***
Знает ли кто-то ощущение, когда перескакиваешь с одного мира в другой, меняешь жизни, но история не стирается, а накапливается в памяти? Разные эмоции, разные люди, разные проблемы, разная окружающая среда, всё отличное. Это будто всю жизнь быть правой рукой, а потом стать левой: да, ты остался рукой, но функции, привычки и другие особенности уже не те. Вот и с Чимином так же, он всё тот же человек, но груз информации с такими переживаниями заставил парня немного утихнуть после рассказа, окунаясь в раздумья. Лишь на какой-то миг Пак пристально посмотрел в глаза Хосоку, ища подтверждение того, что он его тоже помнит. Юнги закусил губу, но решил, что тишина — это не то, что сейчас нужно, поэтому положил руку на плечо младшему и сказал ободряюще, что лучше уж быть человеком с большими проблемами, но собой, чем существовать в качестве марионетки, не чувствуя в себе души. Не зная своих историй, остальные поддержали такое мнение. Вечеринка продолжалась. Общение выстраивало мосты доверия и понимания между парнями. Пускай это и короткий отрезок времени, но он дал понять, что находящиеся здесь люди — это самые близкие в их новой жизни; друг у друга есть только они. Возможно, это только сейчас и очень скоро они обустроятся, найдут себе новых знакомых, работы, квартиры, но пережитое вряд ли кто забудет, поэтому оно так крепко их объединяет, создавая отдельную микросреду, крепкую и непохожую на остальные. Повод для тусовки был замечательный, но усталость решает больше, чем любая ситуация. Каждый уже задумывался о мягкой и тёплой кроватке. Чимин подошёл к Хосоку и нерешительно начал разговор: — Ты… Не против, если мы… я… ляжем… лягу… Ну… спать будем вместе, — брюнет почесал затылок и нервно улыбнулся. — Да, странно звучит. Просто хотел сказать, что кровати не одноместные, а я ещё хотел кое о чём поговорить с тобой… Вот и предложил. — Да я понял тебя, — Чон с искренней улыбкой положил парню ладони на плечи. — Не нервничай! Что же я совсем лошара? Я тебя понял и я согласен. И будет лучше, если мы пойдём прямо сейчас. Искренность — это эквивалент успокоению. И, наверное, не только для Пака. Дальше общаться было проще, будто они вернулись в прошлое, только со свободой в руках. — Ты не вспомнил то, о чём я рассказывал? У меня всплыло воспоминание именно до этого момента. — Ну, это уже не так мало, знаешь ли! Нет, к сожалению, я пока ничего не могу сказать о прошлом. Но я рад, что мы с тобой так подружились. Думаю, если с теми обстоятельствами мы поняли друг друга и восприняли хорошо, то сейчас нам должно быть даже легче. — Ты прав, — тихо сказал Чимин, заходя в комнату и приближаясь к кровати. — Просто очень не хотелось бы утратить ту связь, которую я прочувствовал, рассказывая о прошлом. — Уверен, — Хо беззаботно обнял лежащего рядом парня, — Что с таким, как ты это невозможно. Дальше будет только лучше. — Ты думаешь, что я хороший человек? — Мин, поглощённый теплотой общения, приобнял руку Чона, лежащую у себя на груди. — Более чем, — сонно ответил парень. — Спокойной ночи! Пускай тебе приснится молочный бисквит! — Эм… Что? Почему бисквит? Почему молочный? — Не знаю. С языка сорвалось. Почему-то подумалось, что ты такое любишь. Спи! — Хосок крепче обнял Чимина, после чего быстро уснул.***
Утро для Хосока началось в десять часов. Аккуратно выбравшись из объятий Мина, парень направился на кухню. После вечеринки любой с утра захочет воды. К его удивлению там уже хозяйничал Сокджин. — Доброе утро! Как спалось на новом месте? — добродушно поинтересовался старший. — Утречка! Всё прекрасно! Всем хватило места? А то я даже не знаю сколько в этом доме кроватей. — Парни вроде нашли где бросить кости. А Намджун потом пришёл ко мне. Видать, на нём места закончились, — Джин засмеялся, чем вызвал улыбку и у собеседника. — Возьми в холодильнике антидот. Господин Шихёк сказал, что его нужно на голодный желудок пить, поэтому я с восьми часов на дежурстве, чтобы проследить за всеми вами. — Хорошо, мамочка, — отшутился младший, доставая маленький пузырёк с лекарством зелёного цвета. — Ох, какая мерзость! Разве прошлый раз оно было таким? — скривившись от вкуса, еле запричитал брюнет. — А ты думал я тебе тыквенный сок предложу? Или как там она говорила? — со смехом ответил Сокджин. — Какой