***
Чжэнси приблизился к уху Цзяня, твёрдо держа его локоть, когда они возвращались в главные здания дворца. — Что это было? — скромно, но настойчиво спросил он. — Потворствуешь дворянам. Надеешься поухаживать за Ю Мин? — Зачем? — Цзянь И остановился, отстраняясь от него. — Ты что, ревнуешь? По выражению лица Чжэнси невозможно было прочесть хоть что-нибудь, вызвав в Цзяне лёгкую досаду. Даже не покраснел. Однако он видел, с какой силой сжалась челюсть Чжэнси — это означало, скорее всего, что тот был в гневе. Он ненавидел, когда Цзянь И дразнил его, а Цзяню всегда нравилось это: когда они были моложе, он заставлял краснеть Чжэнси с ног до головы, чувствуя собственный предательский румянец. Он мог говорить всякую чепуху, при этом не следя за дорогой и пару раз спотыкаясь. Звонкий смех, радость и дурачество, когда замечаешь растерянность Чжаня на нелепые выходки своего будущего правителя. Теперь же он… привык к этому? Или устал? Может быть, Цзянь И наскучил ему? Он никогда не просил И не делать этого, но у Цзяня язык бы не повернулся сказать, что Чжань молчал потому, что его спутник был Принцем. Или, может, это происходило потому, что Чжань хотел этого, не в силах заставить себя ответить «да». А может, ему было всё равно. Цзянь провёл ладонью по шее, второй ненавязчиво приобняв Чжаня за талию. Порой Чжэнси заставлял его чувствовать себя так… — Пойдём, Чжэнси, — настоял Цзянь И. — Не разочаровывай меня. Как ты думаешь, для чего всё это было? — Ты хотел добраться до сути грязных сплетен? — нахмурился Чжэнси. — Этот дворец построен на слухах и сплетнях. Но нет. Я слышал, что она обдумывает предложение женитьбы от одной знатной семьи из Шэ. — От кого? — Чжань потрясенно посмотрел на него. — Это имеет значение? — Нет, — спустя мгновение признал Чжэнси. — И ты пытался выяснить её преданность? — Именно. — Её семья оставалась в Империи веками. Они всегда выказывали дань уважения твоей матери. — Да. — Но она была бы дурой, если бы отвергла предложение брака. Ей почти двадцать пять, а у нее до сих пор нет детей. — Тоже верно. — И твой вывод? — Чжэнси нахмурился. — Я ещё не решил. Ты же мой советник, в конце-то концов. Посоветуй мне. — Нет, — медленно ответил Чжэнси. Они вновь шли, за разговором неожиданно обнаружив, что блуждали по коридорам дворца. Портреты дворян и членов королевских семей взирали на них с позолоченных рам. — Я твой спутник. — Тогда предложи мне дружеский совет. Как один Принц другому. — Каехайский Совет будет недоволен, если узнает, что ты используешь мои слова как указание. Я — Принц Норойа… а не Каехая. — Действительно, — сказал Цзянь И, невозмутимо поглядев на друга. Чжэнси слегка толкнул его в плечо, от чего И споткнулся. Чжань успокоился, и Цзянь уставился на него. — Ты только что толкнул своего Принца, — сказал он. — А разве я тоже не Принц? — сощурил глаза Чжэнси. Наступила ещё одна напряженная пауза. Чувствовалось, что Чжэнси действительно подумывает, что Цзянь по-настоящему был оскорблён. Разве он не знал его достаточно хорошо? Цзянь И прыгнул на него прежде, чем лицо предательски не треснуло надвое от наглой весёлой усмешки, а Чжэнси, от неожиданности чуть не потеряв равновесие, схватил его за плечо, пытаясь отстранить. Смех Цзяня эхом отражался от мраморного пола и высокого потолка, когда он попытался взъерошить длинные волосы Чжаня, собранные в тугой пучок на затылке. — Слезь с меня, ты… — Осторожно, я Принц… — предостерёг И, улыбаясь. — Как ты можешь быть таким тяжелым? — Во всём виноват мой рост. Чжэнси всё ещё пытался оттолкнуть его, но Цзянь заметил на его лице слабую усмешку, а попытки отбиться казались поистине жалкими. — Ваше Императорское Высочество? Оба перевели взгляд на слугу, — невысокого старого мужчину, — смотревшего на них через очки в тонкой оправе. У него был вид еле скрываемого замешательства, замерев на месте, до этого