Не верь, не бойся, не проси...

      Не сказать, чтобы карьера оперной певицы была моей мечтой. Поначалу. Поначалу мне просто нравилось петь, благо что у этого тела были соответствующие возможности. В моем-то теле мне медведь не только по ушам протоптался, но и по голосовым связкам нехило так… Ну, в том плане, что петь-то я могла, но слушать это не выдерживал никто. Бывает, в ванной ору какую-нибудь песенку, а отец мне из кухни «что угодно сделаю, только заткнись». Может быть, занимайся я музыкой с детства, то и голос и слух бы в итоге поставили, но увы — чего не было, того не было. Зато здесь было. Видимо, в качестве компенсации за другие упущенные возможности вроде того же градостроительного.              Но постепенно, надо сказать, я втянулась. Начать с того, что любой человек любит заниматься делом, которое у него получается. Если за это перепадают еще и всякие плюшки вроде грамот и похвал — это замечательно. Ну а если за это еще и деньги платят… В итоге консерваторию я закончила с твердой уверенностью заниматься пением и дальше.              Радужные мечты о карьере оперной дивы меня не посещали — за все годы своей жизни я уже успела понять, что попасть на вершины музыкального олимпа можно либо по счастливой случайности из разряда «нужный человек услышал божественный голос и сразу дал никому не известной хористке ведущие партии», либо, что куда более вероятно, через постель какого-нибудь покровителя. Ну и был еще третий вариант — изначально родиться в семье какого-нибудь человека, имеющего связи в этой сфере, а следовательно — без проблем сделать карьеру. Причем, в этой ситуации даже не понадобится какого-то особого таланта — достаточно лишь попадать в ноты и не шибко «ловить звезду», чтобы не выкинули вон за скотский характер.              С везением у меня раз на раз не приходился, при мысли о том, чтобы завести папика, по позвоночнику бежала дрожь брезгливости, а в семье ни у кого не было соответствующих связей. Так что быть мне хористкой без особых перспектив. В принципе, нормальная работа. Не хуже любой другой. И даже лучше, чем, например, параши драить.              Из консерватории мне дали характеристику, которую невозможно было читать без пачки мятных леденцов. И пару рекомендательных писем от всех педагогов. И кипу различных наград за победы в конкурсах, поскольку талант изначальной Кристины Дайе, помноженный на мое упорство и целеустремленность просто обязывал без проблем занимать первые-вторые места. В назначенный час, верней — за пятнадцать минут до оного, я, прихватив все это добро, нарисовалась у дверей директорского кабинета лучшего оперного театра Парижа. Ну, не знаю, лучшего, или нет, но самого известного, точно. Опера Гарнье. Если меня возьмут сюда на работу, то это уже будет нефиговым везением. Хотя бы потому, что не каждое заведение согласиться взять девчонку без какого-либо опыта реальной сценической деятельности.              К счастью моему, все оказалось намного проще. Принимающий в этот день меня месье Полиньи удосужился ознакомиться с характеристиками, прочитал только одно рекомендательное письмо и сразу дал добро на зачисление меня в хор. С одной стороны — напрягло, что это было сделано буквально левой задней пяткой, то есть без прослушивания, назначения испытательного срока и обговаривания разных мелочей, что обычно характерно для ответственных работодателей. С другой — мне же лучше, ведь в итоге меня приняли без всякой нервотрепки и, вдобавок — увлеченный какими-то бумагами Полиньи не сделал попыток даже рассмотреть меня пристально, не то что облапать. Это радовало неимоверно. Хотя скорость событий просто не могла не сбивать немного с толку. Вот я стою у дверей директорского кабинета и вот — лишь каких-то полчаса спустя одна из маленьких учениц балетной школы, которых тут все использовали в качестве девочек на побегушках, показывает мне мою гримерную. На самом-то деле гримерная не моя, верней — моя, но рассчитана на пять-шесть человек, но пока что в хоре еще есть «пустые места», а