years & years - traps
[два года спустя. осень]
Донхек задумчиво ковыряет палочками свою лапшу в школьном кафетерии, пока сидящий напротив Джэхен подпирает голову ладонью и смотрит на него с немым укором. – Ты чего такой кислый? – серьезно спрашивает он, а затем расплывается в хитрой улыбке. – Тебя что, отшили? «Было бы кому», – думает Донхек и грустно усмехается, откладывая палочки в сторону и отодвигая от себя поднос с лапшой, к которой так и не притронулся. В эту же минуту к ним подсаживается Юта, снова сонный и взъерошенный Юта, который пьет две чашки кофе одновременно, делая по очереди по глотку из каждой. – Снова всю ночь читал очередную дурацкую книгу? – уточняет Джэхен, переводя взгляд на него. – Не книгу, а статью о родственных душах, – исправляет его Юта, и Донхек замечает, как в его глазах загораются знакомые искорки интереса. – Представляете, по статистике больше десяти процентов людей находят своего соулмейта после сорока лет. А около четырех процентов не находят вообще и умирают в одиночестве. Донхек грустно усмехается, складывая что-то непонятное из столовой салфетки, и слушает Юту вполуха, думая о том, что он, скорее всего, окажется среди этих четырех процентов. – При этом двадцать процентов людей не остаются со своим соулмейтом на всю жизнь, и пять из них становятся одиночками в первые несколько месяцев совместной жизни, – продолжает Юта, а Джэхен в ответ только закатывает глаза. – При этом мир больше не меркнет, потому что главное – не то, что ты остался вместе с родственной душой, а то, что просто ее признал. Юта рассказывает об этом всем с таким упоением и интересом, что Донхек не выдерживает – встает с места, захватывает свой поднос и, бегло извинившись, уходит прочь. С недавних пор его вообще тошнит и наизнанку выворачивает от любых разговоров о соулмейтах, так что он очень старается ограничить себя от душераздирающих историй про великую и светлую любовь, которая может быть только у тех, кто друг другу предназначен жизнью. Донхек в эти сказки больше не верит.—
Яркое сентябрьское солнце бьет в глаза еще теплыми лучами, и Донхек отводит взгляд, отходя как можно дальше от витрины вглубь супермаркета. Кидает в корзину снеки, рамен, замороженные овощи, пачку кофе, блок сигарет. Прячет уже пекущие от усталости глаза за темными стеклами очков, застегивает джинсовку на все пуговицы немного дрожащими руками и вспоминает, что нужно еще купить свежей выпечки домой перед тем, как идти на кассу. Опустив взгляд себе под ноги, Донхек неспешно плетется в сторону нужного отдела и в один момент совершенно случайно в кого-то врезается. Поднимая голову и собираясь пламенно извиняться, Донхек резко понимает, что не может вымолвить ни слова, когда видит перед собой Сохи – немного обескураженную и удивленную, но с все таким же добрым и проникновенным взглядом. Донхек снимает очки и приветственно кивает. – На-а-адо же, – тянет Сохи и улыбается, рассматривая его с ног до головы. – Ты здесь какими судьбами? – Да вот, за продуктами пришел, – тихо бормочет Донхек и снова опускает взгляд. – А вы? На самом деле, ему немного непривычно, а еще он самую малость обескуражен тем, что один из тех людей, которых он давно оставил в прошлом, сейчас так резко и без спросу врывается в его настоящее, да еще и с приветственной улыбкой и глупыми вопросами. Донхек переводит дыхание и мысленно приказывает себе не быть слишком резким. – Я сегодня устраиваю праздничный ужин для друзей, близких и просто хороших знакомых, – объясняет Сохи, жестикулируя все так же активно, как раньше. – Ты не хочешь прийти? «Ну вот, наверное, какая-нибудь годовщина или день рождения ребенка», – думает Донхек и тут же нервно сглатывает от того, как резко и почему-то все еще болезненно дают в голову воспоминания о человеке со светлыми волосами, фарфоровой кожей и самой красивой в мире улыбкой; воспоминания о человеке, за которого Донхек когда-то цеплялся так сильно, практически намертво. Донхек проклинает себя, он ненавидит себя за то, что не может отпустить прошлое (или это прошлое никак не хочет его отпускать?), за то, что вещи, которые уже давно должны были потерять свое значение, по-прежнему важны для него, по-прежнему ранят и раскраивают, вставляют прямо в сердце ледяной клинок и прокручивает по часовой стрелке. – Донхек? – вырывает его из размышлений Сохи и робко улыбается. – А? – переспрашивает Донхек и хмурится, пытаясь снова ухватиться за