направлявшегося по арочному ответвлению коридора. Слуга кашлянул. — Императрица ищет вас, Ваше Императорское Высочество. Цзянь И, до этого обхватывая сопротивляющегося Чжаня ногами и вися на его шее, словно ферский инжир, отпустил спутника и чуть не оступился, когда спрыгнул на пол. Рука Чжэнси тут же оказалась на его плече, чтобы поддержать. — Верно, — сказал Цзянь И, отряхиваясь. — Вернёмся к жизни Принца. Он почти чувствовал прожигающий взгляд Чжэнси, устремлённым ему в спину, пока шёл за ведущим его прочь слугой; почти мог поклясться, что сейчас глаза его спутника горят странным блеском, провожая его. Цзянь И попытался подавить улыбку.***
По ночам камера была холодная, и из-за этого Гуань Шань никак не мог заснуть. После того, как Страж ушёл, Мо переместили ближе ко входу: в камеру, где было окно, пропускающее совсем немного солнечного света. Он не спрашивал, почему его перевели в другую камеру; ничего не говорил, когда на вторую ночь ему дали грубое, колючее одеяло; не интересовался, почему был вымыт ведром холодной воды на третью ночь… и никто не прикоснулся к нему за это. Никто даже пальцем его не тронул. Он был бы благодарен, если бы данное поведение не вызывало у него тревогу. Не потому, что он не знал, как реагировать на дворянина, на удивление держащего своё слово без видимых на то причин, а потому, что не был уверен, чего именно захочет от него после всего этого Страж. К чему всё это? Почему абсолютно безвкусную и пресную еду ему давали намного больше, чем другим заключенным? Он знал, что бы сказал один из ребят в банде, стоя рядом с ним на крыше: «Он просто подготавливает тебя прежде, чем трахнуть». И как правило, Мо было всё равно: стоял бы себе тихо, прижавшись спиной к стене и не шевелясь при звуке расстёгивающегося ремня на брюках. Но мысль, что руки Стража трогают его, а тёмные волосы ниспадают ему на лицо, подвергала Гуань Шаня в тихий ужас. Мо мог только предположить, насколько бы это было грубо: удары Стража, оставляющие синяки; как он заставит Шаня смотреть на него, не оставаясь в долгу и прожигая пронзительными тёмными глазами в ответ. Хотелось, чтобы позже у Мо получилось всё забыть. Шань сильнее зажмурился, плотнее укутавшись в плащ. На днях ему предоставили большой тюфяк, спать на котором было немногим лучше, чем на полу, что он и предпочел. По крайней мере, попытался. «Я настолько отчаялся?» — спросил он себя, ненавидя за то, что дни ускользали один за другим, а он просто сидел в камере и думал о человеке, о потомке воинов и императоров; о человеке, у которого должны были быть жестокие глаза и злобный, усмехающийся рот… о человеке, который трахнет его. Гуань должен продумать план побега. За исключением того, который у него уже был, пока Страж не изменил своих намерений. Тогда должен был вернуться человек, что воспользовался им. Возможно, увлёкшийся стражник оставил бы свои ключи на полу. Гуань Шаню просто нужно было набраться терпения, ожидая, когда стражник потеряет бдительность, когда привыкнет к нему — а потом было бы поздно для осознания, что ключей уже нет. Гуань Шань отобрал бы у него одежду, выскользнул из камеры через тёмный проход темницы, глубоко вдыхая прохладный и ночной воздух свободы. А вместо этого… что? Имперский Страж всё разрушает на глазах из жалости? Поэтому к нему никто не приходил, никто не бил и не прикасался к нему, даже не разговаривал с ним; всё, что Шань знал — это расписание смены караула и то, какой рисовый отвар он получит на завтрак. Гуань Шань перевернулся на другой бок и уставился в темноту. А затем он услышал тихий шаркающий звук. Едва слышный, словно скреблось маленькое животное. Сначала Гуань Шань подумал, что это крыса пробралась из другой камеры, и у Мо мурашки пробежали по коже при этой мысли… но затем звук раздался намного ближе, прямо за его спиной. Звук исходил со стороны решётки его