— Юнги, когда ты работал в полиции, тебе приходилось убивать? — Хоуп сидит, прижавшись к блондину и склонив свою голову на его плечо.
Они подъехали к входу в особняк около пяти минут назад, но не спешат покидать автомобиль. Мистер Черепаха по приказу певца сразу же оставил их наедине, улыбнувшись тёплой картине на заднем сиденье. Для водителя это впервые, когда он видит вечно напряжённого и подавленного хозяина настолько расслабленным.
— Бывали безвыходные ситуации, когда приходилось принимать моментальное решение — убить преступника, чтобы спасти жертву, к которой был приставлен нож или пистолет. Но без необходимости я никогда не применял оружие. Старался решить всё словами, — Юнги говорит спокойно и откровенно, целуя Хосока в чёрную макушку. Он чувствует, что-то терзает брюнета, поэтому успокаивающе поглаживает его по руке. — Но почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
— Мне интересно, что ты чувствовал в тот момент, когда отбирал чью-то жизнь? — Хоуп отодвигается немного, чтобы заглянуть Мину в глаза. По его серьёзному выражению лица можно понять, что он действительно хочет знать ответ на свой вопрос.
— Убив впервые, я ужасно плохо себя чувствовал, даже несмотря на то, что это был преступник, который уже почти нажал на курок пистолета, приставленного к голове маленькой девочки. Меня тошнило и выворачивало наизнанку. Несколько дней я обдумывал произошедшее, спрашивая у себя, можно ли было обойтись без кровопролития? Ответил на этот вопрос мой напарник, который намного опытнее меня. Он сказал, что я сделал всё правильно, потому что тогда это было единственным правильным решением. Благодаря поддержке Джина и моего младшего брата мне удалось прийти в себя и продолжать работать в полиции.
— У тебя есть брат? — Хоуп смотрит удивлённо, сжимая кисть руки Мина. И тут он понимает, что ещё много не знает о блондине, но это совсем не отталкивает. — Смог бы ты убить ради него?
— Да, я способен убить любого, кто когда-либо причинял вред моему брату, — взгляд Мина затуманен, потому что он вспомнил причину, по которой прилетел в Америку. Его изначальный план мести потерпел неудачу, как только он привязался к Хоупу. И теперь в список людей, за которых Юнги готов убить, добавился ещё один человек. — Ты стал для меня таким же важным, как и мой брат. Поэтому я также готов убить любого, кто захочет причинить боль тебе.
— Спасибо за то, что ответил именно так. Я нуждался в этом.
Хоуп сокращает расстояние между их лицами и прижимается своими губами к губам Юнги. Они застывают так на некоторое время, пока Юнги не берёт инициативу на себя. Он с силой, до хруста в костях прижимает к своей груди брюнета и целует так, что его губы сразу же краснеют от укусов.
У Хоупа слеза стекает по щеке, но не от боли, а от наслаждения, потому что ему нравится такой жёсткий поцелуй. Он прикусывает в ответ нижнюю губу Юнги, слегка оттягивая её вниз, на что тот рычит, забираясь ладонью Хосоку под футболку. Поцелуй становится ещё более безбашенным, когда ногти певца впиваются в шею телохранителя, оставляя на ней красные царапины.
Глаза прикрыты, а губы обоих прокушены до крови, которая в свою очередь смешивается со слюной и стекает по подбородкам. Никто из них не спешит прервать жёсткий поцелуй или хотя бы сделать его понежнее. Их не останавливает даже лёгкое головокружение из-за нехватки кислорода. Каждый вымещает с помощью этого поцелуя всю боль, что так долго хранится в их сердцах.
Первым сдаётся Юнги, напоследок слизывая капли крови с губ брюнета, и отстраняется, вытирая рукавом пиджака свой и его подбородок. В салоне автомобиля слышно лишь тяжёлое и частое дыхание двух парней, неотрывно смотрящих друг на друга. Их сердца бьются одинаково быстро, пока лёгкие восполняют запасы кислорода.