соответственно — эту комнату занимать какое-то время буду только я. Неплохо, определенно неплохо — только стала хористкой, а уже чуть ли не своя личная гримерная. По пути мы разговорились с малышкой-балериной, и она согласилась показать мне, как и что тут в театре устроено. В общем-то, меня, как новичка интересовало, где тут буфет, кому сдавать ключи от гримерной, а также — где именно проходят репетиции хора. Надо бы познакомиться с нашим дирижером до того, как начнутся репетиции. А то как-то некошерно приходить на работу, даже не зная при этом, к кому, собственно, приходить. Да и не помешает заранее ознакомиться с партитурами, репертуаром, да и вообще определиться, на какую роль меня в этом самом хоре поставят. Вот непродумана логистика в этом театре, не продумана.              — Элис, милая, ты ведь проводишь меня к месье…              — Арно, мадемуазель Дайе. Конечно, провожу, пойдемте, — девочка, которой еще не было и десяти, но которая отлично ориентировалась в этом здании, в отличие от меня, схватила меня за руку и потащила за собой по веренице коридоров. Остановились мы за кулисами. Судя по тому, что до нас донеслось пение множества голосов — репетиция была в самом разгаре.              Хор — это хорошо. В том плане, что среди множества голосов косяк одного не так заметен. Сольные-то партии намного трудней, да и вообще — когда ты «винтик системы» и «часть корабля — часть команды», то меньше шишек на свою голову получаешь. Впрочем, судя по ору, который донесся до нас минуту спустя — шишек тут даже хористкам достается. Элис испуганно вздрогнула и я поспешила отпустить девочку восвояси, перед этим, естественно, угостив ее конфетами в благодарность за помощь. Когда девочка убежала, а ор на сцене малость поутих, мимо меня начали проходить по две-три девицы, что-то негромко обсуждая между собой. Решив, что сейчас самый подходящий момент познакомиться с руководителем, я вышла на сцену как раз в тот момент, когда сухонький мужчина нервно пытался застегнуть футляр с какими-то причиндалами. Судя по характерному скрипу — крепления на нем давно надо было подкрутить, ну да где людям искусства знакомиться с отвертками.              — Вот… — ну надо же, дирижер, а маты гнет такие, что даже у меня, выросшей на задворках цивилизации, уши в трубочку едва не свернулись.              — Кхм… — обозначив свое присутствие, я заставила мужчину прерваться на середине тирады, в которой поминалась недобрым словом родня человека, изготовившего футляр. — Может, вам помочь, месье Арно?              — Разумеется, если у вас, мадемуазель, завалялась в кармане отвертка и вы умеете ей пользоваться, в чем я лично очень сом…              Тираду он оборвал. Ну да — не каждый день встретишь девушку в пышном розовом платье, которая невозмутимо достает из ридикюля пресловутую отвертку и, подняв с пола футляр, несколькими движениями возвращает в нужное положение необходимые винты.              — Разболтались. В следующий раз перед тем, как завинчивать, просто капните клеем — должно помочь, — чуть улыбнулась я, протягивая мужчине футляр и убирая в сумочку отвертку. Как говорится, подумаешь, отвертка. У меня с собой еще плоскогубцы, мелкий молоток и шило. Ну и еще одно шило в заднице, ага… А это все папа, приучил, блин: все свое носи с собой, пригодится. Судя по тому, как скрипит мебель в моей гримерке — мне понадобится весь мой «инвентарь» и еще завтра из дома придется взять болты на замену, чтобы стул не развалился подо мной, а тумба возле зеркала не уронила свою дверцу мне на ногу в самый неподходящий момент. Ох уж эти общественные заведения на бюджетном финансировании… Что в школах такое дерьмо у нас было, что вот здесь вот… — Кстати, позвольте представиться. Меня зовут Кристина Дайе и с сегодняшнего дня я числюсь хористкой в вашем подведомственном коллективе. Вот, зашла познакомиться, — я присела в реверансе, придерживая юбку. Прошло долгих полминуты прежде, чем мужчина назвал мне в ответ свое имя.              