***
Неделя, проведённая с Имперским Стражем — Хэ Тянем — была самой странной неделей в жизни Гуань Шаня. Он провёл её, как успел заметить Хэ, шляясь вместе с ним по городу, задавая вопросы местным жителям и посещая встречи с членами дворца, на которых Хэ Тянь расспрашивал, помнят ли они детали того или иного дня во время Весеннего Фестиваля. Даже когда рядом с ним не было Гуань Шаня, этот человек постоянно выполнял свои обязанности. Если он не спал, то патрулировал территорию или сопровождал Императрицу. Если не тренировался в казармах рано утром до восхода солнца — допрашивал заключенных в тюрьмах или занимался подписанием документов об освобождении… или смертном приговоре. Непрестанный, как вода бурной реки, словно движение было основой его сущности, и Гуань Шань стал привыкать постоянно видеть перед рассветом чёрный проблеск в проёме приоткрытой двери, застеленную кровать, сложенную одежду; не видеть его целыми днями аж до полуночи. «Когда этот тип вообще спит?» — спрашивал себя Гуань Шань, хотя прекрасно знал, когда тот спал, потому что просыпался в небольшой комнате напротив спальни Хэ Тяня, ожидая щелчка двери и звука падающих на деревянный пол сапог. Он не мог ничего с собой поделать, дожидаясь ночи, когда у двери Мо останавливались шаги, ладонь опускалась на ручку, а Гуань Шаню приходилось лежать тихо и неподвижно в темноте, когда Страж стягивал свои сапоги. Дни сменяли друг друга, а Страж так ничего ему и не делал, просто возвращался в свою спальню. Порой Мо ни с кем не разговаривал целыми днями, не считая время от времени приходящих слуг. Шань приготовил рагу и суп на небольшой кухне в доме Хэ Тяня, оставив их закрытыми в горшках до возвращения Стража. Теперь у Мо были чистая одежда и книги, так и просящие исследовать и прочесть их. Он предусмотрительно наточил запасной меч, который Хэ держал на кухне, когда около полуночи сидел в ожидании хозяина дома. Иногда он думал о том, что во время побега сможет прихватить это оружие с собой. «И к чему хорошему бы это привело?» — спрашивал он себя, прекрасно зная, что тогда его точно убьют. Хэ Тянь успеет перерезать ему горло ещё до того, как Шань успеет вскинуть непривычно тяжелый инструмент для боя. На самом же деле не было явных причин его убивать. Почти добровольно Мо стал слугой, а мысли об убийстве были лишь способом развеять скуку. Он должен потерпеть. Нужно было переждать, пока его не освободят… потому что, в конечном итоге, Страж должен отпустить его, так ведь? А если тот не сделает этого — он сбежит. Это не будет слишком трудно. Грей же пробрался во дворец — значит, и Гуань Шань сможет выбраться, если всё основательно продумает. У него был долг перед матерью: мешочки с ворованными деньгами, что он тайком оставлял на её пороге, и договор с Сильвером. — Хватит вздыхать. Гуань Шань, стоя в небольшой гостиной дома Хэ, поднял взгляд. Хэ Тянь вернулся к полудню, что было довольно непривычно. Его шея была перепачкана грязью, и от него воняло лошадьми. Это был один из тех редких моментов, когда Мо видел его — обычно весь день проходил в одиночестве, а Хэ возвращался лишь поздней ночью, уставший и ещё более замкнутый. На кухне Хэ Тянь остановился у низкого стола, сверля Шаня пристальным взглядом из-за стёкол очков. Он жевал мятный табак, и Гуань Шань даже не потрудился сказать, что это испортит ему зубы. Да пусть хоть вообще без них останется. — Что ты делаешь? — спросил Гуань Шань. Последовал поспешный и немного грубоватый ответ: — Не твоё дело. Гуань Шань невольно