Письма

Золотой луч выхватил кружащиеся пылинки, когда очередной пухлый древний том с силой был уложен на колченогий стол. Эльфийка звонко, как котенок, чихнула, зажмурившись, и рассмеялась. За прошедшие годы она не растеряла ни наивной романтичности, ни любви к жизни, ни веры в лучшее, и каждый рассвет она встречала уже за работой. Восстановление эльфинажа шло полным ходом. Хоть и поначалу к долийской малефикарше относились настороженно — не сказать, что обходили десятой дорогой, но все же — рвение, с которым она принялась за обустройство «эльфийского гетто» делало ей честь. На удивление, ей потворствовал даже наместник, хотя как раз для нее-то в этом не было ничего удивительного, но Варрика неестественная серьезность, даже упрямство Маргаритки в этом деле изрядно настораживала. А эльфинаж цвел — в прямом и переносном смыслах — под хрупкой, но уверенной рукой долийского изгоя. Эльфов даже почти перестали считать отребьем — а если и считали, научились тщательно скрывать — работников реже обманывали со счетами, диапазон работ, на которую могли устроиться жители маленького района Нижнего Города, изрядно возрос. И никто более не смел трогать эльфов — после того, как разгневанная Маргаритка прилюдно выпустила кишки насильнику и убийце под венадалем, и заставила мерить их собственными шагами — неприкосновенность эльфов больше не была под вопросом. Авелин предпочла закрыть на это глаза — не из знати, и ладно, а что народ постращать — так то для профилактики даже полезно. А тем временем молва сделала свое дело, и ко мнению исключительно милой, хрупкой долийки отныне прислушивались. Маргаритка отвлеклась о книги и с удивлением заметила, что солнечный луч уполз далеко в сторону — время близилось к полудню. Почувствовав жажду, она припала губами к чашке с водой, в который раз скользя взглядом по комнате, зацепилась взглядом за маленькую, потемневшую от времени статуэтку из дерева — галлу, вышедшую из-под руки мастера Айлена. Так тепло было вспоминать, как Хоук заботливо навещала ее, как подарила эту безделушку, напоминающую о каком-никаком, но доме, ведь после ухода отношения с кланом в целом, и конкретно с хранительницей были не самыми лучшими. А этот лучик надежды оставлял ей память о том, кем она была и чье наследие несет. Все изменилось даже как-то быстро. В одночасье она потеряла один народ, но приобрела другой — странная компания ферелденской беженки стала ее народом. Сама Хоук стала ее народом — никто другой, даже в клане, так в нее не верил и не поддерживал. Отступница была самой яркой звездочкой над ее аравелем, и не погасла, столкнувшись с грязью — по мнению тех, с кем она делила все тяготы и невзгоды. Она не жалела. Не о том, что пришлось рисковать другим, только о том, что положенную цену заплатили за нее, не спросив, навязав, как неразумному ребенку. А как вспомнить — что ее боялись больше, чем вартаррала? Нет, даже если сомнение было, оно давно исчезло — она правильно выбрала свой путь, она нашла свой народ, она прониклась своей целью. Она не отступит. Тоскливый вздох сорвался с тонких губ, и лучистый изумрудный взгляд на минутку даже померк. Так не хватало этих маленьких встреч, посиделок с книжками у камина, поддерживающего взгляда — сколько лет прошло, как Хоук спешно удрала от ищеек Верховной Жрицы, отказавшись от венца наместника? Порой, когда Маргаритка ходила на рынок, ей казалось, что она видит не только мелькнувшую тень Тамлена или исчезающий силуэт Махариэля — к ним прибавилось еще одно воспоминание, большая часть и тень прошлого — Мариан на кошачьих лапках ступала следом, оберегая, поддерживая, вселяя силы и веру в лучший исход. Мерриль грустно улыбнулась, узкой ладонью оттолкнув от себя книгу — пыльная вещица никуда не денется, не отрастут же у нее ноги, в самом-то деле? — а вот проветриться и купить продуктов уже к ужину было бы не плохо. Погожий день встретил Маргаритку с радостью, эльфы, даже спешащие по делам или переговаривающиеся между собой, с уважением кивали, одаривали улыбкой — веревку, данную Варриком, она уже не носила, не путалась больше в городе, да и провожатых отныне можно было без труда найти. Мальчонка выскочил как чертик из табакерки — даже нос был чуть заляпан сажей — улыбнувшись щербатым ртом, протянул конверт и тут же исчез, даже не взяв положенную монетку. Маленький почтальон прекрасно знал, кому что надо передать, и свое получил заранее. Разглядев подпись Стражей, эльфийка чуть не пискнула от радости — Карвер часто ей писал, ей нравилось получать эти письма, писать ответы, думать о нем. О грифонах и о нем, да — это, пожалуй, были еще частички тепла и покоя, маленькие островки уютного спокойствия и безмятежности. Отложив на потом поход на рынок, Маргаритка тут же развернулась и едва не побежала обратно, шлепая босыми пятками о чисто выметенные плиты эльфинажа — так хотелось скорее развернуть письмо, окунуться, словно в заботливые объятья, в частые, ровные строчки, представляя перед глазами то, что описывал Страж. Даже не потрудившись до конца плотно прикрыть дверь, Мерриль с ногами забралась в любимое кресло, поворочавшись немного и упираясь острыми локотками в подлокотники. Нетерпеливо вздохнув, Маргаритка, все же с какой-то любовной бережностью, сорвала печать и разочарованно свела брови — вместо целого листа, а то и двух, в этот раз Карвер написал ей всего две строки… Неужели, она настолько неинтересная, что ему стало так скучно с ней общаться? Унимая непрошенные слезы, она пару минут смотрела в потолок, отложив пергамент с изящной вязью. Успокоившись, наконец, эльфийка все же решила развеять, или, скорее, подтвердить свои сомнения — прищурившись, вчитывалась в каждое слово. И большие, как у серны, глаза, все больше наполнялись слезами, которые девушка даже не пыталась прятать. Путеводная звездочка над ее аравелем погасла навсегда.