Не верь, не бойся, не проси...

      Девушка пару минут уже переминалась на ступенях театра и мысленно корила свою пунктуальность, заставившую прийти ее на целых тридцать минут раньше срока. Рауль достаточно хорошо описал ей Кристину, чтобы Адель, осмотревшись по сторонам, поняла: никого и близко похожего на эту девушку, рядом не было.              За последующие пять минут она успела прогуляться несколько раз по лестнице, а еще — понять, что в платье без турнюра, которые носили представительницы простонародья, было намного проще и легче ходить, чем в громоздкой юбке. Кроме того — так на девушку практически не обращали внимания и в нынешней ситуации ее это устраивало.              Дух захватывает! Авантюрной по натуре Адель всегда нравилась идея побродить по закоулкам оперного театра, чтобы собрать материал для книги исходя из собственных ощущений. Как и многие начинающие писатели, она отождествляла себя со своими героинями, наделяла их своими эмоциями и суждениями, а значит — отчаянно нуждалась в источнике вдохновения. А что может быть интересней, чем самой увидеть место, в похожем на которое будут разворачиваться события очередного романа?              Эта книга была уже третьей. Предыдущие две имели определенный успех, в связи с чем девушка испытывала небывалый прилив сил и желание творить. Тем более, что жених, узнав о ее планах, сразу же сообщил о том, что у него есть подходящий человек, способный показать Адель театр.              Кузина узнав о том, что этим «человеком» является девушка, сразу же выразила сомнения в верности Рауля. В ответ на это Адель прекратила с ней всякое общение, поскольку из взаимоотношений между окружающими людьми успела вынести один важный для себя урок: чем меньше слушаешь других и чем больше думаешь своей головой, тем счастливей будешь. Кроме того — в отличие от большинства своих современниц Адель придерживалась правила думать рационально, чем очень гордилась.              И если судить рационально, то следовало вспомнить, что прежде всего — Филипп де Шаньи никогда не заводил речь о женитьбе брата. Его бы вполне устроило, останься тот «вечным холостяком», как и он сам. Соответственно, если бы Рауль не испытывал чувств к Адель, то и не стал бы ухаживать за ней и, тем более — не сделал бы ей предложение. Именно поэтому Адель ни разу не усомнилась в своем женихе и с удовольствием слушала его рассказы о девочке-драконе, которая жила в опасном замке, наполненном ловушками, любила не только шитье и пение, но и фехтование, а еще — обладала ангельским голосом. Этот голос… При воспоминании о новой Тамине Адель мечтательно закрыла глаза. Она была несколько дней назад во время очередного показа «Волшебной Флейты» в Опере вместе со своими родителями и тот чистый и красивый голос, наполняющий ощущением небывалой, неземной силы, очень долго преследовал ее во снах. И судя по заголовкам газет, называющих Кристину Дайе «Северным Соловьем» и одним из самых гениальных и талантливых исполнителей Парижа — это странное ощущение, исходящее от новой Тамины, заметила не только Адель.              — Доброе утро, — за ее спиной раздался голос Тамины. Тот самый голос уверенной и отважной девушки, которая готова была последовать за своим возлюбленным в лапы самой Смерти.              — Доброе, Кристина, — Адель чуть улыбнулась и с готовностью вложила свою ладонь в протянутую руку. — Я Адель, и можно на «ты», а еще — хочу тебе сказать тебе, что ты просто волшебно спела тогда в Опере. Можно сказать, что…              Она всегда была такой. Говорила то, что думала. Не выбиваясь из рамок приличий, девушка все-таки умудрилась прослыть в своей среде странной и в свое время из-за этого остаться практически без подруг. Но, что интересно — те качества, которые всегда мешали ей жить, сейчас оказались почему-то абсолютно уместными и сразу сделали ее «своей» для Кристины и двух девочек-балерин, с которыми, собственно, и планировала пообщаться Адель.              Ее интересовало само устройство театра изнутри, мысли людей, которые там живут и работают, при этом больше всего на свете хотелось, чтобы вымышленная история, которая появится из-под ее пера, была как можно более правдоподобной.              — Ну вот смотрите, часто ведь в романах встречали что-то вроде… «Он одной рукой сорвал с нее одежду».              Кристина фыркнула, тут же уткнувшись в свою чашку с чаем, Жамме и Мэг непонимающе переглянулись. Адель вздохнула: она уже поняла, что в среднем представители труппы обладают чем угодно, но не интеллектом. Да — они могли запомнить роли и последовательность движений при танце, по роду деятельности неплохо разбирались в искусстве, но на этом зачастую все заканчивалось. Певцы были лишь немногим умней только потому, что для поступления в музыкальные образовательные учреждения требовалась качественная домашняя подготовка.              — Ну как можно одной рукой снять с человека одежду? Вы вот друг другу перед представлением когда переодеваться помогаете — что, раз — и сняли все и сразу?              — Так-то оно, конечно, нет, — девочки переглянулись между собой и расхохотались. Кристина лишь бросила на Адель многозначительный взгляд и пожала плечами. Да, «ум» и «балерины» редко между собой сочетались. Впрочем, наверное, бывали и какие-то исключения, но девочки явно к нему не относились. Тем не менее, пустой треп Мэг и Жамме действовал умиротворяюще, а уж их знание оперной жизни и устройства театра позволили девушке избежать ошибок уже на первых страницах будущей книги. В итоге, планируя уложиться с поиском ответов на все вопросы за час, она потратила почти четыре, но дело того стоило.              Кристине пришлось на какое-то время оставлять Адель на попечение Мэг и Жамме. Девушка сидела в зале с юными балеринами и наблюдала за репетицией, делая при этом пометки в блокноте. Например, для нее стало интересным открытием то, что люди, руководящие репетицией, запросто могли наорать на кого-нибудь и так же запросто получить в ответ такую тираду, при первых звуках которой Адель невольно зажимала руками уши. Порвать платье во время танца? Легко. Выслушать от костюмерши тут же, на сцене, про свои кривые руки и ноги? Запросто! Оборвать дуэт на полуслове и начать криком объяснять партнерам или хору, что именно не так? В порядке вещей!              Спокойствие сохраняли единицы, среди которых была Кристина. Слушая ор на нее, она лишь кивала. И судя по тому, что истерика вскоре успокаивалась — принимала к сведению все узнанное и репетиция двигалась дальше.              — Она всегда такая… Спокойная? — тихо уточнила Адель. Конечно, она писала книгу о совсем другом персонаже, но мысль ввести подобного хладнокровного героя в повествование ей приходила неоднократно. Проблема была в том, что в ее окружении не было подобных людей, чтобы можно было немного понять их мотивы и способы сдерживаться. Импульсивная и в меру эксцентричная Адель де Милье уже двадцать раз бы запустила в орущего на нее человека какой-нибудь статуэткой. Или просто ушла, если бы дело происходило среди людей ее круга.              — А то! Крыса — это просто эта… Снежная Королева какая-то, — доверительно начала сплетничать Жамме.              — Она даже Призрака Оперы не боится, — подхватила Мэг.              — Какого Призрака? — живо принялась расспрашивать девочек Адель. Информация о каких-то непонятных происшествиях за кулисами до нее доходила неоднократно, при этом все, естественно, искажалось и обрастало странными подробностями. За оставшееся время, что Кристину продержали на сцене, Адель успела узнать у Мэг и Жамме все о загадочном привидении, которое, по слухам, уничтожало всех, кто лез в подвал. Правда, девочки говорили о нем со странным ажиотажем и, похоже, не так уж сильно его и боялись. Сразу после того, как закончилась репетиция, где принимала участие Кристина, балерины убежали на разминку перед отработкой другой постановки, а Дайе пригласила Адель в свою гримерную.              — Ух ты! Вам дают такие большие комнаты? — блокнот у девушки был наготове, поэтому она практически сразу записала важную информацию:              — Вообще-то нет. Сама посуди — в Опере очень много народу. А гримерок, по сути, намного меньше. Единственным человеком, у которого была вот прямо-таки «своя» гримуборная, была Карлотта, ну да эта скандалистка в итоге своими претензиями достала всех так, что вылетела из Оперы, как пробка из бутылки. Обычно дело обстоит так: на хор или балет дают одно помещение на пять-шесть человек, а солистам — одно помещение на двоих при условии, что пользуются они ими в разное время. То есть, например, я прихожу на репетиции в понедельник, среду и пятницу, а другая певица — во вторник, четверг и субботу.              — А если какое-то представление, где участвуете вы обе?              — Тогда кто-то берет у портье ключи от чужой пустой гримуборной. Кстати, доступность ключей — это одна из причин, по которой в комнате никто не хранит ценные вещи.              — Ты говоришь о… воровстве? — не поверила Адель. — Чтобы кто-то брал у своих вот так вот… Гадко как.              — Своих тут, в принципе, нет. Во-первых — ход за кулисы открыт много каким левым людям. Если помнишь, про тебя мне достаточно было сказать «она со мной», чтобы ни у кого не возникло вопросов. А таких «со мной» у каждого рабочего может быть по пять-шесть человек. Разве тут уследишь за всеми? Да и среди наших разные попадаются персонажи: в голову каждому не заглянешь. Плюс не забывай, что здесь в ходу всякие «крутые разборки» вроде насыпанного в туфли битого стекла, или подлива в графин с водой какой-нибудь дряни, чтобы голос охрип. Я пока что одна в гримерке, так как она считается неудобно расположенной, но все равно стараюсь оставлять здесь только совсем уж громоздкие и тяжелые вещи, а все остальное с собой носить. Чулки иногда могут пропасть: если у кого-то из девчонок рвутся перед выходом на сцену, а запасных при себе нет, то берут первые попавшиеся, ну да этим чаще всего балерины грешат.              — Чужие чулки… Бррр! — Адель передернулась.              — Да, согласна — негигиенично, просто неприлично, и вообще как-то не очень — это даже не кофточками поменяться. Но тем не менее, здесь так привыкли все. Грим, опять же, общий всегда. Свою личную косметичку не все могут себе позволить, вот и пользуются одной коробкой на десяток человек.              — Ужас, — правда об оперной жизни оказалась настолько шокирующей. — А костюмы? Их тоже что ли…              — Ну нет… На сцену всех выпускают чистенькими и выглаженными. Другое дело, что если ты вынуждена заменить кого-то уже по ходу спектакля, то на тебя натягивают платье, стянутое с другой исполнительницы, но мне вроде пока не доводилось с таким сталкиваться.              — Ужас, — снова повторила Адель, внося в блокнот заметку о том, что оказывается — в Опере процветает антисанитария и пренебрежение правилами личной гигиены. Узнанная информация, определенно, найдет свое отражение в нужных абзацах ее нового романа. За уточнением деталей она едва не забыла о самом важном — о Призраке Оперы, про которого собиралась узнать у Кристины.              — Скажи, этот Призрак Оперы… Он в самом деле существует? — тихо спросила она. Почему-то шепотом. Кристина вздохнула и кивнула ей на диван. После этого села рядом и, судя по тому, каким тяжелым взглядом она смерила ее, разговор предстоял серьезный.              — Значит так, Адель. Никаких призраков лично я не встречала. И не склонна верить во всякую паранормальщину. Тем не менее — заниматься какими-нибудь расследованиями и лезть в дела, которые меня не касаются, я не собираюсь и тебе не советую. Так скажем — ты не числишься в списке людей, чей труп мне хотелось бы увидеть. А если ты полезешь в подвалы за жаренными фактами или как у вас, писателей, это называется, то с высокой вероятностью все именно так и закончится. Все понятно?              — Да, — Адель кивнула.              Ей было понятно. В подвалы лезть нельзя, вне подвалов ее никто не тронет, разве что попугает, как других молодых леди. Несмотря на то, что Адель по натуре своей была авантюристкой, инстинкт самосохранения был для нее на первом месте перед жаждой найти приключения. Ведь одно дело — инкогнито пробраться в оперный театр, побродив по закоулкам и узнав о театральной жизни, пообщавшись с людьми, дружбу с которыми родня бы не одобрила и совсем другое — подвергнуть свою жизнь смертельной опасности.              — Что же, если да, то предлагаю…              Кристина до вечера водила ее по театру. Они побывали и на колосниках, и в буфете, и в самых дальних уголках Оперы, где жили старики, охотно рассказывающие девушке самые разные истории. Единственным местом, куда Кристина не провела Адель де Милье, был подвал. И, признаться, Адель это полностью устраивало.              Распрощались они на ступеньках театра уже под вечер. Поскольку до темноты было еще далеко, девушка решила прогуляться до дома пешком. Кристина сразу же скрылась в фойе здания, а Адель принялась медленно спускаться по ступенькам вниз.              В этот момент она заметила, что чуть впереди, прямо ей навстречу, идет пара старых знакомых, с которыми она решительно не хотела встречаться сейчас. Была вероятность, что ее не узнают в этом простом платье, но… Дурочка, зачем она не прикрепила к шляпке вуаль! Побоялась, что это привлечет внимание и вот теперь, когда у нее был бы шанс проскользнуть незамеченной… Что же делать? Приняв единственное мудрое на тот момент решение, девушка снова скользнула в фойе оперы и толкнула первую попавшуюся дверь, ведущую в какие-то подсобки. И только пять шагов спустя поняла, что ход ведет вниз. А вниз ей как раз-таки не надо было. Решив вернуться, здраво рассудив при этом, что встреча со старыми знакомыми намного менее опасна, чем встреча с тем, кто убивает за вход в подвалы, Адель осторожно направилась вверх по лестнице. И тут ее ждал один неприятный сюрприз: то ли дверь была закрыта снаружи, то ли захлопнулась сама по себе, но сколько девушка не пыталась ее открыть — у нее ничего не вышло. На крики никто не реагировал — слишком уже крепкой была дверь, чтобы кто-то услышал ее зов и стук.              — Че-ерт! — девушка застонала и съехала спиной по створке. В этот момент она заметила, что тьма напротив нее вдруг стала особенно материальной.              — Как же много развелось ругающихся юных леди, — мягко произнес голос впереди.              — Кто здесь? — испуганно произнесла Адель понимая, что вскочить просто не успевает. Да и если даже вскочит… Сейчас она с завистью вспоминала рассказы Рауля о Кристине, которая запросто могла навалять здоровым мужикам. При упоминании Кристины почему-то всплыли в памяти слова «не верь, не бойся, не проси», заставившие девушку вскинуть голову и пристально уставиться на высокого и невероятно худого человека, который высоко над головой держал фонарь.              В какой-то момент свет упал на его лицо и она невольно вскрикнула, потому что… лица не было! Была неестественно бледная, как у мертвеца, кожа и четыре темных провала на месте глаз, носа и рта.              Ответом на ее крик был едва слышный глухой стон, после которого фигура поспешно опустила фонарь.              — О, простите! Я не хотела вас обидеть, правда, — Адель быстро вскочила на ноги и протянула руку к незнакомцу, едва касаясь плаща. — Просто… ну… Вся эта обстановка: мрак, подвал, еще и призрак какой-то где-то тут бродит…              В голову ей закралось подозрение, что находящийся напротив нее человек запросто может быть тем самым призраком, но благоразумие подсказало, что лучше и дальше строить из себя относительно наивную особу и принимать находящегося напротив нее человека за одного из рабочих.              — Если вы знаете о Призраке Оперы, то почему зашли в подвал?              — Справедливости ради — я еще не зашла в подвал. А это… Прибыла в Оперу инкогнито, в неподходящей одежде и для общения с неподходящими, по мнению моих родичей, людьми. Уже уходила, но на парадной лестнице едва не столкнулась со знакомыми. И, как говорит одна моя подруга — тупанула не по-детски, решив спрятаться и дождаться, пока они пройдут, ну а… Вот, в общем, — завершила рассказ де Милье, потирая ушибленный об дверь кулак. После этого подняла голову и без страха уставилась в глаза человека-без-лица. Тот наклонился, словно давая возможность рассмотреть себя получше.              Девушка зло сощурилась, но взгляд не отвела.              — Не страшно, юная мадемуазель? Общаетесь с таким-то уродом, да еще и привидение поблизости ходит…              «Привидение»… — раздалось над ухом у девушки. Испуганно обернувшись, она увидела за своей спиной только каменную стену.              — Не смешно, — отчеканила она. Рука в ридикюле нащупала острый предмет. Ключи. Сгодится, если что. Наверное, она заразилась от девушки по кличке «Крыса» странной решимостью, желанием пусть и недолго, но диктовать свои условия. — Если решили, что получится напугать меня этими вашими дешевыми фокусами, то заявляю — не на ту напали, господин Призрак, — последнее она буквально выплюнула. Тут же спохватилась, но отступать было поздно. — Собираетесь убить — убивайте. Раз уж вам доставляет ТАКОЕ удовольствие убийство ни в чем не повинных людей.              — Ни в чем не повинных? — взъярился мужчина. Адель поняла, что сказала что-то лишнее, но было уже поздно. — Эти ни в чем не повинные люди — причина того, что я оказался среди них изгоем…              «Лучшая защита — это нападение», — мелькнуло в голове еще одно изречение Кристины.              — Судя по вашему примерному возрасту вы оказались изгоем тогда, когда меня и в помине не было на этом белом свете. Если вам так интересно хоть на ком-то отыграться, то вы, несомненно, выбрали удачную мишень. Ну так действуйте уже. Придушите? Зарежете?              — Ну зачем сразу «задушите»… — судя по всему, тактика Кристины действовала, потому что Призрак явно пребывал в некотором замешательстве. Ах, да, обычно жертва должна кричать и плакать. Адель предпочла воспользоваться тактикой Крысы — будучи зажатой в угол, начать нападать на врага. Пока что нападение, увы, могло быть только словесным. Лишить жизни кого-то Адель пока что не была готова. А оружием надо замахиваться только тогда, когда уверена: без колебаний можешь убить конкретно этого человека, даже глядя ему глаза в глаза. Это тоже было из философии Кристины…              — А, ну да. Изнасилуете предварительно?              — Да что вы себе… Да за кого вы меня принимаете?! — в его голосе прозвучали какие-то истеричные нотки.              — Вы позиционируете себя, как жуткое чудовище из канализации, пугаете меня тут, а потом еще удивляетесь?! Ну, знаете ли… — Адель сдула со лба прядь волос и зло сощурившись, сжала левую руку в кулак. Так… А может, ногой дать, когда подастся ближе? Или выбить из руки фонарь таким образом, чтобы огонь переметнулся на его плащ?              — Заразно это, что ли? — тихо вздохнул он. — Выметайтесь отсюда к чертовой матери. И буду очень признателен, если больше никогда не увижу вас в своих подвалах.              Он махнул рукой и Адель услышала скрип позади себя. Попятившись, она с долей удивления почувствовала пустоту и в следующий миг оказалась за пределами подвала перед наглухо закрытой дверью. Только сейчас она поняла, как сильно ее трясет. В какой-то момент мелькнула мысль — а не привиделся ли ей странный человек с жутким лицом, который непонятно как открыл дверь, не прикасаясь к ней рукой, который мог заставить свой голос звучать у нее за ухом.              — Пусть это будет нашим маленьким секретом, договорились? — раздался над ухом мягкий, вкрадчивый голос и такой же тихий смех. Обернувшись, Адель не заметила никого на расстоянии двадцати шагов. На заплетающихся ногах она покинула фойе и с неприличной для молодой девушки скоростью кинулась вниз по лестнице, пару раз едва не упав.              Рассказать? Но кому? Ей никто не поверит… Разве что Кристина, но Кристина по своей натуре человек не склонный к состраданию. Она лишь прямолинейно заметит, что Адель «самадуравиновата, ведь предупреждали не лезть в подвал» и будет абсолютно права. А потом добавит, что она еще радоваться должна, что так легко отделалась. И снова будет права вдвойне. Раулю? Но тогда молодой человек может наломать дров сгоряча, да и вообще — стоит ли заставлять его решать ее проблемы? Тем более, что и проблемы вроде как нет…              Так и не решив, что именно делать и говорить, Адель пока что решила никому про инцидент в подвале не рассказывать.       