Да, что уж поделать… Выбивалась я здесь из основной, так сказать, массы. Это еще хорошо, что вместо меня не загремела сюда Женька из соседней квартиры. Уж Евгеша с ее любовью к татуировкам, байкам, коротким стрижкам, крепким сигаретам и таким же крепким выражениям по поводу и без вообще бы произвела на местных такое впечатление, что они бы в обморок только от одного ее вида падали. Ну да — не каждый день встречаешь девочку с тоннелями в ушах, выбритыми висками и кольцом в носу. А в нашем мире норм. Ну, может, совсем отсталые покудахтают в стиле «неженственно, некрасиво», а в целом — каждый может выглядеть и вести себя так, как хочет, разумеется — в рамках, установленных законодательством. Увы, эта реальность была куда более жестока, ведь даже я не укладывалась в ее рамки от слова «совсем».              Впрочем, конкретно в этом случае мне моя непохожесть сыграла на руку. По крайней мере, дирижер от удивления позабыл про злость, а заодно — испытывая благодарность к человеку, который починил его футляр, все-таки уделил мне немного внимания. Ну как, внимания… Выдал партитуры, прослушал, определил на место второго сопрано в хоре. В принципе, я тянула и второе, и первое, и могла петь некоторые партии контральто, как, впрочем, и большинство других певиц, так что заткнули мною ту дыру, которую надо было заткнуть.              Поскольку месье Арно собирался домой, мы разговаривали уже во время спуска по лестницам вниз.              — А, вот еще что, мадемуазель Дайе. Ни в коем случае не ходите в подвалы.              Я кивнула.              — Там живет… — мужчина обернулся, оглядываясь по сторонам, словно нас могли подслушать. — Призрак Оперы.              Ойкнув, я прижала руки к лицу, старательно делая вид, что поверила актерскому мастерству маэстро. Понятно все с ними: уже устали от того, что тупые новички лезут без спроса, куда не следует, вот и действуют на опережение.              — Он убьет каждого, кто посмеет спуститься в его владения, — продолжил нагнетать атмосферу мужчина. Не зная, как еще отреагировать, я снова ойкнула и заверила, что буду держаться от подвалов подальше и вообще — спасибо за предупреждение.              Историю о призраке я пересказывала за ужином Николь. Николь — это моя… Ну, типа сеструха. Появилась семь лет назад, при этом обладает явно выраженными талантами живописца уже в этом возрасте. Все-таки, генетика у Густава Дайе оказалась что надо, а он едва ее не просрал на дне бутылки. Или же гены «рисовальщика» — это от Джейн? Хотя и я в теле Кристин неплохо рисовала, хотя до этого разве что на школьном уровне могла что-то изобразить.              В общем, Николь из-за ее талантов с подачи профессора Валериуса, которого за прошедшие годы стали считать кем-то вроде дедушки, отдали в пансион для девочек с художественным, так сказать, уклоном. Уж чем она заниматься будет, когда вырастет — сама пусть выбирает, но пока что в ее задачу вменяется жить в «общаге» пять дней в неделю под присмотром воспитателей, а мне, естественно — забирать ее на оставшиеся два к себе на квартиру, при этом на досуге делать ее не просто девочкой, а в первую очередь — человеком. Все-таки, воспитание в пансионе было довольно однобоким, а по мнению отца, да и моему тоже, в современном мире это было недопустимо. Так что на досуге я ее учила как правильно лупить с ноги по яйцам, как держать тренировочную шпагу (тут я добрым словом поминала Рауля, который до последнего занимался моими тренировками), ну и заодно — как правильно забивать гвоздь, если вешалка для ее куртки вдруг оказывалась на полу.              Квартирку нам отец снял, что надо, верней, как квартиру… Комнату. Туалет и ванная общие, кухня тоже, но в принципе, плитку мы себе в комнату поставили. Располагалась квартира довольно близко от театра — всего лишь сорок минут пешком, ну или десять-пятнадцать, если нанять экипаж. А от пансиона Николь вообще было десять минут пешочком, так что через пару лет мелочь сама уже сможет домой добегать.              — Призрак… Пф… У нас в пансионе таких аж три. В туалете, на чердаке, ну и в подвале традиционно, — Николь невозмутимо отправила в рот половину бутерброда и, прожевав, продолжила. — Неужели взрослые на этот бред ведутся? Ладно, я понимаю, мои ровесники — у них тенденция верить во всяких монстров под кроватью или там в шкафу…              Я вздохнула и пожала плечами.              — Как видишь, сестрюня. Лучше бы твоим ровесникам объясняли, что…              — Что нельзя перебегать дорогу в неположенном месте и подходить к незнакомцам, ага, — подхватила Ники.              Я довольно улыбнулась. Для семилетки она была удивительно смышленой и беспроблемной. Поначалу я побаивалась, что если возьмусь еще и за ней присматривать, то либо запорю экзамены, либо где-то потеряю сестру, но в реале все оказалось совсем не так страшно. Через года три-четыре вообще сможет самостоятельно существовать, ну если не считать необходимых финансовых дотаций.              — В общем, сестренка Кристина заслужила пироженку, — фыркнула девочка.              — А откуда у нас пироженки?              — Ну, не совсем пироженки, вру. Блинчики и крем. Я сама делала. На, — на стол передо мной водрузили тарелку с частично сырыми, а частично — подгоревшими кусками теста. Кхм… Ну, по поводу самостоятельности я явно погорячилась.              — Этот твой… Эдвард, или как его там, больше не заявится? — с противнющей ухмылочкой уточнила у меня Ники.              — Судя по всему, нет. Уже не знала, как от него избавиться — пришлось тяжелую артиллерию в ход пускать.              Мы переглянулись и расхохотались. Проблемы у меня начались еще два года назад — появились ухажеры. Причем, не те, кто просто в постель затащить хотят (от таких избавиться — раз плюнуть, достаточно начать грузить «хочу серьезных отношений, когда идем в церковь, я познакомлю тебя с папой, но ты ружья не пугайся), а те, у кого реально матримональные планы на симпатичную белокурую девушку с нехилыми вокальными данными. Вся суть этих ухаживаний сводилась к «выходи за меня, вари детей, рожай борщи, бросай свою Оперу — неженское это дело работать, да и неприлично». Что такого неприличного — еще вопрос. Да, среди певиц нередко встречаются особы… легкого поведения, но будто бы нет их среди служанок, горничных, всяких там продавщиц и так далее.              И почему-то все эти типы были так ошеломлены, когда слышали твердое и уверенное «нет», что просто зло брало. И не одну меня, кстати. Николь и та злилась. Она-то помнила, как я приходила из консерватории последний год даже в выходные уставшая, аки собака. Это что, получается, десять лет работы и замаячившие на горизонте перспективы самореализации псу под хвост в угоду какому-нибудь «мужчине»? А с учетом того, что предложить этот самый мужчина не мог мне ровным счетом ничего нового — ухаживания представителей противоположного пола для меня становились теперь настоящей проблемой. Хоть бери кого-нибудь из друзей детства и на фиктивный брак уговаривай, чтобы отстали.              Я уже поняла, что с местной системой семейных ценностей замуж мне не светит. С одной стороны — грустно, потому что многие люди все-таки хотят семью, близких, физиологию удовлетворить, опять же, хотя у меня и с прошлым, и с этим телом уровень либидо был, мягко говоря, ниже плинтуса. С другой стороны, как говорила та же Женька, «да что, блять, нахуй, сука, плохого в ебаных сорока кошках»? Нет, серьезно. Терпеть ради денег непонятно кого рядом — не вариант, проще самой заработать даже в этом времени. Всякую работу по дому я выполнить и сама могу, тем более, что мы не в деревне живем со своим хозяйством, а в городе, где грубая мужская сила уже давно ничего не решает. Так зачем мне «красно солнышко», которое еще надо обстирывать, кормить, ублажать, рожать ему детей (а в этом времени от этого, вообще-то, реально подохнуть можно, так что нафиг, нафиг, нафиг)?              