камеры, выходящей на город. Откуда-то снаружи. — Гуань Шань? — шепнул голос. Гуань Шань уставился округлившимися глазами — в темноте, между решетками, на него смотрела пара глаз. Это был Грей. — Хвала звёздам, — с облегчением выдохнул Грей, устало привалившись на железные прутья. Спустя мгновение Шань подскочил с холодного тюфяка и уже был на ногах, едва доставая до оконца. Чтобы схватиться за железные прутья, приходилось чуть ли не повисать на них, вставая на носки. — Что ты здесь делаешь? — тихо зашипел он, в голосе слышались явные нотки паники. Взгляд тут же метнулся к дверям камеры, но там никого не было, и никто не мог их подслушать или услышать — заключенные частенько разговаривали сами с собой. Большинство ночей Гуань Шань старался не обращать внимания на их несвязные бормотания. — Я тебя вытащу, — решительно сказал Грей. — Чёртов идиот, он убьёт тебя. — Он? — Уходи, Грей. Я в порядке. — Конечно, ты в порядке, — пробормотал Грей и покачал головой. Он уже начал обматывать проволокой камерные решетки, и Гуань Шань сразу понял, что тот задумал: несколько месяцев назад он сам дал Грею флакон с жёлтым порошком, проедающим не только металл, но и кожу. А у Грея на руках не было перчаток. — Ты идиот, — подавив стон, сказал Гуань Шань. — Он для особых случаев. — Полагаю, выбраться из Имперской Тюрьмы — один из них, не так ли? — Нет, Грей, нет. Ты не можешь просто так взять и разбрасываться химикатами и ядами. Они очень опасны. — Ты уже достаточно рассказал мне об этом, — ответил Грей, совсем не слушая его. Стеклянный флакон невинно блеснул в лунном свете; для простого жителя порошок в нем казался именно таким. — Я не смогу здесь даже пролезть, — глядя на него, попытался образумить Гуань Шань, хотя знал, что, скорее всего, сможет. Он итак был худым и с узкими бёдрами, а заточение в тюрьме спустя столько времени только способствовало побегу. Грей помог бы ему пролезть в узкое окошко, и это будет трудно, учитывая ширину его плеч: он едва сможет протиснуться. От мысли, что его схватят, когда он будет на полпути от желанной свободы, его горло сжало спазмом. — Просто отойди назад, — сказал Грей. — И не вдыхай порошок. — Грей, не надо. Ты сам не знаешь, что делаешь. — Ага, ну, когда-то всё приходится делать впервые, а? — парировал вор. И усмешка, которую он послал Гуань Шаню, была абсолютно безрассудной, юношеской и доверчивой, такой до смешного глупой. Гуань порой считал себя безумцем, раз подружился с кем-то вроде Грея: с кем-то, кто проворно скользил по черепицам крыш, кто от этой необходимости быть дрянным карманником уже потерял палец; с кем-то, кто улыбался, когда они шустро скрывались от очередной опасности… с кем-то, кому Мо не мог не улыбнуться в ответ. Гуань Шань всегда был импульсивен, что доказывало положение, в которое он попал по своей же вине. Порывистость, вызванная не просто жадностью, а проклятым любопытством и глупым упрямством. Он не мог отрицать, что ощутил волнение и трепет, увидев Стража. И он знал, что последовал за ним скорее потому, что от того так и разило золотом. Какое это было глупое, дурацкое решение с его стороны. Гуань Шань вздохнул, когда Грей с тихим царапающим звуком открыл стеклянную крышку флакона. Мо отступил назад, скрещивая руки на груди. — Это плохо кончится, — тихо прокомментировал Гуань Шань. Он был начеку, прислушиваясь к темноте, — большую часть времени жаровни не горели, — слушая малейшие, предупреждающие об опасности шаги, отдающие громким эхом в тоннелях. Шань наблюдал, как Грей высыпает порошок на прутья, тщательно покрывая каждый из них, после чего поспешил отпрянуть в сторону. Долгое мгновение ничего не происходило, а потом от прутьев повалили тонкие струйки дыма с тихим шипением разъедаемого металла. Сердце Гуань Шаня подпрыгивало, ускоряя свой пульс с каждым тихим щёлкающим звуком разваливавшихся прутьев. Проход между