— У тебя есть фотография брата? — почему-то Хоупу хочется увидеть Мина-младшего. Он слизывает остатки крови с губ и смотрит, учащённо дыша.
— Я не брал её с собой в Америку, — Юнги обманывает, потому что на самом деле он взял с собой много фотографий брата. Даже сейчас во внутреннем кармане его пиджака имеется одна из них.
— Почему ты оставил брата в Корее, а сам улетел в Америку? — Хоуп не может понять этого. Он бы никогда не оставил младшего брата одного.
— Его больше нет. Я не смог защитить брата от этого жестоко мира. Чуть больше двух месяцев назад он покончил жизнь самоубийством, пока меня не было дома, — Юнги опускает взгляд, потому что глаза его начинают слезиться. Сейчас он сказал правду лишь из-за того, что не хочет скрывать слишком много от брюнета, при виде которого у него дыхание перехватывает и ладони потеют. Но всё же решает умолчать, кем является его брат.
— Прости, я не знал, — взгляд Хоупа полон сожаления. Ему даже сложно представить, что было бы с ним, если бы с Чонгуком случилось подобное.
— Не переживай, всё в порядке. Просто давай пока не будем больше говорить о моём брате. Я ещё не готов к этому разговору.
Юнги целует нежно Чона во вспотевший лоб, а после покидает салон, замирая у неизвестного автомобиля, припаркованного рядом. Как только певец оказывается вблизи, телохранитель притягивает его к себе, пряча за своей спиной. Хоуп на несколько секунд теряется и не понимает что происходит, а Юнги не отпускает от себя ни на шаг, внимательно рассматривает подозрительный автомобиль и продолжает укрывать собой.
Хосок, наконец, переводит взгляд туда, куда смотрит блондин. Перед ним до боли в сердце такой знакомый отцовский чёрный Mercedes. Он догадывается, зачем тот приехал. У Хосока начинают дрожать руки, а ноги совсем перестают слушаться. Брюнет почти падает на землю, но его вовремя успевает подхватить Мин, прижав к себе.
— Хо, что с тобой? Ты знаешь, чья эта машина? — Юнги прижимается своим лбом к чоновскому, смотря прямиком в потерянные карамельные глаза, которые совершенно ничего не выражают. Впервые он видит такой безжизненный взгляд у певца, и его начинает одолевать тревога.
Проходит около минуты, прежде чем Хоуп возвращается в реальность. Взгляд его понемногу фокусируется на встревоженном лице Юнги, и он спешит успокоить блондина, улыбнувшись настолько нежно, насколько позволяет его нынешнее состояние.
— Это машина моего отца. Юнги, пообещай мне, что когда мы переступим порог дома, ты не будешь вмешиваться. Позволь ему говорить обо мне и делать со мной все, что он захочет. Не защищай меня от него. Этим ты сделаешь только хуже, — у Хоупа голос дрожит, и ладони потеют, пока он проводит ими по щеке Мина. Ему хочется бросить всё и убежать сейчас вместе с Юнги куда-нибудь далеко, но тогда брат будет в опасности.
«Пусть лучше я, чем Чонгук» — это решение принято уже давно, и оно никогда не изменится. Он готов всегда жертвовать собой ради благополучия младшего брата. Даже если снова придётся лечь под кого-то.
— Я совсем тебя не понимаю, — Юнги возмущённо качает головой, вспоминая вчерашний разговор, в котором певец просил помочь выпутаться из-под власти отца. — Ты же сам хотел всё закончить и начать жить так, как хочется тебе самому. Неужели боишься пойти против этого ублюдка? Готов снова трахаться по его приказу?
— Ты же знаешь, что это не так! — Хоуп кричит в ответ, почти срывая голос. — Просто Чонгук…
— Пора бы уже подумать и о себе, — перебивает Юнги, обхватывая щеки Хоупа своими ладонями. — Чонгук уже достаточно взрослый парень. Он сам способен постоять за себя.
— Будь твой брат жив, оказавшись на моём месте, разве не поступил бы ты так же? — этим вопросом Хоуп заставляет блондина по-настоящему задуматься. Так и не дождавшись ответа, певец решает продолжить: — Молчишь? В принципе можешь не отвечать. Тебе и мне известен ответ. Поэтому прошу — пока у нас не появится действительно хороший план, не перечь моему отцу.
