Цена свободы

Вечером следующего дня Тилль и его банда, кроме Рихарда, под присмотром охраны находились в спортзале. Тилль поднимал штангу, Оливер занимался на перекладинах, а Шнайдер с Паулем решили побегать на беговых дорожках. — Шнай, а ты скучаешь по Флаке? — Пауль внезапно вспомнил погибшего в день взрыва друга. Он любил Кристиана, как брата. Его феноменальный ум и безграничная фантазия восхищали Ландерса, и он всегда старался запоминать все, что говорит Флаке, но присущая ему суетливость мешала запоминать все в тончайших деталях, как делал это его названный брат. Шнайдер повернул голову и посмотрел на Ландерса, который смотрел в окно. Конечно, Кристоф скучал, но они общались не так близко, как, например, с Оливером. Все ребята считали Лоренца мозгом банды, и сожалели, что так случилось. К сожалению, на его похороны попасть им не удалось, так как они были уже в это время за кованной решеткой. — С чего вдруг ты спросил? — Пробасил Шнай, тыкая пальцем на сенсорный экран беговой дорожки, чтобы увеличить нагрузку, Пауль же довольствовался легким бегом. — Да просто снился он мне. Говорит, перемены ждут. — Пауль верил в свои сны, особенно сейчас, потому что все чаще его сны были вещими, и каждый раз, закрывая глаза, он боялся, что ему приснится что-то нехорошее. «Одноглазый» Кристоф хрипло засмеялся, спрыгивая с тренажера. Вот во что, а во всякую фигню, подобно этой, Шнайдер верить отказывался. Пауль чуть повернулся, недоуменно оглядываясь на притворно смеющегося друга. Ландерс нахмурился, хмыкнул и перестал разговаривать с ним, возвращаясь к тренировке. — Ландерс обиделся… На фигню. — Констатировал факт Шнайдер, подходя к Оливеру, который уселся на брусья, раздвинув свои длинные ноги. Ридель покачал головой, исподлобья зыркнул на слепого и промолчал. Оливер посчитал, что Шнайдер придурок, потому что снились такие сны не только Паулю, но и ему тоже. Отчего такое, он и сам не знал, ведь он не страдал воспоминаниями и вообще, ему было до фонаря на все, когда остальные пытались найти свой смысл жизни. Конечно, некая тревога на душе была, но не до такой степени, чтобы убиваться. Не найдя утешения у Оливера, Кристоф забил и на него, и на Ландерса, идя к Тиллю, который собирался уже уходить. — Слушай, Тилль, я вчера после жрачки беседовал с Ли. Он сказал, что твоя просьба была выполнена, насчет Гэрри, но походу, он отделался только поносом и коньки не откинул. Кто-то сказал, что срал он не хило. — Усмехнулся Шнай, улыбаясь во все тридцать два, но его улыбка быстро сошла на нет, когда он заметил, что Тиллю совсем не весело. Он стушевался и положил руку на мощное плечо друга. — Расстроился? Так не все потеряно! У меня есть еще куча планов… — Он соврал. По той простой причине, что хотел поддержать Тилля, который грезил освободиться. Кристоф тоже мечтал о свободе, но не так, как Тилль. Тилль слабо улыбнулся, но унывать он более не собирался и решил отправиться к себе в камеру, где наверняка его сосед Рихард загибается от скуки, потому что все ребята в одночасье после ужина решили свалить в тренажерный зал. — Спасибо, Шнайдер, за поддержку. Если увидишь Ли, передай ему весточку, что его сестра и племянник в полной безопасности. — Тилль хлопнул стоящего перед ним Кристофа по плечу и обошел, направляясь к дверям, перед которыми стояли два крепких надзирателя. Они хмуро посмотрели на Линдеманна, который послушно протянул руки, чтобы на него нацепили наручники. — Увидимся, Тилль! — Махнул рукой Ландерс, устало садясь возле стены. Тилль кивнул ему, а надзиратель защелкнул на его запястьях наручники. — Сам пойдешь или вести тебя? — Спокойно спросил мужчина, с вызовом глядя в глаза Тиллю. Тилль упираться и ругаться с персоналом совсем не хотел. Во-первых, нет сил: ни моральных, ни физических, а во-вторых, они только и ждут этого, но не дождутся, гадюки. — Я пойду сам. Кусаться не буду. — Усмехнулся он, утерев нос, ищущему на свою пятую точку приключений, надзеру. Тому пришлось усмерить свой пыл и открыть дверь, пропуская вперед себя уголовника, который не спеша пошел вперед. Знакомый длинный коридор нагонял тоску, от серых стен исходил холод и негатив. Сколько всего они повидали