камерами оставался молчаливым и пустым: не было слышно ничего, кроме далёкого, приглушенного ворчания стражника и жалобного, еле слышного бормотания дрожащих от холода в своих камерах заключённых. В конце концов, последний железный брусок отвалился и упал на небольшую, резко пахнущую кучку, — остатки от решетки, — которую Грей сдул с каменного подоконника на пол камеры. — И что теперь? — спросил Гуань Шань, уставившись на него. Грей уверенно протянул ему руку через образовавшуюся дыру. Теперь она казалась ещё меньше, когда они избавились от решеток. — Сейчас ты… Он замер и замолк, когда по камерам прошёл отдалённый звук щелчков и скрипа — кто-то открывал главные ворота тюрьмы. Гуань Шань бросил настороженный взгляд с коридора на Грея. — Прячься, — почти беззвучно прошептал Мо. Сердце забилось как ненормальное, когда Грей укутался тёмным плащом, идеально подходящим для маскировки в ночи, прижимаясь к каменной стене меж двух решетчатых окон тюрьмы. Гуань Шань заметил в окошке край подола. Мо не знал, куда бросаться: бежать было некуда. Что-то было не так, охрана не должна была сменяться в такое время, ещё слишком рано. Страх пронзил его со страшной догадкой. Что, если они узнали? Что, если кто-то заметил Грея у дворца или рядом с темницами? Он услышал тяжёлые, уверенные и целенаправленные шаги. Услышав всего раз, эти шаги сложно было не узнать. Шань не слышал их с тех пор, как приходил он, задавая странные вопросы, и ударил его по лицу, от чего на мгновение перед глазами Гуань Шаня поплыли круги. Теперь он мог узнать эти шаги где угодно. Пощёчина не была похожа на резкие удары стражников или неприятный удар от Сильвера, когда Мо становился слишком дерзким или проваливал работу. После этого в течение нескольких дней у него болело всё тело. Гуань Шань спросил себя, а знал ли Имперский Страж о том, что у него была достаточно крепкая рука — скула болела больше суток. Видимо, очень хорошо знал. Сердце пропустило удар, когда на полу перед камерой промелькнуло пятно света, тут же заслонённое тенью приближающегося человека. Он стоял перед его камерой на расстоянии вытянутой руки, выглядя, как и раньше: одет во всё чёрное, волосы собраны на затылке в тугой пучок, открывая мучительно прекрасное лицо. Он не заслужил этого лица. Тьма отступила, когда в его руках возник факел. — Вернулся за бо́льшим? — сболтнул Гуань Шань и только потом понял, что не стоило этого говорить. Но глаза Стража были спокойны, продолжая наблюдать за ним. В другой его руке Гуань Шань заметил связку ключей. Он почувствовал тошнотворное понимание, окатившее его с ног до головы. Паническая мысль, что Грей не должен услышать того, что произойдёт дальше. Зачем ещё Стражу являться сюда в такое позднее время, когда все спят; когда не беспокоишься, что кто-то услышит приглушенные крики и шлепки плоти? — Не будь глупым, — сказал Страж низким и резким голосом, словно знал, о чём подумал Гуань Шань. — Я не трону тебя. — Нет, — сказал Шань, сглатывая. Слова ничуть не усыпили его страхи. — Тебе не нужно прикасаться ко мне, чтобы убить. Страж закатил глаза и вставил ручку факела в держатель на стене. Послышался тихий звон ключей, когда он искал нужный от камеры Гуань Шаня. — Ты слишком высокого о себе мнения, если полагаешь, что я собираюсь трахнуть или убить тебя. — Я думал, это больше говорит о тебе, если ты спишь или убиваешь тех, кто тебе нравится. Страж приподнял брови, когда открылась дверь со звуком хорошо смазанных петель, и Гуань Шань невольно отступил назад. «Осторожно», — подумал он. Порошок мог проесть подошвы его сапог, если не будет смотреть, куда ступает. — Кто сказал, что мне нравятся люди, которых я трахаю? — спросил Имперский Страж. Голос его был низким, и от него Гуань Шаня бросило в дрожь, он не мог понять… не хотел понимать, что это означает. Мо слишком устал, всё тело ныло от боли, а в