— Мне нравится, как звучит твоё «у нас», — Юнги целует нежно уголок хосоковских губ и проводит бережно по розоватой щеке. — Но я всё равно не позволю тебе лечь в постель с кем-то другим, — Он прижимается губами к своим же следам, оставленным на шее Хоупа, проводит по ним кончиком языка, от чего Хоуп откидывает голову назад, наслаждаясь моментом. — Ты даже не представляешь, какой я собственник.
— Почему же? Я заметил это сегодня в отеле. Ты же всю мою шею превратил в один большой засос, — Хоуп усмехается, зарываясь длинными пальцами в блондинистые локоны. И хотя его до сих пор одолевает страх перед встречей с отцом, становится всё же немного спокойнее. Потому что Юнги рядом.
— Уверен, Стивенсон успел нажаловаться моему отцу. Думаю, одной пощёчиной мне не отделаться.
— Ты так вкусно пахнешь, — произносит Юнги, пропуская мимо ушей сказанное брюнетом.
Они проходят в дом, где сразу же им навстречу несётся встревоженный Намджун, у которого на лице и так всё написано.
— Хо, прости. Я не смог его остановить, — у Намджуна взгляд обеспокоенный, и губы поджимаются от невозможности помочь.
— Всё в порядке, Джун. Ты не виноват, — Хоуп хлопает друга по напряжённому плечу и проходит дальше, к большому дивану, на котором сидит отец, не спускающий с него злого взгляда. — Ну, здравствуйте, сенатор Чон. Что заставило вас посетить мой дом?
Сенатор поднимается с дивана и подходит к сыну, без лишних слов ударяя по щеке тяжёлой рукой. Его лицо невозмутимо даже тогда, когда Хоуп прижимает свою холодную вспотевшую ладонь к месту удара, чтобы хоть как-то облегчить жгучую боль.
— В этот раз удар вышел не таким сильным. Стареете, сенатор Чон? — у Хоупа на лице дерзкая усмешка, а у отца взгляд становится взбешённым.
— Зря ты дерзишь мне, неблагодарная тварь, — кричит сенатор, влепляя вторую пощёчину по тому же самому месту, что и первую, от чего на щеке Хосока появляется ссадина, из которой начинает сочиться алая кровь. — Принесите ему лёд, — отдаёт приказ отец, отворачиваясь от сына.
Уже через минуту дворецкий стоит возле Хоупа и протягивает ему пузырь со льдом, но певец даже не смотрит в сторону мужчины. Сенатор замечает это и выхватывает холод, прижимая затем его с силой к щеке сына, а тот лишь шипит от боли, но страха своего старается не выдавать.
— Может ты, наконец, скажешь, зачем приехал сюда? — Хоуп поджимает губы, дыша очень редко. Он хотел казаться сильным, но, похоже, рядом с отцом это невозможно, потому что тот прекрасно знает, как одним лишь взглядом заставить сына подчиняться.
— Почему не довёл дело до конца и убежал вчера от Стивенсона? Он очень сильно возмущён этим, но, тем не менее, решил дать нам последний шанс. Видимо, ты ему действительно приглянулся. До сих пор не могу понять, что в тебе привлекает мужчин.
— Я больше не буду ложиться под кого-то по твоему приказу, — совсем не слушая отца, тихо и нерешительно произносит Хоуп, опустив при этом взгляд.
— Что ты сказал? Повтори, я не расслышал тебя, — у сенатора от злости вены на лбу и шее вздуваются. Он отбрасывает пузырь со льдом в сторону и поднимает за подбородок лицо сына, заставляя посмотреть прямиком в свои искрящие глаза.
— Я больше не буду трахаться по твоему приказу, — в этот раз громче и увереннее произносит сын, не боясь посмотреть в отцовские полные злости глаза.
