Грани сумрака

Энн слушает музыку в наушниках, запрокинув голову и закрыв глаза. Ей хорошо. Джастин — рядом, сидит, поглаживая закинутые на его колени женские ножки. Мужчина погружен в чтение каких-то бумаг, что мало волнует Энн. Она негромко подпевает, пританцовывая лёжа, и то и дело дёргает ногами, мешая Джастину, но он вовсе не сердится. Он привык. Привык к её такому легкомысленному поведению, привык к приставучим вопросам, привык к странным выходкам. Он привык к ней. К её постоянному присутствию рядом. К тихому дыханью по ночам. К многочисленным поцелуям и бесконечным «ты меня любишь?». К капризам на пустом месте. К танцам по ночам. К наивному взгляду. К взбалмошному характеру. К неуместным звонкам посреди рабочего дня. К внезапным поцелуям на пустом месте. Рядом с Энн спокойно, но Джастин всё равно знает, что несёт ответственность за неё. Она теперь его. Целиком и полностью. Без оглядки. До самых кончиков светлых волос. До самой глубины серых глаз. До тонкой грани поцелуев. И он знает, что эта капризная-неуместная-взбалмошная-тихая-внезапная-наивная-бесконечная Энн принадлежит лишь ему. Она любит его так же, как и он нуждается в ней. Взаимодополняемы и взаимопривязаны — словно долгую тысячу лет. Джастин откладывает бумаги, глядит на Энн и кладёт свои ладони на её ступни. Энн улыбается, не открывая глаз. Ей нравится эта — она ведь знает, что обычно бывает в подобных случаях — игра. Фетиш Джастина. Она уже привыкла за эти полгода. Улыбается, когда он начинает целовать её ступню, но по-прежнему держит закрытыми глаза. Это слишком приятно. Несильно отдёргивает ногу, когда Джастин начинает водить по ней языком — щекотно. Улыбается, когда он гладит тонкие лодыжки. Не выдержав, открывает глаза и снимает наушники, когда мужчина начинает брать её пальчики в рот. Щекотка добирается и до низа живота, и Энн инстинктивно сводит колени вместе, заливаясь румянцем на пухленьких щеках. — Дже-ей, — протягивает, смущаясь, будто они занимаются этим впервые. Но его мало волнует это. Он хочет. Такую нельзя не хотеть. И он хочет. И делает то, что хочет, вынуждая её снова закрыть глаза и шептать, шептать, шептать… Слишком невыносимо для того, чтобы останавливаться, слишком тонко, чтобы оборваться. Энн хватает за волосы голову, что удобно примостилась между её ног, но не для того, чтобы отодвинуть — о нет, она не может позволить себе такую роскошь. Пусть продолжает, если хочет. Она не против. Никогда не будет. Не нужно препятствовать мужчине проявлять свою любовь — быть может, для него это так же необходимо, как сигарета после секса, как крепкий кофе поутру, чтобы проснуться, как рюмка спиртного, чтобы снять стресс. У каждого свои слабости. Энн хорошо, и она выше седьмого неба. Да, чёрт возьми, это слишком высоко, когда он вон там, внизу неё. Она обрастает им — сверху, снизу, сбоку, позади себя — везде так много, много Джастина, что захватывает дух. Она долго дышит, глотая воздух, а он лишь усмехается, вытирая губы. Никак не привыкнет к его чувственности. — У меня поездка на следующей неделе, — говорит он так некстати, что Энн приходится открыть глаза. — Без тебя. — Отдохну дома, — Энн огорчена, но это ничего не изменит. Джастин редко оставляет её одну, но девушка и не настаивает. Ему виднее, когда следует взять её с собой, а когда лучше не стоит. — Это всего на несколько дней, соскучиться не успеешь, — Джастин встаёт с места, — приведи себя в