закатил глаза, продолжая складывать официальное одеяние, которую он ещё ни разу не видел на Имперском Страже. Казалось, что Хэ Тянь не носил ничего, кроме тёмных рубашек, брюк и этого своего чёрного плаща. Тонкие пальцы Гуань Шаня ловко и быстро складывали ткань; он не заметил, как Хэ Тянь со стороны наблюдал за ними. Наблюдал за ним. Все мысли Мо были заняты подсчётом, сколько же монет он сможет выручить у торговца тканями на Рынке, если попробует продать это одеяние. На столе лежало множество ступок, пестиков и реторт. Небольшое пламя, склянки с порошками и пары, просачивающиеся из пробирки и отдающие вонью протухших яиц, чуть ли не пропитавшие отвратительным запахом весь дом. Гуань Шань уже открыл все окна, но это не очень помогло. — Если пытаешься создать Голубой Яд, — констатировал Гуань Шань, — нужно кипятить Фоксен в солёной воде, а затем процедить его. Нельзя просто размельчить его до кашицы. Ингредиент — это остаток, который остаётся в воде, а не сама луковица. Гуань Шань ощутил, когда глаза Хэ неохотно метнулись к нему, но тот не оглянулся на обладателя недовольного взгляда. В его голосе чувствовалась неопытность, но он вёл себя уверенно, чуть ли не надменно. — В самом деле, — сказал Хэ Тянь. — В самом деле, — повторил Шань. Прошло немного времени, пока вода над огнём не начала тихо побулькивать, к этому времени Гуань закончил складывать одежду. Он уловил острый запах Фоксена, схожий с запахом имбиря. — Откуда ты знаешь? — Знаю что? — спросил Гуань Шань. Он понял, что именно интересовало Хэ Тяня. Эти слова не должны были звучать в доме незнакомого человека, на его территории, с тёплым весенним светом, льющимся в открытые нараспашку окна, где нет решеток и холодной, удушающей темноты тюремного тоннеля. Теперь Гуань Шань был меньше обеспокоен последствиями риска. Когда вопрос натолкнулся на безмолвие, а тёмные глаза продолжали сверлить рыжий затылок тревожно-решительным взглядом, Гуань Шань не выдержал и сглотнул. — Читал, — сказал он. — Ты не умеешь читать, — с уверенностью отозвался Страж. Гуань Шань зыркнул на него, задержав на говорившем странный взгляд. — Почему ты так решил? Я попросил у тебя книги ещё в тюрьме. — И я предоставил тебе книги по алхимии, но каждый раз, когда просил передать мне что-нибудь — пробирку, пипетку — ты всегда давал неправильную вещь. Гуань Шань спрятал улыбку, отвернув лицо. По-видимому, ему это плохо удалось, потому что послышался голос Стража: — Что? — спросил он. Его тон оставался ровным, но в нём слышалось еле сдерживаемое раздражение человека, желающего знать тайну. — Я умею читать, — снова сказал Гуань Шань. — И знаю, что такое реторта, пробирка и пипетка. — Тогда почему ты… Гуань Шань заметил, как сжались его челюсти и чуть расширились глаза. Он снял очки, с тихим стуком положив их на стол. Провёл рукой по лицу и волосам, которые он распустил, позволив им свободно падать на плечи и спину. Гуань Шань предположил, что тот не привык находиться в собственном доме с кем-то, подолгу разговаривать с другим человеком. Приходилось выполнять работу, не связанную с командованием людьми и использованием меча. — Я подобрал ребёнка, — заключил Страж, прикрывая глаза. Подобрал? Я что, бродячее животное, чтобы меня подбирали? — Мы одного возраста, — напомнил Шань. На этот раз человек пристально на него посмотрел. — Мы родились под одной звездой. Я прочёл книгу о твоей семейной родословной. — Я храню эту книгу в своей спальне. — Да, — приглушённо ответил Шань. Возникла многозначительная