Грани сумрака

Что можно почувствовать, находясь на самом дне океана? Что, если это — океан собственных чувств? Какие тайны скрывает он там, куда не проникают лучи света? Волна за волной, накат за накатом, поглощают Энн слои сумрака. Она снова в нём. Снова на грани выбора. Выбора, от которого зависит многое, и самый главный вопрос теперь — сможет ли она выкарабкаться живой? Энн Линн, я прошу тебя стать моей женой… Словно что-то очень далёкое, похожее на тоненький луч света, толкает её, цепляет, обвивает собой, схватывает покрепче и вырывает из холодных объятий теней. И то, что только что давило на грудь, вдруг оказывается почти невесомым. И Энн открывает глаза, сделав испуганный судорожный вздох. Мотает головой, отмахиваясь от болезненных ударов по лицу, плюётся водой, кашляет, хрипит, пытается надышаться и осмотреться. — Джастин, — шепчет она непрестанно, отчаянно надеясь увидеть любимые глаза, — Джастин… — Опять она за своё! — доносится противный голос Дилана, и Энн зажмуривается и затыкает пальцами уши. Нет-нет-нет, ну почему она по-прежнему здесь? Почему Джастин не пришёл за ней? Неужели больше не любит? — Смотри на меня! — приказывает какой-то женский голос, и Энн Линн кажется, что она знает, кому он принадлежит. — Ты меня видишь? Сабби, ответь: ты видишь меня? Кивни, если слышишь. Энн Линн не хочет открывать глаз, не хочет слышать голосов. Она прекрасно знает, кто находится перед ней. Зои. Но… зачем Дилан притащил сюда свою любовницу? Зои пытается убрать руки Энн от лица и настойчиво продолжает просить ответить, но Энн не хочет. Она лишь бессвязно, как в бреду, шепчет единственное имя того, кого больше никогда не будет рядом. — Джастин… Зои быстро, словно ужаленная пчелой, подскакивает на месте, берёт Дилана за рукав и что-то шепчет ему, и Линн вдруг осознаёт, что сидит — мокрая, дрожащая и замёрзшая — на полу своей ванной комнаты. И Джастин снова не пришёл. — Я же говорил тебе! — всплёскивает руками Дилан и, не стесняясь в выражениях, громко и долго ругает Энн, говоря о ней такие непотребные вещи, будто самой девушки здесь нет. Или потеряла какой-то смысл для него. Ну или же… её просто не существует. — Оденься! — командует он и кидает на пол какое-то тряпьё, но Энн лишь снова закрывает глаза и кладёт сложенные руки на колени. К чему все эти вещи, если Джастина нет? Для кого ей наряжаться? Для кого надевать красивое бельё и кого радовать своей фигурой? Что из её жизни теперь имеет значение, если главный смысл оказался иллюзией? — Сабби, послушай, — Зои садится прямо на пол, берёт Энн за руки и заискивающе заглядывает в глаза. — Скажи, зачем ты это сделала? — Джастин, — шепчет Энн Линн, — он должен был прийти, понимаешь? Должен был прийти и забрать меня отсюда. А он не пришёл. Как он только мог? — Сабби, объясни, кто такой этот Джастин, — терпеливо просит Зои, пытаясь разобраться, что к чему. — Я не знаю, — мотает головой Энн Линн, — просто мой Джастин, понимаешь? Мой, а не твой. Ты же умерла, и Дилан умер, а Джастин, он… — Энн всхлипывает и размазывает текущую с головы струйку воды по лицу. — Он настоящий, — истерически шепчет она, — и он должен был меня забрать. Он позвал меня, понимаешь? Он замуж меня звал, мы должны были пожениться, но потом… потом пришёл Дилан, и я теперь не знаю, что мне делать… Энн Линн не знает, зачем рассказывает это бывшей любовнице своего любимого мужчины. Ей просто хочется выплеснуть из себя всю эту боль непонимания. — Сабби, смотри на меня, — повторяет просьбу Зои, — вот так, хорошо. А теперь скажи мне, кто такой этот Джастин? Это твой любовник? — Нет, — Энн Линн мотает головой, всхлипывая и даже не подозревая, насколько жалко и неправдоподобно звучит каждое её слово. — Просто Джастин. Джастин Бибер. Мой будущий муж. И снова накрывает ладонями лицо, и снова начинает плакать, не видя того, как сильно меняется в лице Зои, как бледнеют её щеки и как холодеет лоб. Мёртвые не умеют чувствовать. Они