Грани сумрака

Джастин целует в плечо спящую Энн Линн и заботливо укрывает её одеялом. Ему нравится, как меняется её дыхание, когда он прикасается к ней. Нравится, когда она смотрит на него. Нравится видеть, как она сдаётся в сладкий плен его любви. Энн слишком чувственная и утончённая, а он не привык к подобной нежности. Приходится учиться быть лучше, чем он есть сейчас, и это также не может не нравиться. Энн так сладко спит, подмяв под себя подушку, что не хочется нарушать этот покой, но им просто необходимо поговорить прежде чем Джастин уедет на работу. Он аккуратно трясёт её за плечико, и девушка нехотя приоткрывает сонные глазки. — Доброе утро, — шепчет мужчина, — выспалась? — Нам опять куда-то нужно? — жалобно спрашивает Энн, уже во всех красках представляя, что придётся покинуть тёплую постель в такую рань и тащиться куда-нибудь снова. Джастин качает головой и склоняется, чтобы поцеловать её. — То, что произошло вчера… Я хотел бы поговорить насчёт этого, пока мы ещё не стали заниматься этим каждый день. — Что такое? Тебе не понравилось? Я не в твоём вкусе? Я не удовлетворяю тебя? — Энн спешно садится, прикрываясь одеялом, и глаза её отражают целый спектр различных эмоций. Она боится оказаться неугодной ему. — Нет, что ты, — Джастин улыбается, гладя её щёку большим пальцем. — Просто я хотел бы уточнить кое-что. Итак, Энн, я хочу, чтобы ты предохранялась. Я очень хочу, чтобы ты была рядом и всё такое, но ты ведь взрослая девочка, должна понимать, что дети нам не нужны. Хорошо? Энн с непониманием смотрит на него, внутренне опасаясь того, что уже не успела, и что вчерашний незащищённый секс успел дать свои плоды. — И второе: ты никогда, — мужчина придвигается поближе, — никогда не должна кончать раньше или позже меня. Это обязательно. Ты должна делать это только вместе со мной. Если тебе вдруг захочется побаловаться — я не против. Можешь купить себе всяких игрушек в секс-шопе, но никаких оргазмов до меня, Энн Линн, ты поняла? И никаких мужчин. Если узнаю, что ты в моё отсутствие трахаешься с кем-нибудь ещё — я убью тебя, Энн, — на полном серьёзе обещает мужчина, а у неё пробегаются по телу холодные мурашки. Линн кивает несколько раз, опасаясь произнести хотя бы слово. Джастин кажется ей опасным, чужим, и это пугает. — Я не шучу, Энн, — как бы в подтверждение её наихудших опасений, добавляет он. — Уж лучше получить клеймо убийцы, чем делить постель со шлюхой. Сходи к врачу, проконсультируйся, пусть подберут тебе средства контрацепции. Надеюсь, ты услышала меня, Линн. — Д-да, — ей так страшно, что кажется, будто одеяло прилипло к телу, пропитавшись пОтом. Ей нечего бояться сейчас, но Джастин отнюдь не выглядит дружелюбным, да и слова звучат скорее как угроза. — Я поняла. — Умничка, — добавляет он уже более снисходительно и целует её в лоб, а Энн от страха кажется, что её ужалила медуза — так страшен Джастин в своих угрозах. — Мне пора. Мужчина спокойно одевается, а ей хочется спрятаться в самый тёмный уголок своей души и не выходить оттуда до самой своей смерти. Впервые после смерти Дилана ей становится по-настоящему страшно. Нет, Энн никогда не изменила бы Джастину, просто каждое его слово звучало так, будто он только что чуть не поймал её на этом, и Энн почти начинает вспоминать все свои грехи, чтобы понять, за какой из них ей придётся понести сейчас наказание. — Ты меня не любишь, — Энн Линн зло смотрит на мужчину, не понимая, откуда в ней, только что такой испуганной и притихшей, вдруг появилось столько ненависти. — Ты меня ущемляешь. — Энн? — мужчина удивлённо изгибает бровь и поворачивается к ней лицом, — с тобой всё в порядке? Ты выпила свои таблетки перед сном? — Ты меня не любишь! — шёпот внезапно срывается на крик, Линн падает на пол и начинает биться в истерике как ребёнок, которому отказали в очередной его бессмысленной прихоти, — не любишь, не любишь, не любишь! Энн Линн катается по полу, схватившись за голову и не прекращая кричать, да так, что в приоткрытую дверь начинает заглядывать