слепящего солнца. — К нему?! — Флер сосредоточенно взирала на Билла, а потом искоса глянула на саму Кас, застывшую посреди комнаты с рюкзаком в руках. — Но ведь он даже не знает… — Там всегда спокойно, — мягко отрезал Билл и подошел к Кассиопее, беря ее за руки. — Трансгрессировала раньше? Касс хватило лишь на слабый кивок. Возражать, как и думать особо не хотелось. Все происходящее казалось ей плохо спродюсированным сном — так описывала это состояние крайнего отчаяния Жанет. — Отлично. Тебя встретят там, я сразу же отправлюсь обратно, хорошо? Займет не больше минуты, держись… Держись… Держись. Пространство захлестнулось над головой с чудовищным хлопком. Секунда — она чувствует руки Билла на своих и держит крепко. Секунда — к вихрю чар и трансгрессии примешивается ненужное воспоминание — равнина, сетчатый забор, дом из листов металла. Красная бандана. Мысли Билла — ее мысли. За секунду до того, как Касс слышит в голове имя Чарли Уизли, в трансгрессии раскалывается молния, раздирает пространство — и руки ловят только воздух. С силой грохнувшись на землю, как куль с мукой, Кассиопея со стоном перевернулась и едва не заорала от ужаса — упала она в самое пекло, в ад, если он существует. Деревья и дома вокруг полыхали в огне, искры взлетали до самого неба — крики, стоны, огонь и кровь — жуткий звук справа заставил Кассиопею опереться на разодранную до локтя, окровавленную руку. Она все-таки закричала, громко, надрывно, на мгновение перекрыв все остальные звуки огненной гиены — по земле к ней ползло с невероятной скоростью чудовище — человек. Белое лицо, черные глаза с тонкими красными венами у глазниц и на скулах — мелькнули два клыка-иглы и открытую шею пронзила чудовищная боль. Она и не успела понять — только на автомате пальнула красной вспышкой по монстру так, что его откинуло назад с пронзающим душу свистом. Кассиопею выгнуло в обратную сторону, ноги против воли засучили по земле, ногти до мыса вгрызлись в опаленную почву. Боль ослепляющими вспышками ударилась в легкие, в желудок, в ноги, в руки… Добравшись до сердца, молния рассыпалась на секунды, минуты, часы — Кассиопея выла и металась, не в силах погасить огонь. «Зато не напоролась на Чистильщиков…» Последняя мысль скользнула в холодной голове и исчезла. Исчез и свет.