Викторианская благопристойность

Холмс, снова поглощенный одним из своих химических изысканий, настолько же не обращал внимания на происходящее вокруг, насколько он замечал любую мельчайшую подробность во время расследований. По крайней мере, рассуждал я, он пока что не предался своей пагубной зависимости, чтобы избавиться от скуки, но, если в ближайшее время ничего не изменится, то мне придётся обеспокоиться. Я пытался сосредоточиться на медицинской книге, лежавшей передо мною, весьма интересной, надо признать. Но мысли мои, увы, были заняты совсем другим. Вчера вечером я заходил в паб выпить пива с некоторыми давними знакомцами, которые, по воле случая, оказались осведомлены о моих приятельских отношениях с Холмсом, а также встречали лично его самого. Разумеется, разговор зашёл о вышеназванном джентльмене, с которым я делю квартирную ренту, и не закончился до тех пор, пока у меня под глазом не появился внушительного вида синяк, а субъект, чье имя я едва мог вспомнить, не оказался в ближайшей больнице в плачевном состоянии. Боюсь, то, что я потерял самообладание сыграло лишь на руку моему оппоненту, поскольку защищал я Холмса чересчур рьяно. Однако, за меня тут же с готовностью поручились несколько старых приятелей, и тема была исчерпана. Но по какой-то причине я продолжал думать об этом, оставшись наедине с собой, и все мои аргументы перестали казаться мне столь же убедительными, как ещё несколько минут назад. В результате чего в комнате повисло неловкое молчание, которого, я уверен, Холмс совершенно не замечал. Тем не менее, снедаемый любопытством, я в конце концов отложил книгу и решился. Я встал и приблизился к моему соседу, походившему сейчас на ястреба, склонившегося над своим исследовательским материалом. – Холмс. – Должно быть, нечто особенное в моем голосе заставило его немедленно поднять глаза и сосредоточить на мне всё своё внимание. По обыкновению быстро оценив ситуацию, он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Я вижу, вы собираетесь посвятить меня в суть вашей вчерашней потасовки. Прошу вас, Ватсон, будьте кратки, я ужасно занят. – Его голос звучал резко и нетерпеливо, но то внимание, что он уделял моему пострадавшему лицу, выдавало его сочувствие и искреннюю потребность узнать, каким образом это произошло, и – что ещё более важно – кто стал тому причиной. От одного воспоминания, какой гнев вызвало в нём прошлой ночью мое состояние, как холоден был его взгляд и отрывисты движения, пока он обрабатывал мою рану, я содрогаюсь до сих пор. – Я хочу, чтобы вы были со мной предельно откровенны, Холмс, – настоял я, прежде чем продолжить. – Заклинаю вас, не лгите мне и не пытайтесь увернуться от ответа. – Его интерес возрос ещё больше, и он сдержанно кивнул, по-прежнему не отводя внимательных глаз от моего лица и подмечая малейшие изменения его выражения. Я уже давно привык к подобному, в противном случае мне бы стало не по себе. – Вы... – Я нервно переминался с ноги на ногу, осознавая всю серьезность ситуации. – Холмс, вы гомосексуалист? – Я пристально посмотрел на него. Впервые я смог вызвать на этом лице удивление. Его губы приоткрылись, но он будто не мог вымолвить ни слова. – Конечно нет, Ватсон, и как вам такое в голову пришло? – Он попытался обратить всё в шутку, принуждённо улыбаясь и даже заставив себя натянуто рассмеяться. – Правду, Холмс. Вы обещали. Вы... гомосексуалист? – Я был твёрд в намерении получить ответ, которого сам страшился. – О, Ватсон, – с тяжёлым вздохом произнёс он. – Вы ставите меня в очень затруднительное положение. – Его невинный взгляд, брошенный на меня, умолял закрыть эту тему и больше к ней не возвращаться. – Так значит, да? Лицо Холмса приняло неприступное выражение, и он вскочил со стула, собираясь пройти мимо. Вместо этого я схватил его за локоть, развернул к себе и, оказавшись совсем близко, посмотрел на него в упор. – Это не имеет для меня никакого значения, Холмс. Мне всё равно, чьё общество вы предпочитаете. – Я говорил почти шепотом, всё же стараясь, чтобы он как можно лучше меня понял. – Я не считаю, что это болезнь разума. Тот же феномен встречается среди животных, а у них нет самосознания. Это не недуг, и вы не монстр, это причуда природы, всего лишь, и этого не избежать. – Снова на лице моего друга появилось то удивлённое выражение, и я нашёл это весьма занимательным. – Хотя я не разделяю ваших интересов, это ничуть не умаляет вас как личность в моих глазах. Вы – самый лучший человек из всех, кого я когда-либо встречал, Холмс, и ничто не изменит этого. Теперь он выглядел растерянным, и я этим наслаждался. Ещё никогда прежде мне не случалось привести моего друга в такое замешательство. Это ободряло. – Вы можете делать всё, что пожелаете, Холмс. Я только прошу вас никогда не приводить кого-либо из ваших мужчин домой, по крайней мере, когда я здесь. Это всё, о чём я прошу. – На этом я отпустил его локоть и внимательно изучил лицо, убедившись, что всё, сказанное мной, было воспринято. – Разумеется, Ватсон, я бы никогда... я никогда раньше... – Он вздохнул, улыбнулся и на его лице отразилось настоящее облегчение. – О, Ватсон! – повторил он и обнял меня прямо в гостиной, обвив длинными руками мою шею. Он зарылся лицом мне в волосы, и я решительно не знал, как отвечать на столь неожиданное проявление чувств. Но тут он затрясся от смеха и отстранился. – Простите, мне не следовало… – Холмс выглядел безумно счастливым и, казалось, был не в силах согнать с лица улыбку. – Не думаю, что вы можете до конца понять, каково быть таким, как я, в нашем обществе, Ватсон. Постоянно тревожиться, что кто-то узнает, постоянно скрываться... Благодарю вас, сегодня вы подарили настоящий мир моей душе. Теперь, когда его деликатная тайна перестала быть секретом, Холмс испытал потребность открыто выговориться, и остаток вечера я провёл, слушая то, о чём он желал мне поведать. – Я уходил поздно, видите ли, – объяснял он, – говоря вам, что это для расследования, к примеру в ночь накануне раскрытия дела "Горбуна". В действительности, у меня уже имелись все необходимые сведения, но это всегда был очень удачный предлог, чтобы встретиться с кем-то, не возбудив при этом ваших подозрений. – Получается, вы так уходили довольно часто? – спросил я, недоверчиво улыбаясь. Считая, что Холмс не проявляет никакого интереса к наименее благопристойным сферам общественной жизни, я был, мягко говоря, удивлён, наблюдая его явное оживление по этому поводу, и на краткий миг он предстал передо мной человеком, откровенно неравнодушным к актам любви. Он неопределённо пожал плечами и откинулся на спинку кресла, возвращаясь к своей обычной, более изысканной невозмутимости. Впервые в жизни я увидел в нём еще довольно молодого человека, каковым он и являлся, а не просто аналитический ум. – Когда мне выпадала такая возможность, – ответил он с шельминкой в глазах. Всё вернулось на круги своя, но Холмс больше не скрывал своих ночных похождений, он просто подмигивал мне, надевая на ходу пальто и, весело напевая "сегодня меня не ждите", спускался по лестнице.