Хоуп зажмуривается, когда сенатор яростно замахивается, но удара так и не следует. Он нерешительно приоткрывает глаза и видит, что отцовскую руку в воздухе перехватил Юнги. Его всё это время сдерживал Намджун, но после каждого удара ему хотелось достать пистолет и всадить пулю в голову этому ублюдку. В итоге он больше не смог оставаться в стороне и смотреть на то, как Хоуп стоит там, в одиночку, и терпит боль, причинённую отцом.
— А ты ещё кто такой? Как смеешь останавливать меня? — Виктор Чон кричит на блондина, вырывая свою руку из крепкой хватки. Удаётся это не сразу, только после нескольких попыток, отчего на запястье сенатора остаются красные следы от впившихся в кожу пальцев.
— Я его телохранитель, — спокойно отвечает Юнги, пряча за собой певца, у которого взгляд полон переживаний и тревог из-за возможных последствий этого поступка. — Никому больше не позволю причинить ему боль.
— Вижу, у тебя появился защитник, — сенатор смеётся громко, язвительно хлопая в ладоши, а потом переводит взгляд на телохранителя и ошарашивает своими словами: — Знаю, что являюсь подонком, раз использую сына, таким образом, но и он далеко не ангел. В отличие от него, я никого не убивал, по крайней мере, собственными руками. Четыре месяца назад мне с трудом удалось замять то дело и избавиться от всех улик.
От услышанного ноги Хосока подкашиваются и он оседает на пол с пустым взглядом, направленным куда-то в сторону. Всё, что Хоуп пытался скрыть от других, оказалось в действительности не секретом для отца. То убийство в порыве гнева до сих пор преследует по ночам и не даёт спокойно жить дальше.
— Я не хотел его убивать, — находясь в прострации, Хоуп отрицательно крутит головой. Слёзы проступают на глазах, а руки дрожат, хватаясь за чёрные локоны. Он не видит и не слышит никого вокруг. Тот день снова отчётливо всплывает в памяти, отчего сердце колотится неимоверно сильно и дыхание учащается. — Но я должен был это сделать, иначе он не дал бы ему нормально жить дальше.
— Хоуп, посмотри на меня, — Юнги опускается рядом и обхватывает лицо Хосока своими ладонями, обращая на себя его внимание, но у того взгляд по-прежнему пустой, смотрящий куда-то сквозь. Блондин не понимает, о ком сейчас твердит певец, но одно знает точно — видеть его таким больно. — Прошу тебя, приди в себя.
Виктор Чон наблюдает некоторое время за происходящим с усмешкой на лице, а затем проходит мимо них к выходу, бросая Намджуну напоследок:
— Видимо, сейчас оставаться здесь бессмысленно. Но передай ему, что наш разговор ещё не закончен.
Как только сенатор скрывается за дверью, Намджун подбегает к тумбочке около дивана и начинает быстро выдвигать ящики в поисках «Диазепама», а затем сразу же, но с трудом проталкивает несколько таблеток в стиснутый рот Чона.
У Хоупа слёзы текут без остановки, и губы дрожат, пытаясь что-то сказать. Но вместо слов из уст вырываются лишь всхлипы и стоны боли. Головокружение вызывает приступ тошноты, и сознание затуманивается всё сильнее. Он закрывает красные от слёз глаза и обмякает в крепких объятиях Юнги, оказываясь подхваченным на руки.
— Сейчас я отнесу его в комнату и останусь с ним до тех пор, пока не удостоверюсь, что приступ позади, а после этого у нас с тобой состоится разговор, в котором ты расскажешь мне всё, ничего не скрывая, — у Юнги голос злой и громкий, но тем временем глаза, направленные в сторону Намджуна, выражают волнение.
Намджун не говорит ничего, лишь провожает взглядом. Он сейчас тоже переживает за друга, поэтому решает довериться блондину, который уже успел стать для Хоупа настоящей опорой.
★★★
Шейкер с напитком выпадает из рук Чонгука, звонко ударяясь о плитку у входа в особняк. Чонгук стоит ошарашенный происходящим. Через открытую входную дверь он смог увидеть и услышать всё от начала до конца. Впервые отец предстаёт перед ним в таком свете, и от этого все хорошие детские воспоминания рушатся в один миг, превращаясь в осколки, режущие затем душу на мелкие части.