сок? Кто «она»? — младший в полном недоумении пытался понять хоть что-то. — Ой, да ладно, не обращай внимание. Это я с фильма момент вспомнил. — Хотелось бы мне уже быстрее всё вспомнить, — Хосок выхватил из рук Джина чашку с молоком и быстро опустошил её, пытаясь заглушить противное послевкусие лекарства. Через минуту в комнату зашёл Намджун. Старший снова направил сначала выпить антидот, а потом уже всё остальное. Хосок, сдерживая улыбку, развернулся и внимательно начал следить за Джуном, когда тот скривился от горького вкуса, наблюдатели засмеялись во всю, после чего дали друг другу пять. Так повторилось со всеми, кто приходил. Вот только Юнги испортил веселье, не оправдав ожидание, отреагировав совсем пофигистично. Парни поинтересовались не горько ли было, но он ответил, что жизнь более горькая и в сравнении с ней, это было мелочью. Слова заставили задуматься. Отрицать это не было смысла. Затем, подойдя к кофемашине и взяв готовый напиток, Мин обратился к друзьям: — Слушайте! И в правду, давайте немного эту горечь разбавим яркими красками. Давайте, ну не знаю, к морю поедем, например? — Как по мне, то это хорошая идея. Быть может, та атмосфера поможет нам в нелёгком деле — воспоминаниях, — поддержал предложение Сокджин. — Сейчас только камеру поищу. Веселиться, так веселиться! Настроение у всех поднялось, вот только Чон Хосок сидел в неком оцепенении. Включение такого режима спровоцировало слово «краски», но почему? Почему с каждой секундой это слово въедалось глубоко под кожу, устремляясь куда-то к сердцу? Но тут подошёл Чимин и спросил тихо: — Хён, ты чего? Всё нормально? Не хочешь ехать или что? — А? Да нет, — Хо мягко улыбнулся собеседнику. — Просто немного задумался. Несколько часов в пути — и парни добрались до нужного места, перед этим долго решая, что именно им нужно: изумительные парки, людные пляжи, песочные заливы, порты или же дикая местность. Окончательный выбор пал на Gyeokpo Sunset Beach, потому что он удовлетворял запросы абсолютно всех. Вернулись домой уже поздно вечером, усталые, но довольные. Казалось, что так время каждый из них провёл впервые в жизни, хотя какая-то дымка покрывала кожу, умножая веселье. Был это туман воспоминаний или же ощущений, трудно сказать. Заботы отошли на второй план, а проблемы — на третий. Разнообразность пейзажей не давала думать о чём-то плохом, заставляя лишь восторгаться своими красотами. Парни разошлись по комнатам, а Хосок сделал себе кофе и сел в кресло, снова надев на себя маску серьёзности, задумчивости и некого транса. Где-то через десять минут вышел Юнги из душа и, заприметив интересный кадр, молча подошёл к брюнету, оглянул, проверил на ответную реакцию, после чего просто сел на пол в двух метрах от кресла, подогнув ноги. Он продолжал смотреть Соку в глаза, а Чон смотрел в пустоту. Казалось они проводят особый ритуал погружения в транс, и в этом правда было что-то нереальное, высокое, необъяснимое. Десятиминутную тишину прервал спокойный, немного хриплый голос Чона: — Хён… — Да? — точно таким же голосом ответил старший. — Ты ведь тоже это чувствуешь? — Да. — Ты ведь что-то знаешь? — парень продолжал вести диалог всё так же недвижимо сидя и пялясь в пустоту. Не столько взгляд был туда направлен, как это читалось по его глазам. Они сами выражали пустоту. — Да. — Краски. Почему они не дают мне покоя? — Потому что они создают твою историю. Белый лист угнетает. Особенно, когда у тебя он есть, а чем писать и рисовать — нет. Вот так и у тебя. Белый лист — это жизнь. Краски — это эмоции. Карандаш — жизненные ситуации. Нарисовав карандашом, дальше картина зависит от того, какие цвета красок ты выберешь. — То есть, — брюнет сделал короткую паузу, — Ты хочешь сказать, что возможно в прошлом, я выбрал не тот цвет? — Скорее всего. Но каждый сам решает, какой будет картина. Снова тишина. — Хён, можно ещё один вопрос? — Спрашивай. — Почему ты сидишь передо мною в одном полотенце? — таким же голосом, как и предыдущий разговор, произнёс Хо. — Неблагодарный какой, — Юнги незаметно улыбнулся и встал. — Скажи спасибо, что я тут не голой задницей свечу. — Вот за это реально спасибо, хён! — немного громче и эмоциональнее сказал Чон уходящему из комнаты светловолосому парню. Уложившись удобненько в кровать и попав в сонные