животе было пусто. Он думал, что после всего подобные мелочи не будут для него важны. Он знал только, что «трахать» звучало иначе, когда это говорил рождённый от императоров. Между ними повисла почти осязаемая тишина, и Гуань Шань ясно ощутил, как мужчина наблюдает за ним. Он прекрасно представлял, что тот видит перед собой: раздраженный, жилистый и худой юноша с короткими медно-рыжими волосами, которые могли бы принести хорошую копейку, если кто-то захочет отрезать локон. Были причины, по которым он не отращивал их длинными. — Ты отпустишь меня? — тихо спросил Шань. — Нет. Мо подавил своё разочарование ожиданием такого ответа. — Ты не убьёшь, не трахнешь и не отпустишь меня. Кажется, я потерял для тебя всякую пользу. — А теперь ты недооцениваешь себя, — сказал Страж, скрещивая руки на груди. Он должен был выглядеть высокомерным и твёрдым в этом жесте, и всё же немного он производил это впечатление. Но, по большей части, он был пугающим. — Что? — отозвался Гуань Шань. Ему было трудно продолжать разговор. Неужели со всеми аристократами было настолько тяжело разговаривать… и с императорской семьёй? Повороты и скрытые последствия, которые могут привести к исходу, при котором к твоему горлу прижмут остриё клинка… или того хуже. У Кайских улиц были красивые шелка и щедрые рынки, но под ними таилась жестокая и понятная честность, где Гуань Шань хотя бы знал, как себя вести. Здесь же, стоя напротив этого человека на дворцовой территории, он не знал, что ему делать и какие слова произносить. Он ощутил момент безумной иронии: его мать всегда мечтала повстречаться с Императрицей или кем-то из императорской семьи. Этот момент настал, и он был ближе к ним, чем когда-либо сможет быть. — Ты мне поможешь, — сказал Страж. — Мне нужен человек, который разбирается в ядах. Человек, который думает, как ты. Как вор. Мыслящий как тот, кто не хочет быть пойманным. — Думаю… — Гуань Шань уставился на него во все глаза. — Ты совершаешь ошибку. — Я так не думаю. Ты знаешь о Голубом Яде, а это выходит за рамки знаний обычного травника. Он надеялся на что угодно при появлении Стража… но точно не на это. — Почему ты так уверен, что я что-то знаю? Я могу быть бесполезен для тебя. Ты убьёшь меня, если я сделаю какую-нибудь ошибку? Взгляд Стража вспыхнул от раздражения. — Я устал от твоего утверждения, что я убиваю при малейшем поводе всех, кем бываю недоволен. — А разве нет? — Хочешь проверить? — Какая мне с этого выгода? — Гуань Шань отвёл взгляд, сжав челюсть. — Что ты… — Страж остановился, так и не сделав к нему шаг. — Ничего, — просто сказал он. — Ты ничего не получишь. Это будет твоё наказание. Но если хочешь, могу приказать отсечь тебе руку. — Ты этого не сделаешь. — Не сделаю? Ты совсем не знаешь меня, чтобы делать такие выводы, — между ними опять повисла напряженная тишина, а затем Страж вздохнул. Он провёл ладонью по бледному лицу, смахивая со лба выбившиеся непослушные пряди тёмных волос. Это действие было таким человеческим, и Гуань Шаню подумалось, что лучше бы он был холодной и безжизненной мраморной статуей. С этим было легче смириться, чем поверить в действительность происходящего. — Ты будешь жить в моих покоях. Тебя накормят и дадут нормальную одежду. Это намного больше, чем ты заслужил. — У меня будут книги? — Книги? — склонил он голову. — Если захочешь. Гуань Шань ощутил некое чувство спокойствия, его больше не трясло. Всё казалось затуманенным и приглушенным. И он не знал, почему так произошло. Как долго ему придётся быть с этим человеком? До тех пор, пока не поймают отравителя? Пока не решит, что его наказание выполнено? Как долго это будет продолжаться? Чего ещё он ожидал от него? Мо знал, что такое жизнь слуги: в Каехае это ничто иное, как рабство. Он знал слишком многих бегающих по крышам мальчиков и девочек, работавших в больших богатых домах на склонах Холма Кай, где