***

      — Да нет… Ну это ни в какие ворота! Кристина, ни в какие ворота!!! — голос Эрика громом отдавался от стен моей гримерки. Я с трудом удерживалась, чтобы не заржать и не разобидеть своего жутко ранимого призрака еще больше.              — Да в чем дело-то, объясни толком, — жаль, я не вижу сейчас его лица, потому что переодеваюсь за ширмой, а он, естественно, сидит на диване, чтобы дождаться и провести меня по потайному ходу прямо к его логову.              — Ты все портишь! Ты ВСЕХ портишь!!! Ты знаешь, что сделали маленькие балерины, когда я проходил мимо? Они поздоровались со мной! Поздоровались! О-о-о… — до меня донеслись глухие стоны.              — Ты хоть в ответ поздоровался? — невинно уточнила я. Стены комнаты потряс громовой рев.              — И не рычи на меня! — рявкнула я в ответ. За прошедший месяц со дня нашей так называемой «помолвки» Эрик малость оттаял, осмелел в разговоре, хоть и четко определил для нас обоих границы дозволенного. То есть, препирались мы теперь довольно часто, но до ссоры дело не доводили.              — А хористки? Хористки?! «Месье Призрак, не могли бы вы подсказать, куда подевалась мадам Лизетта?». И все это с вежливой улыбочкой! Да она еще и в книксене передо мной присела!!! — возмущению Эрика не было предела.              — Ну, а от меня-то ты что хочешь? — уточнила я, закалывая волосы.              — Это ты во всем виновата… Пока тебя не было, они были нормальными… А потом ты… Вот зачем ты это делаешь?!              — Ну, я тут решила на досуге, что ханарам не помешает немного просвещения… — более-менее удачно спародировала я фразу турианца-дипломата из одной РПГ. — Раз уж мне нельзя вернуться назад в мой мир, то почему бы не притащить немного здравого смысла, равноправия полов и прочей полезной шняги в этот?              — Вернуться? — от того, насколько несчастно сейчас прозвучал его голос, я лишь вздохнула. — А ты бы… хотела вернуться? Бросить этот мир, сцену и… Эрика… — последнее он произнес словно на пределе сил.              — Сомневаюсь, что мне есть куда возвращаться, — вздохнула я.              — Ты не ответила на мой вопрос, Кристина, — надреснутым голосом произнес он.              — Хотелось бы совместить все хорошее от обоих миров. Жить в моем времени, с развитой медициной, наукой, технологиями, интернетом… Но чтобы там был ты… И не только ты: Николь, проф, Рауль, все те друзья-товарищи, которых у меня здесь целый мешок… Ладно, пойдем, что ли?              Настроение резко ушло в минус. То ли все дело было в том, что я скучала по родному миру, работе и учебе, то ли просто устала — непонятно. Эрик мое настроение заметил и поэтому постарался отвлечь разговором на нейтральную тему, за что я ему была благодарна. После легкого ужина мы благополучно завалились спать, как обычно полночи проговорив о том, о сем. В основном — Эрик строил планы нашей дальнейшей совместной жизни, а я лишь наслаждалась любимым тембром голоса и, честно говоря, даже не особо слушала, что он там фантазирует. В итоге, конечно, я не выспалась, как обычно. Вдобавок — утро началось с тянущей боли в низу живота, желания кого-то убить… В общем, симптоматика стандартная, девочки поймут и посочувствуют, а не-девочкам этого времени знать о таком не полагается. Хотя, если я с Эриком жить планирую, надо будет просветить на предмет «почему раз в месяц на два дня Крыса становится злобной фурией».              Правда, за завтраком настроение все-таки поднялось, поскольку Эрик мне едва ли не в лицах рассказал о своей встрече с Адель.              — Она с тобой пообщалась всего лишь один день! Один день, Кристина… И после этого она… О-о-о… Да как она могла предположить такое… Да откуда в вас такая испорченность, — сокрушенно вздохнув, он покачал головой.              Дальше выдерживать было не в моих силах. Я сорвалась на откровенный ржач. Согнувшись пополам, ничего не видя толком из-за слез смеха, я колотила кулаками по столешнице и пыталась вставить хоть слово в свой смех.              Тяжелое, с присвистом дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, заставляют оборвать кажущийся неуместным смех. И начать играть в угадайку «на что наша принцесса обиделась». Настроение опять покатилось к черту.              — Ну что опять?              — А что же вы прекратили смеяться, Кристина? — Эрик вскочил на ноги и принялся расхаживать по кухне, как-то привычно жестикулируя и выплескивая на меня жгучую обиду вперемежку с яростью. — Это ведь так смешно — урод Эрик даже никого напугать толком не способен.              — Началось в колхозе утро, — вздохнула я, протягивая руку к графину с холодной водой, благо что тот стоял в шаге от меня. Прежде, чем Эрик набрал новую порцию воздуха, содержимое графина оказалось полностью на нем. Ну и на полу, естественно. Терапия подействовала на пациента привычным образом — он заткнулся и, издав неопределенный звук между всхлипом и иканием, уставился на меня. — Интересно, ты хоть раз додумаешься спросить, над чем я смеюсь, до того, как закатывать очередную сцену? А, впрочем да — я забыла, что это только у собак рефлексы вырабатываются за пару месяцев.              Отодвинув в сторону тарелку, я встала и вышла из кухни. Живот потянуло, голова слегка закружилась. Ну да, а мне еще работать… Ибо кто мне даст отгул на три дня даже по уважительной причине за неделю до выхода постановки «в свет». Вот и я о том, что никто…              — По вашему Эрик хуже собаки?!              Графин был уже пуст. Мда, не рассчитала на второй сеанс. Как же ты мне надоел…              — Н-надоел? — золотистые глаза стали круглыми, как плошки. Побледневший Эрик сделал шаг назад, опираясь спиной о стену.              — Заебал истериками, если говорить понятным языком. По твоим словам — ты в моем присутствии становишься самым счастливым человеком на земле. Но почему-то от этого не перестаешь практически в каждой моей фразе искать какой-то намек на оскорбление, желание обидеть, проехаться по твоей внешности и так далее. Что за хрень? Нет, только не бухайся опять на колени, объясняй так!              Как же меня это заебало… Нет, я-то знала, на что подписывалась, самое жуткое — что я позабыло общеизвестное правило «горбатого могила исправит» и пытаюсь его… вроде как переделать под себя. Ну, а что, меня ведь получилось отучить пинать во сне рядом лежащего человека и получать удовольствие от обнимашек, может, и в нем эти все заскоки постепенно на нет сойдут…              — Ты же знаешь, в чем дело. Даже без моих объяснений, — он вздохнул и обхватил себя руками, стремясь унять нервную дрожь.              — Ну да, тебе попадались в прошлом слишком часто моральные уроды. Ну я-то не моральный урод? То есть, я, конечно, неидеальна, но заподозрить меня в чем-то таком — это уже ни в какие ворота…              — Кристина ангел, — тихо прошептал Эрик, сгребая меня в объятия. Не отвечаю, как обычно. Выпутываюсь. Поскольку приучать к алгоритму «истерика = обнимашки» — самая грубая педагогическая ошибка на данном этапе наших отношений. — Кристина… Кристина может не уходить? — его голос дрогнул.              — Что-то случилось? — настороженно произнесла я.              — Эрику плохо, — вздохнул он. Я закатила глаза.              — Всем плохо. А мне пора на работу. Умойся и переоденься. Постараюсь вернуться пораньше, но обещать ничего не буду — сам знаешь, какой у меня сейчас график.              — Но Эри… — когда он встретился со мной взглядом, то осекся и очень тихо произнес. — Удачи на работе.              Из-за закрытой за моей спиной двери донеслись отчаянные рыдания. Так плачет ребенок, брошенный жестокими родителями один дома на неизвестный срок. Что-то неприятно сжалось внутри, но голос разума подсказал, что это вполне похоже на Эрика, просто он освоил какой-то новый фокус.              Так как раньше ему не доводилось строить взаимоотношения с людьми, то сейчас он проходил через все те этапы, по которым пробежались в свое время другие люди в возрасте пяти-семи лет. Шантаж, манипуляция, слезы… все это мы видели, плавали, знали. Тут уж, главное, воспитать правильно. И должна признать, что пока что найти общий язык с этим почти двухметровым «ребенком» было даже проще, чем с Николь в своей время. Ничего, я еще научу тебя правильно общаться с людьми… В частности — со мной.              Смутное ощущение тревоги не оставляло весь день. Всеми силами стараясь отогнать его я, тем не менее, постаралась как можно раньше попасть домой. Вот тогда я и поняла, что в некоторых ситуациях надо все-таки прислушиваться к тому, что он говорит. С другой стороны — сам виноват! Надо было либо по-человечески все объяснить, а не скулить, либо сразу оставить привычку пытаться добиться желаемого с помощью слез и жалоб.