Грани сумрака

Энн Линн идёт на поправку только когда Джастин находится рядом. Ей хорошо только когда он держит её руку, гладит светлые волосы, целует бледные губы. Она похожа на фарфоровую чашку, которую держит в руке, завтракая на просторной террасе — хрупкая, утончённая, неповторимо красивая, будто ненастоящая. Джастину нравится это. Нравится проводить параллели между Энн и вещами. Энн заводится, когда он ест, Джастин заводится, когда заводится она. Взаимное обожание без права на доказательство обратного. Она выдыхает его имя, а он не может надышаться этим шёпотом. Энн Линн расцветает и забывает обо всех кошмарах, и это не может не радовать, потому что так и должно быть. И Джастин готов на любые жертвы, только чтобы она всегда была нормальной. Они бессовестно целуются днём и слишком обнажённо занимаются любовью по ночам, закрывшись в общей спальне. Линн не может иначе — отдаёт себя безвозмездно, растворяясь в лилейности* прикосновений мужчины. — Мне снился ветер, — делится утром заспанная девушка, — он такой солёный. Как арахис в шоколаде. Джастин смеётся такому сравнению, но не спешит опровергать услышанное. Ему нравится её чувственный голос. Такая забавная. Он готов умереть от осознания того, что эта невинность, прикрывшаяся простынёй, целиком и полностью его. Даже для него это слишком сильно — владеть такой, как Энн. Видимо, Дилан попросту не смог разглядеть в ней всей сокрытой сексуальности, потому и крутил многочисленные романы. Джастину не интересны другие девушки, не интересны предложения Джейд, которая уже начинает ревновать, но ничего не поделать — в закрывшемся сердце мужчины отныне суждено находиться только одной лишь Энн Линн. И если за услуги шлюх нужно платить, то в его случае платой за измену станет разрыв с нежно любимой и безгранично любящей девушкой. Слишком дорогая цена, но ему и не нужно платить за грошовое наслаждение бесценными алмазами слёз Линн, ведь Джастин не собирается изменять ей. Никогда. Отныне и впредь. Что бы ни случилось. — Я хочу попробовать кое-что сегодня, — он подходит к шкафу и извлекает из нужного выдвижного ящика тонкую цепочку прозрачных розовых бусин. — Надеюсь, ты не откажешь мне. — О нет, только не это, — Линн непроизвольно бледнеет при виде игрушки, купленной в секс-шопе. — Пожалуйста, Джастин, я не хочу! — Энн, прошу тебя, — мужчина подходит к ней, садится рядом и обнимает, целуя, — давай попробуем. Обещаю, я прекращу сразу же, как только ты скажешь. Я буду очень нежным. — Джастин… — Очень-очень нежным, Энн, — целует её пальчики, глядя в глаза. — Но… я никогда не пробовала… — Это отлично! — радуется он, но тут же пытается скрыть свои эмоции, замечая реакцию девушки. — То есть, я хотел сказать, что… мы просто попробуем, ладно? Всего разок. Если тебе не понравится, мы можем прекратить в любой момент. Энн Линн с подозрением смотрит на лежащие на коленях мужчины бусины, затем несмело берёт их в руки и перебирает по одной. Ей страшно почувствовать боль. Страшно разочароваться, едва начав. Джастин понимает это и ненавязчиво пытается убедить Энн в том, что ничего плохого в этом нет. — Всё зависит от тебя. Если ты не хочешь, я не стану настаивать, — обещает он, но звучит это так, будто мужчина хочет сказать «не понимаю, почему ты всё ещё не согласна». Ему понятно её опасение, но желание заняться подобным чуточку сильнее, нежели здравый смысл. — Я поняла, — вздыхает Энн, — и я подумаю. — Хорошо, — Джастин целует её в лоб и оставляет в комнате одну. Энн и правда думает. И очень старается убедить себя, что ничего плохого в этом нет. Делает клизму и легко перекусывает, чтобы не нагружать свой организм. Наверное, всё же стоит попробовать… хотя бы разок. Они видятся ближе к ночи, когда Джастин возвращается от старика Пирса, который внезапно захотел, чтобы мужчина почтил его своим присутствием. Оба принимают душ, но только по раздельности, дабы не испортить предстоящее. Энн волнуется и даже выпивает успокоительное, чтобы быть более раскованной и уверенной в себе. По-прежнему не нравится эта затея, однако она сама дала согласие. Джастин входит в их спальню и неспешно раздевается, достаёт всё необходимое и подходит к тумбочке, на которую раскладывает «игрушки». Энн с недоверием косится на всё это, однако безропотно подчиняется рукам мужчины, которые затягивают ремешки портупеи и укладывают её на расправленную постель. — Я буду очень осторожен, — шёпотом напоминает Джастин, успокаивая, настраивая партнёршу. Его ласки неспешны и приятны, его губы сладки и успокаивающи, и Энн кажется, будто она лежит на песке, и её тело целуют тёплые волны. Она почти не стесняется, когда мужчина целует её ниже пояса. Всё ниже. И ниже. И ниже… Инстинктивно сводит колени, но Джастин переворачивает Энн на живот, не продолжая ласк. Она должна быть готова. Она должна хотеть. Энн глубоко дышит, погружаясь куда-то в туман. Сладкая эйфория