пауза. — Знаешь, — сказал Хэ Тянь, — на рынке была женщина. Она продавала травы. Твой цвет волос очень похож на её… Гуань Шань даже не почувствовал, как чашка воды выскользнула из его пальцев, со звоном разбившись об пол и оставляя на деревянных досках тёмную лужу. После он поймёт, почему выполнял обязанности слуги, но при этом не был прислугой: большинство из этих людей после случившегося упали бы на колени, распростёршись на полу, прося прощения за неаккуратность. Порезались бы, поспешно пытаясь собрать с пола осколки, заработав гневный удар своего господина. Гуань Шань же не шевелился: он продолжал стоять как вкопанный, исступлённо смотря на учинённый им беспорядок, судорожно сжимая по бокам кулаки. Хэ Тянь ничего не сделал, удивлённо приподняв брови. — Ты угрожаешь мне? — низким голосом спросил Гуань Шань. Он прекрасно знал, что не сможет выиграть. Он не являлся угрозой для Хэ Тяня или его брата, который сейчас жил в крепости на границе Каехая и Шэ, управляя целым войском. — Угрожаю тебе? — удивился Хэ Тянь. — Нет. Если бы я угрожал, ты бы даже не спрашивал. Мо не хотел этого. Он вспомнил дыхание Стража на своей шее, боль на щеке от удара о холодную стену. — Тогда почему ты о ней спрашиваешь? — Чтобы понять, почему юноша с матерью, имеющей приличный доход и не производящей впечатление плохого человека, проводит жизнь на улицах и в тюремных камерах. Почему человек, знающий травничество и алхимию, является кайским воришкой, а не врачом или учёным. «Не всё так просто», — подумал Гуань Шань. Дело было не в деньгах или доброте. Нет… в деньгах, конечно, тоже. Но не по тем причинам, по которым думал Хэ Тянь. — Ты был первым, кто смог посадить меня за решётку. — Не думаю, что это о чём-то говорит. Гуань Шань промолчал — его не особо волновал этот разговор. — Одна из моих обязанностей, — продолжил Хэ Тянь, — понимать людей, находящихся в своём подчинении. — Я не один из твоих стражников, — нахмурился Шань. — Нет, но живёшь в моём доме, — сказал он, словно Гуань Шань мог забыть, что живёт в доме самого Имперского Стража. Словно просыпаясь поутру, не он лежал в кровати и пытался прийти в себя. Словно не ему нужно было несколько мгновений, чтобы понять, где он находится, смаргивая в темноту и осознавая, что кровать под ним мягче; что он чувствует лёгкий приятный запах земляного чая и мяты, а не грязных кайских улиц. — Я хочу понять тебя. — Понять? — выдавил из себя Гуань Шань. Ноги и ткань его штанов аж до лодыжек были заляпаны водой. — Это… разгадывание тайны? Хэ Тянь склонил голову на бок. — Нет, — задумчиво сказал он, смотря на Гуань Шаня изучающим взглядом, словно тот был странным веществом одной из его банок или занятным экземпляром за решеткой тюрьмы. А затем рассеянно закончил, скорее говоря самому себе: — С каждым разом становится лишь запутанней.***
Хэ Тянь прибрал на столе, пока вор… юноша, поправил он себя… отправился переодеваться, успев облиться горячей водой из разбитой посуды. Говоря о травнице, он не ожидал от него подобной реакции. Не ожидал от себя, что сам спросит о матери молодого человека. Ему было плевать. Он и близко не задавал подобных вопросов ни одному из стражников, которые были в Кае. Ни у кого не спрашивал. И что можно было делать с полученной информацией? Абсолютно бесполезной для любого, кроме её владельца. Пальцы работали проворно, опорожняя и ополаскивая пробирки в раковине. Яд, перелитый в небольшой керамический горшочек, он отложил подальше, завязав крышку кусочком ткани. Эффективность