порядок. — Я уже скучаю, — отвечает Энн, приподнимаясь на локтях. — Поцелуй. — Не сейчас, — Джастин уходит, а девушка откидывается на кушетку снова, устремляя взгляд в потолок. Не сейчас, так не сейчас. Теперь он должен ей поцелуй. Энн думает о том, что слишком давно не была дома. Хочется вернуться в родные стены. Хотя бы на денёк. Что-то тянет её обратно — несмотря на то, что жить с Джастином так приятно. Не нуждается ни в чём, обласканная и любимая, а главное — отнюдь не одинокая. И Энн кажется, что счастливее она уже никогда не будет. Но нет. Её снова ждёт сюрприз. Неяркий свет горящих свечей, лепестки роз, романтический ужин, застланная шёлком постель… — Я прошу тебя стать моей. Энн закрывает рот ладошкой, чтобы не закричать на радостях на весь особняк. Улыбается широко-широко, так счастливо, что начинают болеть щёки. Вскрикивает, когда Джастин поднимает её на руки, целует, кружит и снова целует — до сумасшествия. Беспорядок в голове, в душе, внутри. Бабочки в животе танцуют венский вальс, а душу заливает тёплым светом. — Энн, я хочу прожить с тобой всю свою оставшуюся жизнь. Ставит на ноги и смотрит в глаза так бесконечно долго, что Энн успевает прожить несколько жизней. — Я согласна. И Джастин счастлив настолько, что в состоянии объять целую вселенную внутри них двоих. Тонкий шёлк ласкает кожу своими прикосновениями, и Энн хочется улыбаться ещё больше. Слишком, слишком, всё это слишком для неё. Джастин не спешит — кружит поцелуями по телу, зажигает и снова гасит, чтобы снова зажечь. Хочет вобрать её в себя, растворить, слиться… Выдыхает осторожно, будто на цыпочках, но она всё равно улавливает его дыхание где-то в районе своего живота, и это уже не щекотно. Это нежно. Джастин целует её снизу вверх, поднимается к губам и просит ещё раз повторить ответ. — Согласна, — послушно шепчет Энн, — боже, Джастин, я согласна быть с тобой. Он улыбается и завязывает ей глаза, а затем берёт в руки кляп с шариком. Настало время взрослых игр. Связывает тело верёвкой для бондажа и чуть отодвигает с шеи кожаный чокер, чтобы поцеловать её сонную артерию, которая пульсирует в такт сердцу. Обезоружена. Прекрасна. Энн вздрагивает от скользящего по телу кусочка льда, и сильнее закусывает шарик. Извивается на постели, томительно возбуждаясь. Ей приятны эти игры в темноте. Завязанные глаза лишают возможности видеть, зато обостряют осязание в разы. Она чувствует. Чувствует его язык на своём теле. Каждый поцелуй. Прикосновение. Поглаживание. Постанывает от накатывающего желания, когда он снова спускается вниз. Дрожит, ожидая проникновения, но мужчина не спешит. Ему просто некуда торопиться. Энн не может терпеть такую пытку — Джастин знает об этом, и потому такие игры доставляют ему особенное удовольствие. Он играет с её телом, лаская, увлекая за собой в самые тайные свои фантазии, мучает, терзает, оттягивает момент, наслаждается её жалобными от нетерпения стонами, и… улыбается, слыша вздох облегчения, когда наконец решается вторгнуться в неё. Он и сам не может терпеть больше, чем она. Энн лишь стонет, а хочется кричать. Кричать о своей любви и счастье. Биться в истерии чувств. Гореть в агонии наслаждения. Умирать от удовлетворения. Задыхаться от эмоций. И сердце в груди стучит так громко, что становится страшно — вдруг он услышит? — Я люблю тебя, — шепчет Джастин, — люблю, Энн Линн. И если бы не этот проклятый шарик, она прошептала бы в ответ то же самое.