Чонгук не в состоянии понять до конца, свидетелем чего он только что стал. Когда заботливый отец успел превратиться в тирана, а любимый брат в убийцу? Это никак не вяжется с реальностью, и хочется сейчас проснуться, чтобы всё оказалось просто плохим сном.
— Чонгук, ты так возмужал с нашей последней встречи, — отец выходит из особняка, прикрывая дверь, за которой Хоуп рыдает в объятиях Юнги. — Как давно мы не виделись? Год или всё-таки два?
— Не могу поверить, что именно ты заставляешь Хоупа этим заниматься, — Чонгуку сейчас совершенно всё равно, сколько они не виделись. Он не смотрит на отца и зло сжимает кулаки. — Нам нужно поговорить.
— Поговорим, но не здесь. Поехали ко мне в офис, — сенатор хлопает сына по плечу и садится в машину.
Чонгук занимает место рядом, мимолётно взглянув на заметно постаревшее лицо отца. От его художественного взгляда невозможно скрыть изменения, произошедшие за эти два года, пока они не виделись. Морщины уже полностью усеяли весь лоб мужчины, а под глазами образовались дряблые мешки, от которых избавиться, лишь выспавшись, не удастся. На лице также появилась стойкая сосудистая сетка, придающая коже нездоровый, красно-фиолетовый оттенок. Видимо, процесс старения усилил весь выпитый алкоголь, которым любит побаловать себя сенатор каждый вечер, перед тем как лечь спать.
Весь путь до офиса они не смотрят друг на друга и не разговаривают. Чонгук правда пытается найти оправдание поступкам отца, роется в своих воспоминаниях, но ничего так и не находит. «Разве есть что-то, способное его оправдать?» — с такой мыслью он проходит следом за сенатором в кабинет, плотно прикрывая за собой дверь.
Виктор Чон сразу же наполняет бокал дорогим мартини и усаживается на диван, расстегнув свой пиджак. Он смотрит выжидающе на сына, пока тот занимает место рядом, а затем решает, наконец, прервать долгую тишину:
— И о чём ты хотел со мной поговорить?
— Мне интересно, почему Хоуп пошёл на это? Чем ты его шантажируешь?
— Возможно, ты уже достаточно взрослый, сынок, но не думаю, что тебе будет приятно услышать причину, по которой твой брат пляшет под мою дудку.
— Разве тебе не всё равно, как я буду чувствовать себя? Так что говори сейчас же! — громкий голос Чонгука эхом разносится по кабинету, а сам он смотрит яростно на отца, сжимая кулаки.
— Ну, хорошо, я расскажу тебе, — отец ставит полупустой бокал на стол и встаёт с дивана, поправляя галстук. — Я поставил ему ультиматум: или он, или ты. И как видишь, Хоуп пожертвовал собой ради тебя.
— И как долго это продолжается? — у Чонгука разум отказывается воспринимать услышанное. Неужели он стал причиной, по которой Хоуп теперь не может воспротивиться отцу? На душе нестерпимо горько и хочется спасти брата от подлого отца, который до этого дня являлся для него примером для подражания. Но возможно ли исправить всё это?
— Около четырёх лет, — спокойно отвечает сенатор, подходя к своему рабочему столу. — Удивлён, что ты не замечал ничего так долго.
— Отпусти Хоупа, я заменю его.
— Не всё так просто, Чонгук, — отец улыбается мерзко, обращая взгляд на сына. — Я лишь шантажировал его тобой, но это не значит, что ты действительно мог оказаться на месте брата.
— Не понимаю, какая тебе разница, кто будет трахаться по твоему приказу? Я готов заменить Хоупа и буду подчиняться тебе, что бы мне не пришлось делать.