яда была краткосрочной, и уже через несколько дней он без вреда мог вылить содержимое в канализацию на окраине дворца. Он слышал, как наверху ходил Рыжий, открывая ящики в своей спальне, которая ничем не отличалась от его собственной, а одеяние, что он дал ему, было таким же простым: сорочка, штаны, пуговицы без особых излишеств, не игравшие роль украшения. Когда Хэ Тянь впервые увидел его в нормальной одежде, а не в отвратительных тряпках вора, разум Тяня… остановился. Он изменился до неузнаваемости: бледная кожа и блестящие рыжие волосы контрастировали с белизной рубашки. У него были высокие аристократические скулы. Не будь этого постоянного цинизма во взгляде, словно приросшего к нему второй кожей, Хэ мог бы поклясться, что у Шаня получилось бы идеально гармонировать с дворцом и его позолоченной мебелью, с его величественными залами и янтарём. Хэ Тянь позволил немного разыграться воображению, надев юноше на голову янтарный обруч, зачесав пальцами со лба удлинившиеся рыжие волосы, открывая чуть порозовевшие скулы, приоткрытые и покрасневшие губы и затуманенный взгляд карих глаз, что… он одёрнул себя. Хэ Тянь покачал головой и отложил книгу по алхимии, поправив стулья. Сейчас парень не был ему нужен и от него пока не было особой пользы. Хэ не мог понять, почему так уверен в его полезности — он никогда не был импульсивным, идя на поводу ощущений. Взгляд упал на Голубой Яд. Хэ понимал, что рисковал, позволив незнакомому человеку, знающему один из самых опасных ядов, остаться в своём доме. Он не совсем понимал, правильно ли поступил с Рыжим, и почему они оба всё ещё живы. «Он или очень умён, — подумал Хэ Тянь, — или очень глуп». Спустя несколько мгновений Рыжий появился на кухне, одетый в новую сухую пару штанов и сорочку, с закатанными до локтей рукавами. Из-под её ткани Хэ Тянь мог легко заметить выглядывающие веснушки и красные волоски на руках. Крепкие, натренированные руки того, кто привык цепляться за крыши и свисать с края пагод. Длинные и проворные пальцы были идеальным дополнением карманника. Если бы он был благородных кровей, его пальцы считали бы утончёнными, как у музыкантов. Он не взглянул на Хэ Тяня, когда присел возле него на корточки, и на долю мгновения в голове Хэ Тяня стало пусто. Он глупо стоял и наблюдал, как рыжий приложил тряпку к мокрым доскам, чтобы вытереть пролившуюся воду, которую он ещё не успел убрать. Как осторожно и ловко парень собирает с пола острые осколки, перекладывая их в ткань на другой ладони. — Давай я, — сказал Хэ, сжимая кулаки. — Ты порежешься. Рыжий приподнял брови — конечно же — и поднялся с корточек, выпрямляясь во весь рост. Хэ Тянь стёр остатки воды, пока она не впиталась в доски, и взял в руки осколки, завернутых в ткань. Только тогда он заметил тонкую алую струйку, стекающую по пальцам. Порез был неглубокий, и он даже не ощутил его. Его ладони и так были все испещрены мелкими шрамами, которыми наградил его брат, когда они сражались вместе, будучи ещё детьми. — Ты порезался, — спокойно сказал Рыжий, глядя на кровь. Хэ молча наблюдал, как тот взял ещё одну тряпицу, смочил её водой, позволяя своим пальцам обхватить запястье Тяня. Хэ Тянь не шевелился. Дышать вдруг стало невыносимо трудно, и он протянул руку, будто это ничего для него не значило. Рыжий протёр порез с осторожной заботой врача, глядя на мелкие керамические осколки. И руки были такими тёплыми, а кожа невероятно мягкой на ощупь. Хэ Тянь отстранёно подумал, что у него должны быть мозоли, если он часто лазит по