***

Джастина нет ровно шесть дней, и Энн начинает тосковать. По нему и по дому. Что-то невыразимо знакомое тянет, зовёт её туда, обратно, и Энн ищет тысячу причин для того, чтобы вернуться в город хотя бы на денёк. — Джастин, ну позволь мне съездить, — умоляет она своего мужчину в такой же тысячный раз, и он, наконец, сдаётся. — Только постарайся вернуться как можно скорее, — просит он, — понимаю, ты измучилась без меня, но я и сам не рад тому, что так задерживаюсь. — Хорошо, — ликует Энн, получив долгожданное разрешение. — Пообещай мне, что не вляпаешься в неприятности. — Обещаю, — улыбается девушка, — я обещаю тебе. Я только туда и сразу обратно. — Я пошлю с тобой Тода, и это не обсуждается, — говорит, вздыхая, Джастин, но Энн почти всё равно. Пусть посылает хоть армию Тодов — она согласна. Родной город кажется таким маленьким, будто ненастоящим, кукольным. Только протяни руку — и он поместится на ладони. Видимо, Энн не заметила, как выросла для него. Такое бывает, когда возвращаешься в давно знакомые места после длительного отсутствия. Энн долго бродит по улицам, рассматривая дома, делает ненужные покупки, заходит в кафе, чтобы выпить сок, будто нарочно мучая себя, оттягивая момент возвращения домой. Пустая квартира на шестом встречает хозяйку торжественной тишиной — радуется возвращению Энн. И Энн тоже радуется встрече. У этого места есть своя душа, и Энн будто чувствует её, окунается в самую глубину. Это её дом — молчаливый и уютный. Такой, какой ей нужен. Только вот частичка души девушки всё равно навечно осталась там, рядом с Джастином, который пишет ей сообщения строго каждые полчаса — скучает. Они не виделись всего неделю, а Энн кажется, что прошло уже семь лет. Ответив на сообщение, оставляет телефон на тумбочке в прихожей и идёт в свою спальню. Сердце щемит от ностальгии и радости одновременно. Расправленная постель будто ждёт, когда же хозяйка приляжет на давно не менянную простыню, шторы неплотно задвинуты, но Энн не хочется нарушать относительный полумрак своей спаленки. Прошибает слезу, и девушка, не стесняясь, плачет. Сейчас у неё есть в разы больше того, о чём мечталось в этих стенах, но разве можно перестать любить место, разделявшее с тобой твои собственные сто лет одиночества? В жизни каждого человека есть такое место — место, где он одинок, даже если рядом кто-то есть. Даже есть этот кто-то — самый близкий. Порой даже будучи самым счастливым человеком на свете, хочется побыть одному. Энн достаёт из шкафа коробку с лабутенами, проводит кончиком пальца по небольшой царапине, вспоминая их с Джастином тот самый ужин. Всё было иначе, таким другим, но Энн была бы не прочь повторить те события. На зеркале — лёгкий налёт пыли, и Энн просто стирает его ладонью и смотрит на своё отражение. Интересно, каким её запомнило зеркало? Телефон в прихожей начинает звонить — неужели полчаса уже прошло? Энн спешит, ведь Джастин будет волноваться, если она не ответит сразу. Тод на кухне — возится, заваривая чай. Хозяйственный. Преданный своему шефу до мозга костей. Энн уважает Тода за его характер и стальные нервы. Телефон трезвонит, вибрируя, и Энн спотыкается, зацепившись ногой об угол тумбочки, падает и ударяется головой, да так, что на мгновенье меркнет в глазах. Резко подскакивает, пытаясь удержать равновесие, и замечает подходящий к ней силуэт мужчины. — Тод, всё в порядке, просто ударилась, — опережая вопрос мужчины, торопится ответить Энн и тянется к лежащему телефону, но с удивлением обнаруживает, что его на тумбочке нет. — Ты случайно не брал мой телефон? — Телефон? Тод? Сабби, ты о чём? Энн трёт ушибленную голову и всматривается в подошедшего. В глазах снова темнеет, и девушка отступает назад, в ужасе закрыв ладонью рот. Её серые глаза выражают такой вселенский ужас, что подошедший мужчина встревожено интересуется: — Сабби, с тобой всё хорошо? И Энн окончательно выпадает из реальности, погружаясь в чужой холодный сумрак. Рядом с ней, с её телефоном в руках, стоит и смотрит на бледнеющую девушку Дилан.