плохого… За Тиллем тихо ступал надзиратель и, дойдя до большой железной двери, которая со скрипом отворилась, он передал Линдеманна двум другим коллегам и ушел обратно на свой пост. Тилль хотел также тихо и спокойно дойти до своей камеры, но его со всей силы впечатали мордой в стену. Он тут же попытался освободиться, но крепкие руки надзирателя Гэрри больно вцепились в плечо Линдеманна. Гэрри нельзя было трогать его. Разрешалось применять физическую силу только в тех случаях, если заключенный ведет себя неподобающим образом, но сейчас надзиратель нарушил все правила. — Ну, что, Линдеманн, готов к тому, что твою банду будут иметь в жопу? — С издевкой прошипел, словно змея, этот здоровый идиот, прижимая Тилля еще сильнее. Тилль беспомощно заглянул в глаза второму надзеру, но в них не было ничего, кроме отвращения, и Линдеманн понял, что он куплен Гэрри, и они снова окажутся безнаказанными. — Ты у меня попляшешь, понял? Будешь рыпаться, останешься без жратвы и сгниешь от голода! Отведи эту мразь, Гроул! — Гэрри сплюнул и толкнул Линдеманна в сторону. Тилль кое-как удержался на ногах, повернулся и злобно посмотрел на противно ухмыляющихся надзирателей, и сжал губы, сдерживая свой гнев. Он мог бы удушить эту тварь наручниками, но со вторым уродом он вряд ли справился бы. В голове Тилля роились самые поганые мысли, его сердце бешено колотилось, и ему хотелось разорвать их обоих в клочья. Будь его руки свободны… Но он старался всячески себя пресекать, чтобы не дать то, что им нужно. Опустив взгляд в пол, он тяжело вздохнул, сосчитал до десяти и улыбнулся, но эта улыбка была больше похожа на оскал. — Вы так и будете ухмыляться, или я пойду? А, Гроб или как там тебя… — Прохрипел Линдеманн, с вызовом глядя на мужиков. Их выражение морд поменялось, и теперь они были больше похожи на быков, чем на людей. Гроул хмыкнул и кинул недовольный взгляд на коллегу, мол, какого хуя ты кинул это животное на меня. Гэрри же молча сел за свой стол, больше не обращая никакого внимания на них. Надзиратель пихнул плечом Тилля, и заключенный пошел вперед. Свернув в нужный сектор, Гроул провел Тилля до его камеры, и к ним подошел еще один охранник, который посмотрел сначала на Гроула, затем на Тилля, но в его взгляде не было ни презрения, ни злобы. Он был спокоен и просто выполнял свою работу. Он даже иногда помогал Тиллю с какими-то мелкими просьбами. Открыв железную дверь, он запустил его туда и тут же закрыл. Рихард, уснувший с книгой на груди тут же проснулся и подскочил со скрипучей кровати, едва ли не ударившись об потолок головой. Увидев потрепанного Линдеманна, который усмехнулся, глядя на ногу Рихарда, свешавшуюся со второго яруса. Круспе поджал губы и отвел взгляд к маленькому окошку на противоположной стороне, являвшемуся основным источником света в камере. — Это был Гэрри? — Тихо спросил Рихард у Тилля, который прилег на свою кровать, отвернувшись к стене. В уголке висела их общая фотография с ребятами, а также собственный рисунок Тилля. Линдеманн промолчал, а молчание — знак согласия, и тогда Рихард понял, что пора выбираться из этой задницы или хотя бы убрать Гэрри для спокойной жизни, чего и пытался добиться Тилль. — Тилль. — Рихард звал его еще несколько раз, но он не отвечал, а после, когда Линдеманн захрапел, Круспе понял, что его друг отрубился и вряд ли проснется до утра. Депрессия вновь с головой накрыла Рихарда, разорвав его сердце в клочья. Дышать стало сложно, а на его глазах навернулись слезы. Он сдерживался изо всех сил, чтобы не разрыдаться, как рыдал он сегодня утром от безысходности. В голову сразу полезли мысли о суициде, хотелось достать из-под подушки заточенный ножик, который Круспе нашел во время прогулки у забора, и вонзить себе в горло, чтобы уже наверняка никто не спас. Двадцать лет… Эта цифра пугала его, ведь это полжизни, которую все они просрали, а могли бы спокойно жить и ни о чем не думать, но личные мотивы каждого все равно рано или поздно заставили бы взорвать это проклятое место к чертовой бабушке. С этими мрачными мыслями Рихард снова лег на мятую, пропахшую потом, вперемешку с табачным дымом, койку. Он свернулся калачиком и со слезами на глазах заснул.