крышам. Хэ Тянь заметил резкую перемену в лице Рыжего, когда тот осознал, что делает. Всё его тело сжалось, как перед прыжком — будто повернули ключ, запирая каждую частицу уже было открывшегося человека. Шли секунды, а Хэ Тянь никак не мог заставить себя пошевелиться. Рука отпустила запястье Хэ Тяня, Шань сделал очень медленный отступ назад. Шаги его были беззвучны. — Прости, — голос звучал так, словно он задыхался, широко распахнув карие глаза. Похоже, его слегка трясло. — Я не хотел… я сам переступил черту дозволенного. Он продолжал пятиться назад, и Хэ Тянь удивился, что же такого юноша мог увидеть в его глазах, что заставило того опасливо отступать подальше. А ещё понял, что совсем не хотел пугать его. Может, раньше он и был рад вселять ужас, но сейчас это чувство не вызывало в нём удовлетворения. — Постой, — сказал Хэ и осознал, как же странно звучит его голос. — Обычно, я намного аккуратнее, — и поднял руку. Порез был тонким, и вряд ли останется шрам. — Спасибо. Они пристально смотрели друг на друга, и Страж пытался понять, были ли сказанные им слова извинением столь искренним и единственным за всю его жизнь. — Гуань Шань, — сказал Рыжий, дёрнув головой, будто совсем не хотел этого говорить, но не смог сдержаться, и слова вырвались поневоле. — Что? — не понял Тянь. — Так меня зовут. Мо Гуань Шань. — Понятно, — сказал Хэ Тянь. Парень — Гуань Шань — убрал куда подальше пропитавшуюся кровью ткань, собранные осколки и влажные полотенца. Хэ Тянь смотрел на него, и его рука всё ещё чувствовала тепло прикосновения.***
— Что случилось? — поинтересовался Чжэнси спустя несколько дней после аудиенции с Императрицей. Его сестра прибудет сюда через несколько дней, а он не мог об этом даже думать. Вместо этого все его мысли были заняты Цзянем и тем, с какой странной холодностью тот разговаривал с ним. Как он ушёл в себя и замкнулся, просматривая бумаги и документы, сложенные в стопку в кабинете его покоев. Цзянь И почти всё время читал научные труды, контракты и посольские сообщения между Шэ и Каехаем, уткнувшись в них, надеясь что-то отыскать… уловки? Скрытый заговор незаконного захвата власти? Чжэнси не стал мешать тому, с каким рвением И бросился выполнять поставленную цель, как сжигал свечи ночь напролёт, не смыкая глаз. Чжань молчал бы, терпеливо вздыхая на очередную странность Принца, но Цзянь ко всему продолжал упрямо игнорировать его, словно он был пустым местом. Чжэнси уловил отражение Цзяня в зеркале, пока тот одевался — единственный момент, когда можно было поймать его и поговорить. Всё остальное время он закрывался в кабинете, как в осаждённой от врагов крепости, оставляя Чжэнси в одиночестве бродить по дворцу. Днём ранее он отправился на конную прогулку, за день до этого заставил себя весь день пробыть в Дворцовой Библиотеке. Тишина за эти дни стала его постоянным спутником. Чжэнси зачастую не осознавал, насколько шумным может быть Цзянь И, и это не значило, что тот громко говорил или он постоянно слышал его разговоры. Скорее, это его поведение так и кричало, чтобы И заметили и уделили внимание, которое Чжэнси с большой охотой давал ему. И вовсе не по той причине, что тот был Принцем. Просто Цзянь стал заполнять в его жизни слишком много места. — О чём ты? — удивился Цзянь И, застёгивая пуговицы на манжетах сорочки. Его длинные волосы были собраны на затылке, открывая лицо, делая его поразительно, до ноющий боли в сердце, моложе. Но вместе с этим и старше. Чжэнси не до конца был уверен, кого же он на самом