объятия Чимина, Хосок понял, что завтра ребят ждёт история. Его история. Корни проблемы тоже ведут в детство. Любящая и заботливая семья была воплощением самого настоящего счастья. Правда, до некоторого момента. Когда Хосоку исполнилось семь, его отец бесследно пропал. Мать после рождения сына не работала, обязав мужа содержать семью. Сама же посвятила себя воспитанию ребёнка и дому. Это и было проблемой. После исчезновения кормильца накопленных средств становилось всё меньше и меньше, а страха больше и больше. Полностью отвыкнув от работы и утратив все профессиональные навыки, женщина решила, что лучше найти нового мужа, потому что надежда на возвращение через год исчезла, как и счёт в банке. Ещё один год для маленького Чона прошёл со стрессом: как бы он не пытался относиться ко всему происходящему с пониманием, но постоянная смена мужчин у мамы, а так же угасающее внимание к Хосоку, положило своё начало. Со временем попытки заполучить обратно любовь становились тщетными, а ещё позже наоборот вызывали приступы агрессии со стороны матери. Больше всего ужасала постоянно повторяющаяся фраза «Не мешай мне жить!». А всё потому что погоня в поисках хорошего отца и мужа, переросла в отчаянный шаг — торговлю своим телом. С этой мыслью женщина пыталась прокормить семью. Но вот через некоторое время термин «семья» вообще пропал из её жизни. Быть может, это повлиял стресс, но в голове что-то перемкнуло — в приоритете стало сексуальное удовлетворение, потом только деньги. Чона не покидала надежда вернуть «прежнюю» маму даже после того, как она бесстыдно приводила в дом разносортных мужиков, которым нравилось, когда мать избивала ребёнка у них на глазах. Для них это была хорошая прелюдия последующего времяпровождения. Казалось бы, куда ниже можно опуститься? Но это был не придел. В тринадцать Хосок ночевал дома раза три в неделю. А в четырнадцать попал в ловушку: мама снова дала жить дома, только при условии поменьше высовываться со своей комнаты, после чего принесла пузырёк с таблетками и сказала принимать их утром и вечером, мол, ей стыдно за прошлое, поэтому нужно поправить здоровье и укрепить иммунитет после уличной жизни. Чон был настолько рад, что согласился без раздумий. Но это было ещё одной ошибкой. В пузырьке оказались сомнительного производства транквилизаторы из более подозрительной, подпольной лаборатории, в которой работал один из клиентов «элитной проститутки Евы». Таблетки действовали странно: во время их действия Чон был в отключке, но мозг работал, перенаправляя сознание в глубокие размышления. Он будто смотрел на себя с разных сторон, пытаясь найти подход к определённой проблеме. Из-за этого появлялись разные варианты их решения, но сбыться этому было не суждено, потому что придя в себя, человек становился агрессивным, как наркоман во время ломки. Хотя это не удивительно, доза наркотических средств присутствовала. Вскоре парень пил таблетки чаще, чем это было нужно. Лучше было жить в другом мире, мире иллюзий, где самая счастливая в мире семья снова вместе. Когда Хосоку было семнадцать, к его сожалению, а может и к счастью, ту лабораторию закрыли, прекратив поставку таблеток домой. И вот после этого агрессия вышла наружу. Чон не мог совладать с собой, даже если хотел: фантазии оставались в голове, а к реальной жизни доходили только злоба, раздражительность и… частые попытки убить ужасную мать. Однажды это почти случилось. Хосок раздобыл лук и стрелы и, придя домой, с порога безмолвно направил стрелу в женщину. Всё бы случилось, но в это время подоспел новый мужчина Евы на постоянной основе, который выбил из рук оружие, а потом быстро и сильно ударил парня, чем его надолго вырубил. Глаза Чон открыл находясь в противной белой комнате. Новый (уже!) муж его матери настоял на том, чтобы отправить его в психушку. Ева не противилась, а даже была рада, что теперь у неё не будет груза за спиной. А ещё она себя тешила словами «Я хорошая мать! Я ведь отправила его не куда-попало, а в частную клинику! Ему там будет хорошо». Вот тебе и новая жизнь с абсолютной сменой обстановки, точнее, с полнейшим переворотом. Хотя теперь было время и возможность уйти в себя. Хосок был удивлён, когда это мама успела выйти замуж, да ещё и не сообщив об этом ни до, ни после мероприятия. Наверное, это