Я знаю

Гэ-ла-в-но-ко-мандующему Ра-зэ-ведкорпуса Э-рвину Смиту, В ва-ше-м об-ра-ще-нии от три-над-ца-то-го о-к-тября о ва-ли-дэ-но-м об-ме-не о-т-но-си-те-льно… — Эрвин, что такое «ва…»?.. — Леви запнулся на полуслове: зрелище, представшее перед глазами, которые он оторвал от нудного отчета, даже как-то ошеломило. Подперев правой рукой щеку, Эрвин сидел за столом с закрытыми глазами, и, по всей видимости, спал. Капитан мгновенно замолк. Их урок начался около часа назад. И к моменту, когда он обнаружил на обратной стороне бумаги, которую использовал для своих письменных упражнений, какую-то отчетность, заданные Эрвином слова уже были прописаны на несколько раз. Теперь Леви все больше занимался каллиграфией, поставив себе первостепенной задачей писать без чернильных пятен. С воинственной упорностью мог выписывать слово до тех пор, пока все буквы в нем своим видом не удовлетворяли его. Ему нравилось полностью концентрировать свое внимание на чистом листе бумаги, колдуя над ним перьевой ручкой, так что слова, чуть накренившись вправо, ровным строем строчка за строчкой следовали друг за другом. Это успокаивало. В эти несколько часов в кабинете Эрвина он даже позволял себе расслабиться. Как, собственно, и Эрвин, который теперь задремал за столом. Спящий Эрвин Смит — в этом было что-то дикое, приводящее в смятение. До этого Леви никогда особо не задумывался о том, что Эрвин, по сути, такой же человек, которому не чужды человеческие потребности в еде или сне. Он производил впечатление воскового изваяния: всегда серьезное, сосредоточенное выражение лица, этот острый, словно лезвия клинков, взгляд и непоколебимое спокойствие, которым дышал весь его командирский образ. Даже питался он, казалось, лишь своими смелыми планами и мечтами по освобождению человечества, а не картофельной похлебкой или тушенкой. Леви с интересом мазнул взглядом по приоткрытым сухим губам, чуть подрагивающим во сне ресницам и паре прядей светлых волос, что выбились из его всегда идеально разделенного пробора. Капитан медленно, стараясь, чтобы предательски не скрипнул диван, поднялся на ноги и тихо двинулся к столу. Последние дни Эрвин зашивался — это было видно по темным кругам под воспаленными глазами и полуметровой стопке бумаг на его столе, которых отчего-то меньше не становилось. Леви покидал его кабинет где-то в час ночи и потому, что Эрвин почти всегда доставал новые парафиновые свечи, видел, что в ближайшее время тот ложиться точно не собирался. И зачем, спрашивается, становиться командиром, если по большей части ты занимаешься только этой мало кому нужной бумажной работой? Эрвин как-то глубоко и шумно втянул носом воздух, порывисто расправил и вытянул правую руку перед собой на столе и, не просыпаясь, лег корпусом на столешницу, пристроившись щекой на внутренней стороне плеча. Леви замер на секунду, опасаясь, что еще мгновение, и Эрвин откроет глаза и уличит его странный интерес. Однако командир не шевелился, лишь ритмично приподнималась грудная клетка. Сначала Леви подошел с внешней стороны стола, но прочитать вверх ногами заглавные буквы документа, над которым уснул Эрвин, оказалось непросто. Капитан обогнул стол. П-ро-ше-ни-е об у-ве-ли-че-нии фи-на-н-си-ро-ва-ни-я Тридцать вторая исследовательская вылазка планировалась на середину марта, когда окончательно сойдет снег. Официальной задачей Легиона Разведки было проведение точных замеров дыры в стене Мария. Неофициально же Эрвин планировал испробовать новое изобретение Ханджи по захвату гигантов. Оно до сих пор работало неидеально и часто давало сбои, но совершенствовать его без единого практического применения на титанах представлялось невозможным. Леви узнал это первым. Такое исключительное доверие Эрвина к нему приятно тешило самолюбие. Значит, командир в который раз испрашивал скупое правительство о хоть небольшом увеличении финансовой поддержки Легиону. Взгляд Леви скользнул по фигуре Эрвина и остановился на выбритом затылке, верхних выступающих позвонках, виднеющихся в вороте