нить разговора. – Не хочу ли я прийти на ужин? Эм, простите, но я не думаю, что это будет уместно. Мы не так близко знакомы, да и к тому же я не хочу мешать вам и вашему… мужу. Донхек выпаливает это и упорно отводит взгляд, крепче сжимая в ладони ручку корзины и не решаясь посмотреть Сохи в глаза. – Да ладно тебе, для меня клиент равно лучший друг, – машет рукой Сохи и снова улыбается, но лишь на мгновение – затем поджимает губы и смотрит, как Донхеку кажется, со всей своей серьезностью. – А с Минхеном мы разошлись еще в прошлом году, но думаю, что он приедет поздравить с днем рождения бывшую жену. Сохи замолкает и потупляет взгляд, а у Донхека в голове такой сумасшедший поток мыслей, что он попросту не знает, за какую из них ему ухватиться. – Тогда ладно, – вздыхает он и немного нервно сглатывает. – Я приду, только ненадолго. На лице Сохи расцветает счастливая улыбка. Чуть позже, когда Донхек приходит домой и без сил валится на кровать, ему приходит смс с адресом дома Сохи и временем ужина – Донхек про себя отмечает, что остался всего час, а ему еще нужно одеться во что-то более приличное, чем застиранная футболка и рваные джинсы, и купить по дороге хотя бы букет цветов. Он забивает себе голову всякими мелочами, примеряет едва ли не весь свой шкаф, сто раз крутится у зеркала, пытается уложить непослушные вьющиеся волосы, даже звонит Джэхену и болтает с ним о всяком, пока зашивает невесть откуда взявшуюся дырку на джинсовке – и все это для того, чтобы не думать о том, что он услышал сегодня от Сохи. Донхеку кажется, что если он начнет думать о ее словах слишком много, то они просто безудержным потоком захлестнут его с головой, и он задохнется после двух или трех жалких и тщетных попыток выплыть на поверхность.—
А дом у Сохи красивый. Повсюду разнообразные картины, статуэтки, вазы с цветами, на стенах – различные дипломы и грамоты. Донхек с интересом рассматривает это все после того, как дарит Сохи букет, сдержанно поздравляет ее и позволяет заключить себя в мимолетные дружеские объятия. Донхек проходит в гостиную, где уже практически полностью накрыт праздничный стол, выдерживает на себе взгляды нескольких пар глаз тех, кто уже успел собраться, отвешивает поклоны и здоровается со всеми гостями, а затем молчаливо проходит вглубь комнаты, садясь на самое дальнее и неприметное место. Во время ужина Донхек в основном молчит, только несколько раз хвалит стряпню Сохи (и не из вежливости, а потому, что готовит нуна действительно вкусно), сдержанно отвечает на ее вопрос о том, почему он такой угрюмый, говорит, что все в порядке, и продолжает ковыряться палочками в тарелке, не решаясь поднять взгляд и внимательнее рассмотреть присутствующих; зато замечает, что кольцо с пальца Сохи исчезло (и, в принципе, это логично). В какой-то момент из прихожей раздается громкий звонок в дверь, и у Донхека от этого звонка почему-то все внутри переворачивается – он откладывает в сторону палочки, наблюдает за тем, как Сохи с радостной улыбкой исчезает в коридоре, еще через несколько секунд слышит знакомый прокуренный голос и резко подрывается с места, чувствуя внезапно подкатившую к горлу тошноту. Донхек осторожно проскальзывает в коридор и мысленно радуется, что здесь так темно, а прихожая за поворотом; бегло преодолевая ступеньки лестницы, Донхек поднимается на второй этаж и надеется чисто по наитию найти уборную. Уборная ко всему прочему оказывается еще и ванной – Донхек несколько раз умывается ледяной водой и просто смотрит на свое отражение в зеркале, упираясь ладонями в холодную раковину. Рассматривает свои синяки под глазами, уставший, безжизненный взгляд, свои сухие искусанные губы и думает: «Где же, черт возьми, я свернул не туда, что теперь убегаю и прячусь от неизбежного, как трусливый подросток». Донхек вздрагивает всем телом, когда из коридора знакомым голосом доносится: «Сейчас, только руки помою», и в эту самую секунду вспоминает, что забыл закрыться. Донхек хватается дрожащей ладонью за ручку, но оказывается слишком поздно – кто-то дергает на себя дверь с другой стороны, кто-то, кто явно сильнее его; Донхек нервно сглатывает и понимает, что бежать ему некуда, когда сталкивается с крайне удивленным и обескураженным взглядом Минхена. Минхена, который все еще блондин и немного кудрявый, все еще носит свою идеально выглаженную рубашку и серебряные запонки и все еще дарит Донхеку неясное, немного болезненное тепло.