могут лишь приносить боль — своим отсутствием, ранящими воспоминаниями, фотографиями со своими счастливыми лицами и частыми — или редкими — сновидениями. Энн Линн плевать на чувства Зои. И ей плевать на что, она делает здесь. Энн теперь понимает, что именно тянуло её в эту квартиру в тот день, когда она сорвалась и уехала из дома Джастина. Воспоминание о Дилане. Это именно он позвал её сюда, он заставил бросить всё и кинуться назад, в воспоминания. Что случилось бы, если бы он не погиб тогда? Они бы поженились. И именно по этой причине Дилан вернулся, чтобы не дать ей быть счастливой без него. Энн поднимается, шатаясь, хватается за всё подряд и медленно идёт в — возможно ли теперь назвать её только своей? — спальню, открывает шкаф, трясущимися от холода руками достаёт оттуда сухое бельё и одежду, шмыгает, начинает одеваться, потом понимает, что не мешало бы вытереться, бросает вещи на пол, достаёт полотенце, вытирается, по-прежнему не чувствуя холода, поднимает одежду, и только сейчас осознаёт одну маленькую, но очень важную деталь. Для девушки, проглотившей содержимое целой аптечки, Энн Линн слишком хорошо чувствует себя. Она непростительно жива для того, кто должен был умереть и захлебнуться ещё в ванне. Но почему же тогда она дышит? Энн касается сморщенной от долгого нахождения в воде ладонью поверхности зеркала и смотрит на своё отражение. — Это всё не по-настоящему, — шепчет она, — просто я попала не в тот мир. Джастин, пожалуйста, — горячая слеза обжигает холодную кожу щеки и быстро срывается вниз, — забери меня отсюда… Но ничего не происходит. Энн по-прежнему в своей спальне, у шкафа, и только упавшая на ногу капелька слезы будто обожгла собой кожу, заставив дёрнуть ногой. Одевается, глотая слёзы, и спешит покинуть это место. Ей не важно, почему она до сих пор дышит. Ей важно просто уйти отсюда. Если не получилось умереть сейчас, то наверняка получится потом, когда-нибудь. Смерть не может постоянно прятаться от того, кто отчаянно хочет попасть в её костлявые руки. — Сабби, ты куда? — останавливает её Зои, — тебе нельзя на улицу, ты ещё слишком слаба. — Пусти, мне нужно, — Энн Линн вырывает руку и ищет ключи, но встрявший Дилан бесцеремонно поднимает девушку на руки, перебрасывает через плечо и тащит обратно. — Отдохни, — коротко говорит он, бросая девушку на постель, и закрывает дверь. И Энн снова плачет, не понимая, чего от неё хотят. Она устала разбираться в том, что происходит. Она просто устала. Пожалуйста, кто-нибудь, верните Джастина… Дилан нервно теребит свои волосы и ходит по кухоньке, громко топая, и от этих шагов тонко звенит стеклянная посуда на полке. — Она не должна узнать, понимаешь? — нервно повторяет мужчина, глядя на притихшую Зои. — Если Сабби узнает, то… — вздыхает, присаживается, кладёт руки на стол перед собой, сцепляет пальцы в замок, будто готовится к собеседованию, пристально смотрит в глаза своей любовнице, и повторяет уже более спокойно. — Запомни: Энн никогда ни о чём не должна узнать. Пусть считает, что сошла с ума, что ей это приснилось — что угодно. Только никогда, ты слышишь? Никогда не говори ей, что случилось. — Она помнит Джастина, — боясь возразить, тихонько отвечает Зои, — она его помнит, понимаешь? Она ведь не должна, понимаешь? Почему она его помнит? — Это мы ещё выясним, — Дилан распрямляется и расцепляет пальцы. — Если бы я вызвал «Скорую», её бы пришлось показать психиатру, а это нам не нужно. Пусть лучше сходит с ума под моим присмотром. — И тебе её не жалко? — тихо ахает напуганная этими страшными словами, так резко контрастирующими со внезапным спокойствием мужчины словами. — Она ведь может умереть! — А тебе так важно, чтобы она осталась жива? — задаёт встречный вопрос Дилан. — Всё просто, ягодка: ты получаешь своего Джастина, а я… — он делает паузу, гадко ухмыляется и заводит руки за голову, — отправляю Линн туда, где ей самое место. Надеюсь, ей придётся по душе белый цвет.