в голове, в мыслях, в теле, в комнате. Везде. Она не пила, но чувствует хмельное головокружение. Это слишком много для неё. Энн закрывает глаза. Пальцы пробегаются по позвоночнику, перескакивая друг за другом, торопятся, спешат, спускаются вниз, поглаживают, немного давят — дают освоиться. Он не будет торопиться. Энн чувствует прохладу водной смазки на своей коже и напрягается, но ласки продолжаются, не дают отвлечься от настроя. Она красива даже там, где не должно быть красоты, и Джастин любуется ею, пробует, лижет кончиком языка. Сжимается, не пускает его, но мужчина мягок, но настойчив. Он возьмёт её этой ночью, под покровом тьмы. Она уже не в сумраке, о нет. Она в абсолютной невесомости. Чёрной, как космос. Бескрайней, как вселенная. Вздрагивает, когда первая — маленькая — бусина начинает тягуче-медленно оказываться в ней. Это не страшно, даже забавно. Джастин тянется к её лицу, берёт за подбородок, поворачивает к себе и целует, насколько это позволяет поза. Ставит на колени и почти неощутимо отправляет в неё вторую — чуть крупнее первой. Энн закрывает глаза. Она достаточно разработана для того, чтобы можно было продолжать, но мужчина делает паузу, вновь переходя к ласкам. Губы как лепестки роз, касания как ветерок — по коже, тонко, легко, изящно… На каждый её вздох приходится один его выдох. Она дышит чаще, он — глубже. Ему не всё равно. Он желает любить Энн так, как она заслуживает. Без боли. Вновь целует, отвлекая, и третья бусина вместе с четвёртой прячутся внутри её тела. Игра продолжается. Энн дрожит от предвкушения, но Джастин продолжает истязать её ожиданием. Ещё рано, ещё нет и половины, и он, увлёкшись её сладкими губами, несколько грубо приступает к пятой, и Энн болезненно стонет, отстраняясь от его лица. — Мне прекратить? — едва шепчет мужчина, дрожа от волнения, ведь сейчас одно лишь только слово может решить исход этой ночи. Да. — Нет. - Уверена? — бесшумно, на ушко, чтобы не услышала даже мгла. Чтобы не услышала даже тишина. Нет. — Да, — вторит так же неслышно, боясь, что разрушит дыханием этот момент. И он тратит всего себя на то, чтобы сделать это идеально. Ради неё. Той, которая не для всех. И если бы она была цветом, то каким бы был её запах? Джастин смотрит на её приоткрытый ротик, и понимает, что уже готов. Кладёт ладонь на спину, заставляя прогнуться в спине, и Энн, подобно покорённой дикой кошке, выгибается плавно и мягко, тихонько постанывая. Она вся его. Над чувствами, внутри. Джастин натягивает ремешки портупеи, чуть приподнимая её тело, и… Сердце останавливается и начинает стучать чуть тише, словно отключает звук — чтобы не мешать. Энн стонет громче, ведь он теперь единый с ней. Она не боится нарушить тишину. Больше нет нужды в этом. Восхищённо замирает от новых ощущений, когда он входит чуть глубже. Слишком тесно внутри. Бусинки создают чувство давления, объёмности, будто её ублажает сейчас сразу двое мужчин, и это так… ново для такой, как Энн. Джастин держит свободной рукой колечко с оставшимися — самыми крупными — бусинами, двигается плавно, не спеша, давая Энн привыкнуть, понять, каково это — секс-игрушки. Чуть подаётся вперёд, целует её спину, закусывает зубами ремешки и плавно, не дёргая, начинает вытягивать бусинку. Энн напрягается, но голос мужчины успокаивает, призывает расслабиться и довериться ему. И он вынимает из неё бусинку под сорванный с губ полустон. Энн закрывает глаза. Она просит, и он убыстряется, ласкает пальцами её там, где приятней всего, слушает её голос — такой чистый, томный, не похожий на обычный, повседневный. Энн всегда такая другая, когда сближается с ним. Она словно становится частью его. А Джастин всё убыстряется и убыстряется, тянет колечко, прислушиваясь к звуку женского тела, и в момент, когда чувствует, как начинает будто вибрировать её кожа, и сам не сдерживает грубого стона, приноравливается, дожидается, когда Энн — чтобы не было слишком больно — вдохнёт, и быстро, рывком вытаскивает из неё всю цепочку бус. И Энн бьётся в агонии чувств, дрожит, цепляясь за темноту, широко раскрывает глаза… и феерично кончает, снимая простынь до едва различимого уху треска батистовой ткани. Он осторожно просовывает руку под живот девушки и придерживает, помогает прилечь ей, потому что колени больше не держат. Всё тело дрожит и не слушается, всё тело ещё где-то там, в прошедших секундах ночи, ещё когда она сама держала закрытыми глаза. Энн молчит, дыша часто-часто, наполняя чистым кислородом лёгкие. Джастин смотрит на её красивое лицо и улыбается самыми кончиками губ. Она не сказала, но он видит сам. Ей понравилось. И он рад, что не сделал ей больно. Энн закрывает глаза навстречу грядущему рассвету, а Джастин бросает цепочку с бусинами разных — от самой маленькой до крупной — бусин на пол. Ему эта игра понравилась не меньше. __________________________________________ *Лилейность — нежность