приходилось наклоняться, когда они оттирали стол из вишнёвого дерева или янтарный шкаф, позволяя чужим похотливым рукам скользить между своих бёдер. У Стража тоже была бегущая по венам императорская кровь. Его брат возглавлял армию Каехая, возможно, и этот человек когда-то будет управлять армией. Что помешает ему потом изменить своё решение и взять то, чего он хочет, как это всегда делала прочая знать? С точки зрения аристократа, он имел больше прав, чем кто-либо другой. — Почему ты делаешь это для меня? — спросил Гуань Шань. Его голос всё никак не хотел быть спокойным. Страх, который немного прошёл, вновь начал просачиваться ядом в его мысли. Он боялся за Грея, который находился совсем близко. — Делаю для тебя? — повторил Страж. — Это не для тебя. Мне нужен помощник, и если тебе это принесёт пользу — это просто случайность, не более. — Конечно, — невнятно пробормотал Гуань Шань. — Я ошибусь, если скажу, что ты для любого и каждого делаешь добро. Гуань Шань увидел, как взгляд Стража скользнул мимо него и понял, что тот смотрит прямо во тьму: на прутья решетки. На прутья решетки, которых больше не было. Увидел ли он край плаща Грея? Гуань Шань подумал, что со стороны он выглядел побледневшим, будто его сейчас стошнит. Он смотрел вперёд невидящим взглядом, не смея закрыть глаз и ожидая конца. — Доброта, — наконец сказал Страж, в голосе его звучали нотки нескрываемого веселья. — Назовём это так, а? Прошло несколько мгновений, и Страж перед ним пошевелился. Вокруг запястья Гуань Шань сомкнулась ладонь; несмотря на холодную ночь, длинные пальцы были тёплыми, согревающими. А затем его бесцеремонно вытащили из камеры, щёлкнув дверным замком за его спиной. — Держись рядом со мной, — сказал Страж. Бросил на него предупреждающий взгляд, когда отпустил запястье и снял со стены оставленный факел — на его лице заиграли оранжевые отсветы огня. Глаза у него оставались такими же тёмными. — Даже не думай попытаться сбежать. — И не собирался, — оцепенело выдавил Гуань Шань. Куда ему идти? Ему ничего не оставалось делать, поэтому он последовал за дворянином, скользя мимо тёмных камер, очертаний спящих в них людей; мимо стражников, одаривающих их любопытными взглядами и низко кланявшихся Стражу. Ещё час назад он был таким же, как они, ещё одна безликая фигура, забившаяся в угол камеры. Как долго он пробудет здесь? Гуань Шань смотрел перед собой, на идущего впереди Стража, на его широкую спину и широкие плечи; на его прямую, уверенную походку, бросив мимолётный взгляд на светлую и незащищённую кожу его шеи. Идти вот так спокойно казалось более, чем странно после долгого заточения в холодной камере: тело слушалось с трудом, и Мо приходилось прикладывать усилия, чтобы поспевать за своим сопровождающим. Ему чертовски хотелось отмыться в своей крошечной комнатушке в западном районе Кая, где были расположены торговые лавки и мастерские по коже, где были грязные таверны, пахнувшие мочой и рисовым вином, где изобиловал смех и звуки струнной музыки, которая пробивалась каждую ночь сквозь трещину в окне его спальни. Не заметив, как Страж резко остановился, Мо врезался грудью в чужую спину. Гуань от неожиданности отпрянул назад, но Страж, кажется, даже не заметил этого. Он лишь слегка повернул к нему лицо, и следующие слова были брошены через плечо. — И да, Рыжий? — проговорил он. Из-за обширного вокруг них пространства, отдающим эхом во все уголки тюрьмы, его голос был громким и раскатистым. Грей мог бы услышать его, даже будучи на большом расстоянии, находись он до сих пор у камеры Шаня. — Скажи своему другу, что если он ещё раз решит навестить тебя во дворце, то заработает петлю на шею. Гуань Шань не нашёл, что ответить, нахмурившись. Когда Страж вновь продолжил свой путь, они вышли наружу: на свежий и морозный ночной воздух, под лунное чистое небо. Мо оставалось только идти следом.