всё из-за таблеток, на которые он подсел. Из-за таблеток, на которые подсадил родной человек. Жизнь тлела, постепенно покидая реальный мир. Может, это даже к лучшему, ведь он мешал жить маме, а если не нужен даже ей, то он просто грязь. От грязи нужно избавляться. Признавая свою вину, уныние пожирало его изнутри, а когда доходило до головы, то враждебность снова манипулировала его телом. И, конечно же, санитары в миг хватали Чона под руки и уволакивали с его комнаты в карцер, по дороге пытаясь вколоть успокоительное. Жалко, что карцер был небольшой комнатушкой с мягкой обивкой на стенах. Всё было белое. Если бы кто-то знал, как он возненавидел этот цвет. В девятнадцать лет судьба преподнесла Хосоку сюрприз. Странно было, как к такому неуравновешенному могли подселить в комнату довольно адекватного, спокойного и стеснительного мальчика. Парень так давно ни с кем не общался, что на первую попытку нового сожителя завести разговор Сок с радостью откликнулся. Хотелось рассказать обо всём и сразу, но приходилось соскребать остатки жизнерадостности в самых потаённых уголках души и не показывать ни единого намёка на боль. Неделя такого общения пошла на пользу — Хосока не забирали в карцер. Но всё испортила субботняя доза лекарств, которая усугубила ситуацию. По окончании их действия после горячего душа у парня настолько резко начался припадок, что он накинулся в коридоре на мимо проходящую медсестру и чуть не свернул ей шею. Ему казалось, что это его поганая мать, которая лишила его всего хорошего, что могло бы с ним случиться. Рыжеволосый парень медленно открыл глаза. Снова изолятор. Снова транквилизаторы. Но благо, спецодежда была синего цвета, а не белого. Скорее всего, когда он нападал на медсестру, то порвал свою нелюбимую белую пижаму, иначе почему на нём другая одежда? Новый цвет вызвал поток эмоций. От этих мыслей его отвлекли: ровно в час всегда подавали таблетки. С каждым разом казалось всё больше и больше и, к сожалению, это было не на выборной основе, а для обязательного приёма. Но после знакомства с Чимином они начали действовать, будто в обратную сторону — не успокаивать, а провоцировать галлюцинации и обурь. Краски. Юнги вовремя дал подсказку о том, как можно было описать то состояние. Из-за того, что главная беда случилась в детстве, Хосок не успел «начертить» ситуацию, только быстро ухватил первые попавшиеся краски, лишь бы не бездействовать. Но лучше бы бездействовал. Несколько цветов красок расплывались по всему листу, поглощая и самого Чона, а ведь он этого совершенно не хотел. Или осознал довольно поздно. И вот в достаточно взрослом возрасте, находясь в психиатрической лечебнице, только теперь пришло понимание неправильных действий. Хотелось бы всё изменить, но пути назад не было. В изоляторе рыжеволосый провел три дня. Таблетки шли явно не на пользу. Но вот, если бы больше проводить время с новым другом, то, возможно, это бы стало его новым лекарством. Рассказ Чимина о завораживающем хвойном лесе дал пищу для воображения, только вот позитивного, а не такого, как всегда. Хотелось и самому лично увидеть ту красоту. Давно Чона ничего не интересовало. Давно Чона никто не заинтересовывал. Наверное, он у черты, когда в жизни происходят перемены. Нужно сделать лишь шаг вперёд. Главный врач сделал заметку в личной карточке парня, что он снова был в изоляторе и какое время, сделал небольшой опрос и направил в его комнату. Комнату, где хотя бы были кровати. Только сейчас Хосока начало это волновать, точнее, теперь он хотя бы обращал внимание на детали из внешнего мира, а не только внутреннего. Мужчина кивнул санитарам, чтобы они провели пациента до его комнаты и ушёл. Но через минуту вернулся, протянул Чону Сникерс со словами, в которых слышалась некая насмешка: — Вот, держи! Твой новый друг долго умолял меня дать тебе это. Конечно, по правилам такое не разрешено, но раз он обратился сразу ко мне, а не к кому-то младшему по званию, то я решил сделать исключение. Он честный и прямолинейный. Это мне и понравилось. В глазах парня читалась нескончаемая радость и решительность. Пора менять своё отношение к матери, а ещё лучше — выкинуть её из головы и сердца. Пора переходить на следующий жизненный этап. И уж что-что, а Чимина он хотел бы видеть рядом.