деле видит перед собой. — Ты странно вёл себя последние несколько дней, — уточнил Чжэнси. — Я? — Цзянь И. — Со мной всё в порядке, — сказал Цзянь И, вздыхая. — Это из-за яда? — нахмурился Чжэнси, мысленно обругав себя, что не подумал об этом раньше. — Ты нездоров? Горничная сказала, что твои внутренние органы… — Звёзды, Чжэнси, — раздраженно перебил его Цзянь, широко распахнув глаза. — Я сказал, что в порядке. — Правда? — Правда, — ответил И. В его интонации был лёгкий оттенок лжи, но Чжэнси мог поверить этим словам, если Цзянь того желает. — Я хочу быть подготовленным к следующему визиту Принца Шэ Ли. Нет необходимости так беспокоиться. В конце концов, я всего лишь… как там его… источник твоего существования, не правда ли? — О чём ты? — Чжэнси нахмурился, не понимая, к чему тот клонит. Цзянь И посмотрел на него, и в это мгновение Чжань понял, почему он так выразился. Точно так же эти слова слетели с его языка несколько дней назад. Перед его матерью он назвал Цзязя И источником существования, и было похоже, что она осталась довольна этим объяснением. — Так вот из-за чего всё это? — подобрался Чжэнси. Цзянь молча двинулся к столу у стены и сел на резной стул. Ещё одно зеркало и неотрывный взгляд серых глаз, следящих за ним. Можно было без труда увидеть его отражение. — Ты знаешь, что я не это имел в виду… будто мне всё равно, — сказал Чжань, выдавливая из себя каждое слово. Он был озадачен. — Словно кроме этого больше ничего для меня не имеет значение. Я сказал это… чтобы успокоить твою мать. Она бы не поняла моих чувств, скажи я что-либо другое. Если бы я попытался объяснить ей, что ты значишь гораздо больше… это был бы конец, — тишина душила холодными пальцами. — Скажи, что ты понял. Прошу. — Я понял, — тихо и лаконично ответил Цзянь. — Понял? — воздух вокруг них словно накалился и стал гуще. Ответа не последовало, Чжэнси подошёл к стулу, на котором сидел Цзянь. Развернул его к себе, и деревянные ножки неприятно заскребли по полу. Он наклонился, одну ладонь положив на спинку стула, а другую — на скулу И, проведя по ней кончиками пальцев и ощущая, какой кожа была мягкой на ощупь. — Цзянь И… — Не надо, — сказал Цзянь с дрожью в голове, отведя взгляд, но не повернув головы. — Не делай этого со мной. — Делать что? — Этого. Сделай вид, что ты заинтересован в бо́льшем, — было столько мольбы в этом взгляде. — Притворись, что… притворись, что хотел бы этого. Чжэнси ощутил странное тепло, нечто глубинное и давно поселившееся в нём. Оно наполняло его мгновениями образов и эмоций на протяжении многих лет. Цзянь И, просыпающийся под его рукой после ночи, проведённой под звёздами. Струящиеся позади него светлые волосы, когда они проезжали через Восточные Поля. Галоп; глаза, наполненные смехом; Цзянь И, впервые надевший диадему — ему пятнадцать, они на церемонии Достижения Совершеннолетия. Влажная одежда на мягкой, бледной коже. Чашка чая. Красота значила нечто иное, когда Чжэнси смотрел на Цзяня И. Он медленно и негромко отозвался: — Кто сказал, что я не хочу этого? — Перестань, Чжэнси, — на этот раз Цзянь И пошевелился. Подался вперёд, и Чжэнси был вынужден отступить, давая ему возможность подняться и пройтись по комнате. — Цзянь И… — Я был влюблён в тебя с десяти лет, Чжэнси. С тех самых пор, как мы были мальчишками. Очень любил. И ты знал это. И всё равно постоянно отталкивал меня на протяжении всех этих пятнадцати лет. Чжэнси сглотнул. — Разве люди не могут меняться в своих чувствах? — У тебя был предельно чёткий взгляд