— С самого начала именно он стал мишенью, на которую пал взгляд человека, ставшего отправной точкой моей политической карьеры, а за ним последовали и другие. Я не мог себе вообразить, что с помощью старшего сына смогу подняться так высоко, поэтому не могу отпустить его, — рассказывая об этом, сенатор не скрывает коварную улыбку на своем лице. Чонгуку хочется плюнуть сейчас в отцовское лицо, чтобы не видеть его счастья в глазах.— Когда-нибудь мне придётся отпустить твоего брата, но только не сейчас, когда до места, на которое я изначально нацелился, остался один шаг.
— И кто является этим шагом? С кем он должен переспать, чтобы ты добился своего?
— Тебе не обязательно этого знать.
— Когда ты стал таким? Отца, которого я любил и считал примером для подражания, больше нет. Мне противно, что я твой сын. Что сказала бы мама, увидев всё это?
(William Wild — When I’ve been gone)
Чонгук со злостью в глазах хватает бокал со стола и швыряет его в сторону отца, но тот пролетает мимо, ударяясь об стену и разбиваясь на мелкие части. Один осколок долетает до лица сенатора, оставляя кровавый шрам над бровью. Кровь стекает тоненькой полоской вниз по щеке и носу, но Виктор Чон не спешит утереть её. Он наблюдает за взбешённым сыном, покидающим кабинет с громким хлопком двери, и оседает на своё рабочее кресло, проводя ладонями по лицу.
«Когда ты стал таким?» — этот вопрос заставляет задуматься о моменте, с которого всё началось. Смерть любимой жены пошатнула тогда, четыре с небольшим года назад, стойкого мужчину. Он не хотел продолжать жить дальше, оставшись вдовцом с двумя детьми и потеряв смысл жизни. Ведь жена была для него любовью всей жизни, в то время как отцовская любовь уступала той в несколько раз. Но внезапная слава Хоупа и предложение высокопоставленного чиновника, обещающего наделить властью в обмен на тело старшего сына, вскружили ему голову. Виктор загорелся желанием достичь высокого поста, путь к которому с лёгкостью мог протоптать Хосок, сияющий на сцене и вне её.
«Отца, которого я любил и считал примером для подражания, больше нет» — проносится в мыслях вновь и вновь, отражаясь болью в глазах. И хотя любовь к сыновьям не так уж и сильна в действительности, но эта брошенная вскользь фраза всадила что-то настолько острое в сердце, отчего теперь оно ноет и сжимается в груди.
«Мне противно, что я твой сын» — в некоторой степени Виктору самому противно то, кем он стал. Но мужчина не собирается останавливаться в шаге от цели, к которой стремился всё это время. Тем более последней легко преодолимой ступенькой является Стивенсон, а у него свои планы на Хоупа, о которых он сразу же заявил сенатору. И теперь, даже если бы Виктор захотел всё остановить и оставить сына в покое, Марк не согласился бы с этим.
«Что сказала бы мама, увидев всё это?» — последний вопрос, брошенный Чонгуком прямо перед уходом, окончательно подорвал и без того шаткое состояние отца, отчего теперь по лицу стекает солоноватая жидкость и руки дрожат, открывая верхний ящик рабочего стола, в котором спрятана помятая семейная фотография. На ней запечатлено счастливое семейство, улыбающееся на камеру. Там Виктор обнимается с женой, а сыновья липнут друг к другу.
Сенатор вновь прячет фотографию в ящик и закрывает глаза, делая глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Он позволил себе побыть слабым эти несколько минут, а теперь пора возвращать свои силы обратно и стать тем, кем хотел все последние годы.
Рука, переставшая дрожать, вытирает ладонью кровь, попадающую в глаз, а затем прикладывает салфетку к месту пореза, чтобы прижать рану. Голова болит из-за тяжёлого дня, поэтому сенатор вновь наполняет свой бокал крепким мартини и откидывается к спинке кресла, застывая взглядом на сером потолке.
— Сенатор Чон, вам звонит господин Стивенсон, — раздаётся голос секретаря в телефоне, стоящем на рабочем столе.
— Соедините нас, — сенатор устало потирает лицо и выпрямляется в кресле, включая громкую связь.
— Вы поговорили с Хоупом?
— Он больше не хочет мне подчиняться. Так что теперь всё в ваших руках.