прислуга. — Воды, быстро! — командует Джастин, заметив испуганное лицо горничной, а сам бросается к своей обожаемой королеве, подхватывает её на руки и садится на постель, пытаясь успокоить. — Тише, тише, моя маленькая, — быстро шепчет он, но Энн бьётся в его руках, пытаясь вырваться, царапается и кричит, отбиваясь. — Не любишь, не любишь! Энн Линн задыхается в его цепкой хватке, кусается — как ненормальная — до крови, бьёт по лицу, плечам, телу, но мужчина не отпускает. Пытаясь удержать её, спешно извлекает из ящика прикроватной тумбочки пару жёлтых капсул, подхватывает принесённый горничной стакан воды и насильно заставляет Линн выпить лекарства. Ему это удаётся — уже через полминуты девушка сначала затихает, а потом и вовсе обмякает в его руках и перестаёт сопротивляться, повиснув недвижимо. Она лишь всхлипывает, не открывая глаз. — Тише, тише, — Джастин гладит Энн по волосам, всё ещё не решаясь отпустить. — Всё хорошо. Он сидит с ней, покачиваясь, до тех пор, пока девушка не засыпает. О работе можно забыть, ведь мужчина знает, что, когда Энн проснётся, то снова начнёт плакать и звать его, и если его не окажется рядом, припадок может повториться. Джастин в стотысячный раз клянёт себя за то, что вновь спровоцировал её, но, с другой стороны, спровоцировать Линн на истерику может даже погода за окном. Она слишком импульсивна, чтобы у него получилось попытаться понять логику этих поступков. Психиатр не замечает явных отклонений, но состояние Линн всё такое же стабильное. Она продолжает стабильно устраивать истерики. Джастин думает даже, что рад тому, что это не происходит, когда они появляются на публике. Линн Спит почти весь день и приходит в себя лишь к вечеру, когда сумрак сменяет собой и без того короткий зимний день. Джастин лежит рядом — смотрит какой-то фильм на ноутбуке, лежащем на его ногах. Наушники не сразу дают ему возможность услышать, что Энн о чём-то негромко спрашивает мужчину. Он выключает фильм, снимает наушники и переключает всё своё внимание на девушку. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — Мне снилась весна, — отвечает Линн, — я хочу домой. — Обязательно поедешь, я сам отвезу тебя, — обещает Джастин, целуя её в лоб. — Хочешь есть? — Немного, — Линн улыбается, и мужчине нравится это. Улыбка — верный признак того, что всё в порядке. Улыбающаяся Линн не закатит истерику и не будет валяться на полу с очередным припадком. Пока что единственная хорошая новость за весь день. Они ужинают прямо в спальне — Джастину не хочется, чтобы Линн выходила куда-нибудь из комнаты. Ему граздо спокойнее так, когда она в этой комнате, здесь. В девушке пробуждаются воспоминания, и она без умолку говорит, рассказывая о своём детстве и жизни — час, второй, третий… По совету врача мужчина всегда записывает эти разговоры на диктофон, но так, чтобы сама Энн не знала об этом, а потом отдаёт все записи доктору. Джастин старается слушать, но потихоньку засыпает под безостановочную речь. Саму Энн это нимало не волнует — увлечённая своей болтовнёй, она даже не замечает, что мужчина уже давно спит на кровати рядом с ней. Вдоволь выговорившись, Линн встаёт с постели и только сейчас понимает, что её Джастин крепко спит. Улыбается и гладит его по щеке, а затем выходит из комнаты, ищет садовника и требует у него цветы, с которыми возвращается обратно. Садится на постель и начинает вплетать тонкие стебельки в волосы спящему мужчине. Он достаточно красив, но Энн считает, что Джастину идут цветы в волосах. Говорят, в Корее цветы на голове носят только сумасшедшие. Если это правда, то тогда сама Энн Линн должна носить веночки всю свою жизнь. Она сидит так до утра, любуясь его лицом и впелетёнными в волосы цветами. Ей хочется разрисовать мужское лицо, чтобы оно стало ещё прекраснее, но остатки разума всё ещё присутствуют в женской головке, и потому Линн лишь ложится рядом, кладя руку Джастина на своё тело. Ей хочется, чтобы он всегда обнимал её, когда спит. Ей хочется, чтобы он всегда заботился о ней. Словно он обязан делать это всю свою жизнь.