С - счастье

      Вздох. Свитер толще. Чай горячее. Кружки больше. Камин теплее. Мир оделся в пламя.       — Джон, идём гулять!       — Там дождь…       — Тем более! Мы идём гулять!       — Нет, я не пойду.       — Ты не любишь дождь? — Шерлок оторвался от окна и с подозрением взглянул на друга, будто тот заявил, что не любит чай — это было бы предательством.       — Не люблю.       — Но ведь так чудесно! Чуть прохладно, легко дышится, влажно…       — Поэтому и не люблю.       Шерлок правда не понимал. Как можно не любить дождь? Вот он любит дождь. И пальто. Особо он любит кутаться в пальто в дождь.       — Ты не любишь осень? — он вдруг обрывает игру на скрипке и оборачивается, заставляя соседа от внезапности вздрогнуть, который почти что крался на кухню, чтобы не помешать другу. Уотсон застыл, будто его мама поймала вечером с полными карманами конфет.       — Люблю… Когда нет дождя.       — Но ведь осенью почти всегда дождь.       — Иногда нет. Тогда солнце светит на желтеющие деревья, вокруг красиво, сухо, хрустят под ногами сухие листочки… Это приятно.       — Но почему ты не любишь остальное?       — Я мёрзну. Сильно. Не люблю мерзнуть. Даже в теплой одежде мёрзну. Поэтому лишний раз не люблю выходить.       — И всего лишь? — скрипка ложится в кресло и детектив пересекает комнату, нависает над соседом и едва не вжимает того в стену.       — Назови мне вещи, слова, ассоциации с осенью.       — Прямо так слова… Жёлтые листья, сухие ветки, сочетание огненно-рыжего с черным и коричневым. Тыквы. А ещё… Горячий чай. Да, много сладкого горячего чая. Пожалуй, зелёного. А у тебя?       — Мокро… Небо светится странным, белым светом. Можно прятаться в пальто. Стук каблуков ботинок. Скрипка. И шорох бумаги, — с каждым словом детектив приближался все ближе, пока их прикосновения не стали очень интимными. Он чувствовал, как бьётся, учащаясь, сердце доктора. И Джон тоже чувствовал, как учащается его сердцебиение. Они видели, как зрачки обоих расширяются.       — Вот как… Ты Королева драмы, Шерлок, — Уотсон по-доброму улыбнулся, стараясь вложить в это действие всю неловкость, весь свой стыд, будто высмеивая его.       — Но если бы… — Холмс будто пропустил это мимо ушей все, все непременно идя к своей, весьма долгожданной цели. По-правде, он долго думал, как это сделать, а в этот момент… Просто решил. Была-небыла. — Тебе не было холодно… Ты бы гулял? — он наклонился так, что касался щёк, вызывая диссонанс температур: горячее дыхание и холод от носа. Джону и сейчас холодно.       — Думаю… — он сглотнул, не в силах оторвать взгляд, отодвинуться, даже моргнуть. — Да…       — Тогда я тебя согрею, — и его, доктора, чуть прохладные, накрыли горячие губы детектива, втягивая в теплый, уверенный поцелуй.       По улице шли двое. Кудрявый, уверенный мужчина в черном пальто и синем шарфе, а рядом, держа его за изящную бледную руку своей немного загорелой, истинно-мужской, крепкой, но держа так мягко и робко, шел мужчина пониже, русоволосый. На губах обоих играла счастливая улыбка, а вокруг них вились цветные вихри осенних листьев. * * * * * *       — А-А-А-ПЧХИ-И-И! — раскатисто пожаловался черепу Шерлок.       — Возьми спрей для носа.       — Нет. Я не люблю. Оно воняет, — Холмс протер платком нос.       — Ты с таким насморком еще запах чувствуешь? А я…       — Да, — перебил его детектив. — Оно кошмарно. И спрей для носа, и для горла.       — Кстати, и для горла возьми. Болит? А я…       — Да. Точнее, уже нет, — спас себя Шерлок и вновь перебил. — А еще кашель.       — Ну вот. Я куплю сироп. Ведь я говорил… — вновь попытался Джон.       — Это, с ужасным недотравяным вкусом? Не-е-ет! — взвыл Шерлок, зарываясь глубже под три (!) одеяла.       — Подожди-ка, тебя знобит? Что на счет температуры? Ох, если у тебя температура… Говорил же, что…       — Нет у меня никакой-такой температуры!       — А вот и есть. Померяй. Предупреждал, что не надо…       — НЕТ! — еще пуще взвыл Шерлок, отползая от наступающего с градусником Джона к углу дивана так, будто боялся его больше шприца (Джон уверен, их-то он и не боялся).       — Да что такое?! Это не больно!       — Не позволю! Только не туда! Не дамся! — Шерлок так обмотался одеялом, будто оно могло ему помочь.       — Куда — не туда? Шерлок, дай мне свою подмышку.       — Кого? — Холмс замер, выпал.       — Ты не знаешь, как меряют температуру?       — Ну… Знаю, — он почему-то смутился.       — Так в чем проблема? — Уотсон нахмурился, но решил уточнить. — Какие виды ты знаешь?       — Ну… Орально… Но это чаще всего не так точно. А еще… — он отвернулся. — Ректально… Так что вероятно так бы ты и…       — Господи, Шерлок и его пробелы в общих знаниях! Подмышку ставят нормальным людям! Где ты вообще это взял?       — У меня был пес…       — Сейчас же убери одеяло и дай мне поставить градусник! Ибо я тебя предупреждал, что…       — Может все же не надо? — предпринял боязливую попытку детектив.       — Нет! — рявкнул не выдерживающий доктор. — Сними это чертово одеяло и дай мне договорить! Я ЖЕ ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ, ЧТО НЕЧЕГО ПРЫГАТЬ В ОКТЯБРЕ В ТЕМЗУ, ГОЛЫШОМ, ВЫСКОЧИВ НА ХОДУ С МОСТА! ПОВЕЗЛО, ЧТО ТЫ ЗАБОЛЕЛ, НО НЕ УБИЛСЯ!       — Я же ловил преступника. Чего ты так нервничаешь? С чего ты ко мне так…       — ДА ПОТОМУ, ЧТО ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ИДИОТА! — проорал он и замер. — Ой… — пару секунд осознания с обоих сторон.       — Что… Правда? * * *       Шерлок любил чай. Вот на самом деле, очень-очень любил, всем сердцем. Не было чая, который он не любил. Черный, Эрл-Грей, с жасмином, с чебрецом, зеленый, с мятой, каркаде, синий, с розой, белый, наборы трав, с лимоном, молоком, настойки. Все, что можно было смять в пальцах, ощущая его запах, плотность, насыпать, щедро залить — нет, не кипятком, а водой из специального чайника, который нагревался до нужной температуры.       Для каждого вида, сорта, был свой ритуал. Какой-то делался в глиняной чашке и быстро, какой-то в фарфоровой и неспеша, поэтапно, а иной — и вовсе не в чашке, да не медленно и не быстро. Иногда он позволял себе то, что иной гурман бы назвал извращением — чай в пакетиках, который и вовсе чаем назвать нельзя, залитый сырой водой и с сахаром, и все для того, чтобы понять, за что он любит эти ритуалы.       — Чаю? — говорит он и Джон понимает, что это значит.       Это, значит, минуты, наблюдая, как тонкие пальцы хватают с врачебной точностью щепотки, немного сдавливают, крошат, насыпают. Как обхватывают ручку чайника, напрягаются мышцы на руке, красиво изгибается кисть, плавно, будто под своей меркой поднимаясь вверх, плавно наливая воду, отставляет и плавно, будто художник, совершающий свой последний мазок, накрывает чашку крышечкой. Иногда они говорят в процессе и Уотсону кажется, будто голос его звучит в унисон рукам, переливаясь вместе со звоном льющейся воды и хрустящей заварки. Иногда они молчат и доктор будто бы даже старается не дышать, чтобы слышать все, видеть все.       А потом они пьют чай. Сидят в гостиной, иногда подолгу смакуя вкус. Шерлок, любящий чай с шоколадом или печеньем, со временем так же смог приобщить к этому и Джона, хмуро глядя на него, когда он делает к чаю бутерброды и насыпает сахар, называя это: «Испортил чудесный напиток».       Но не смотря на разногласия вкусов, ведь все-таки Уотсон любит кофе, они обожали эти моменты. Домашние, уютные, вечерние, у камина. Кто бы мог сказать, что людей будет объединять чай.