касательно меня и моих чувств. Чжэнси вспомнил тот первый раз. Тогда он ударил его. И они смотрели друг на друга полными ужаса глазами на то, что он тогда сделал по воле случая. На краткий миг Чжэнси подумал, что Цзянь скажет ему убираться и не возвращаться никогда более. Он мог пойти к матери и всё рассказать, — его бы казнили за причинение вреда Принцу, — но вместо этого И просто развернулся и ушёл. С раскрасневшимся от стыда лицом, на которое падали светлые волосы, когда его голова была низко опущена. Чжэнси тогда подумал, как же всё это ужасно запутанно. Раскаяние — не совсем подходящее для этого слово. — Я был молод. — Люди вступают в брак, не достигнув и пятнадцати лет, Чжэнси. Твоей сестре едва пятнадцать. Не надо… не играй со мной. — Ты осуждаешь меня, потому что я не мог любить тебя в том же смысле, что и ты меня, — мягко сказал Чжэнси. — А теперь, когда могу, мне не разрешено что-либо чувствовать к тебе? — Ты передумаешь, — сказал Цзянь И. — Потом ты поймёшь, что никогда не сможешь иметь то, чего хотел. Поймёшь, что я не похож на женщину. И будешь сожалеть об этом. — То, что ты будешь Императором, даёт тебе способности к прорицанию? — фыркнул Чжэнси. Он знал, что Цзянь И — не девушка. Порой Чжаню до странного казалось, что он и не мужчина, и не женщина. Порой он был больше прекрасным как девушка, чем как молодой мужчина. И всё же это не делало его меньше мужчиной, скорее даже наоборот. Та сила, что была в его внешности и образе, была совершенно мужественной и никак не походила на девичью. — Сейчас… не самый подходящий момент, чтобы дразниться, Чжэнси. — Что я должен сделать, чтобы ты поверил, что мои чувства совсем иные, чем были раньше? Что… что я хочу тебя? Он не мог сказать точно, когда это произошло. Когда осознание поразило его, давая понять, чего именно он хотел все это время. Может, когда он его ударил или намного позже, когда ослабевший Цзянь И всё ещё был у него на руках во время фестиваля. Не мог с уверенностью сказать, было ли это пятнадцать лет назад, когда он увидел этого бледного, испускающего странный свет мальчика, показавшегося за троном своей матери. Уверенность была только в одном: он хотел этого больше всего. Взгляд Цзяня был бесстрастным, а сам он стоял, наполовину развернувшись к нему, наполовину — к двери. Словно изнутри разрывался на части в противоречиях. В конце концов, Цзянь направился к нему, преодолев расстояние между ними в несколько широких шагов. Горячая ладонь оказалась между ног Чжаня, а другая схватила за горло ровно настолько, чтобы не оставить синяков. — Ты меня хочешь? — на коже ощущалось тёплое дыхание, а затем губы внезапно впились в его, и в них не было и намёка на ласку или приятное прикосновение: это было столкновение зубов, сплетающихся в яростной борьбе языков, почти что насильственный захват… из горла Чжэнси вырвался протестующий стон. Он резко разорвал поцелуй, отстраняясь, увеличивая между ними расстояние. Лёгким трудно дышать. Ярость в глазах напротив, что смешалась с презрением. — Да, — глядя ему в глаза, остро сказал Цзянь И. — Так я и думал. — Цзянь И… Но Цзянь И всё равно ушёл, и Чжэнси даже не успел сказать ему, что не хотел этого; не хотел так. То, чего он хотел, было нежным. Тот, кого он хотел, был Цзянь И, трепетный и нежный под его руками — это всё было уничтожено мощным, диким ураганом. Он подумал, что у них может быть даже нечто подобное. «Я — Принц, — насмешливо подумал Чжань, представляя, как это говорит Цзянь И. — И у меня есть всё, чего я пожелаю».