И радовало меня несказанно, что среди представителей противоположного пола все-таки попадались адекваты, до которых доходило, что пора бы им обратить внимание на кого-нибудь другого. Но некоторые, видимо, имели в своих пращурах баранов, поскольку перли напролом. Вот в один из таких моментов в игру и вступила Ники. Когда первый надоедливый ухажер увидел милую белокурую девчушку, которая повисла на мне руками и ногами, что-то щебеча в стиле «мама, а это мой новый папа?», то он даже не дослушал мои путанные объяснения в стиле «ну вот, было… по молодости, дура была, но это…». Николь получила за сообразительность шоколадку, а дальше схема была поставлена на поток. Разница в возрасте у нас с сестрой тринадцать лет, в этом времени вполне реально родить ребенка в возрасте, а с учетом того, что мужчины редко могут «на глазок» определить возраст малявки и запросто могут принять ее за пятилетку… Короче говоря, Эдвард был не первым и, надо полагать — не последним «женихом», которого мы так бортанули.              Сестренка взяла с меня слово, что когда она подрастет и столкнется с «таким же дерьмом», то я буду изображать из себя деревенскую полуграмотную бабу, которая будет виснуть на всех ее ухажерах и, дыша перегаром, орать что-то вроде «зятек, ну наконец-то заживем, как люди!». Джейн к таким вещам лучше не подключать, так как она милашка, няшка, и раскусить ее — раз плюнуть. Все наше с Ники упрямство и актерские данные — это от отца, похоже.              Про театр я рассказывала девочке до глубокой ночи. Остаток этой самой ночи я изучала оперные партитуры и спохватилась лишь когда за окном забрезжил рассвет. Уже привычно скрыв синяки под глазами с помощью современной косметики, вышла из комнатушки и постучалась тихо условным стуком в двери Жаннет. Жаннет — это моя соседка, живет здесь столько же времени, что и я. Не одна живет — у нее еще старший брат есть, но он парень занятой, работающий, я его и не вижу почти. А сама Жаннет работает в одном из кафетериев официанткой. Судя по макияжу и тому, что у нее есть деньги на извозчика — не только официанткой, но это уже абсолютно не мое дело. Суть в том, что еще позавчера мы успели с ней договориться снимать экипаж на двоих. Во-первых — это выйдет дешевле, а во-вторых… Впрочем, достаточно и «во-первых». Девушка попадает на свою работу, а я — на свою. И все счастливы, и все (то есть лично я) еще и денег на обед сэкономили.              Как водится, я пришла в театр еще до начала репетиции. Гребаная пунктуальность, аргх! Впрочем, это мне на руку — все равно планировалось наведение порядка в моей гримерной. Все-таки, фактически второй дом и «наслаждаться» скрипом, падающими дверцами и прочей «прелестью» в мои планы не входило. Так что уделим немного времени мелкому ремонту.              Ага, немного, как же… До репетиции я успела только дверные петли смазать. Потом было четыре часа пения, при этом мы с другими хористками, естественно, даже познакомиться друг с другом не успели. Потом многие из них остались на репетицию еще на два часа, а я ушла, потому что послезавтра не выступала, а соответственно — во мне там никто не нуждался. Снова оказавшись в своей гримерке, я переоделась в предусмотрительно захваченное рабочее платье, разложила на полу инструменты и, перемежая пение своих партий с ругательствами в адрес местных рабочих, принялась наводить порядок. Почему бы не уйти домой? А потому, что после двухчасового прогона того спектакля, что дают послезавтра, мне надо будет все-таки представиться нормально коллективу. Что называется, жизнь-жестянка… Каждый день торчать здесь в общей сложности по семь-восемь часов, да еще и с перерывами, во время которых еще надо будет чем-то себя занимать… Хотя чем — это я еще полгода назад нашла. У отца все время деньги просить не дело, так что я периодически хваталась за всякую подработку. Переводы, рукоделие, написание всяких контрольных для особо ленивых студентов… В ход шли все известные, легальные и не вызывающие отвращения методы заработка, так что в итоге вместе с тем гонораром, который должны были платить в этой опере, получалась уже вполне приличная сумма, которой хватит не только на выживание, но и на всякие приятные мелочи.