форменной белой рубашки. В эту секунду перед капитаном был простой, невыносимо уставший человек. Отчего-то стало неловко: невольно пришлось стать свидетелем неприкрашенного закулисья представления под названием «Тринадцатый командир Эрвин Смит». Леви неподвижно продолжал стоять рядом, изо всех сил желая покинуть кабинет с одной стороны, и остаться наблюдать за так безмятежно спящим Эрвином — с другой. В мозгу проскользнула сомнительная мысль, что было бы неплохо накрыть Смита каким-нибудь пиджаком или одеялом. Печное отопление никуда не годилось, каменные стены промерзали, а через оконные щели беспрестанно свистели сквозняки, так что, сидя долгое время на одном месте, не мудрено было и продрогнуть до костей. А на Эрвине была только рубашка. По всей видимости, пиджак он оставил в своей комнате, так как в кабинете не было никаких других предметов его одежды. Что ж, сам проснется, как замерзнет. На глаза капитана неожиданно попались лежащий среди других документов собственный отчет и сводка по тренировкам на этой неделе. Написал его, конечно, сам Эрвин. Леви лишь устно отчитался. На документе была пара чернильных пятен и неаккуратных зачеркиваний. Особенно под конец. Ощущение, что Эрвин собирался позже переписать его по новой. Не в таком же небрежном виде подшивать его ко всем другим важным бумагам. Черт, неужели нельзя было сразу написать по-нормальному? Только лишнюю работу себе создает, с недовольством подумал Леви и бесшумно стянул черновик. Вопреки ожиданиям и, казалось бы, неудобной позе, Эрвин не проснулся ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. Было уже за полночь, когда Леви почти закончил переписывать свой отчет. Боковым зрением он заметил, как Эрвин сначала несильно дернул левой рукой, будто пытался ухватиться за что-то, а потом медленно открыл глаза. Первое, что командир сразу же заметил, подняв голову с плеча: свечи в металлическом подсвечнике сгорели больше, чем на четверть. Он не помнил, как заснул. Просто в какой-то момент буквы и цифры стали расплываться перед глазами, а налитые свинцом веки начали закрываться сами собой. Дремота накатывала волнами. Одна за другой они утягивали Эрвина за собой с твердого берега бодрствования на самое дно долгожданной истомы. И не было ничего приятнее, чем лишь на секунду уступить этой накопившейся за последние дни усталости. Лишь на секунду… А потом в голове, наконец, наступила благодатная пустота. — Доброе утро, — донесся до Эрвина такой до боли знакомый — жесткий и ровный — голос с другого конца комнаты. Ему понадобилось какое-то время, чтобы сообразить, что капитан делает ночью в его кабинете. — Как долго я спал? — как можно более спокойно задал вопрос Эрвин и, уже не заботясь о проборе, взъерошил волосы. На самом деле ему было жутко стыдно: командир заснул перед своим подчиненным во время выполнения своих обязанностей, лучше не придумаешь. То, что этим подчиненным был Леви, ни разу не облегчало совесть. Никакой недосып не мог служить ему оправданием. — Кажется, около часа, — буркнул Леви, не отрывая взгляда от бумаги. Он как раз дописывал последнее предложение. Оставалось только расписаться, и его первый официальный документ готов. Какое победоносное чувство. — Нужно было разбудить меня, — сухо сказал Эрвин. Это был почти что упрек. Зачем Леви позволил ему спать целый час? Неразумно растратил их общее время, выделенное на занятия. Командир точно бы еще продержался пару часов. В крайнем случае, выпил бы немного кофе. У него еще оставались несколько сотен грамм кофейных зерен на черный день. — Ну, уж извини, — тон был язвительным. Не извиняющимся. Леви неспешно поднялся с дивана, подошел к столу и изучающе взглянул на Эрвина. Он впервые видел, как командир выглядел без своего безупречного пробора. — Мне было чем заняться. — Капитан положил перед Эрвином какой-то документ. Тот немного заторможенно, со сна, прочел про себя сначала название, а затем и первую строчку и не поверил своим глазам. — Неужели ты?.. — пораженно начал Эрвин. — Я не приду к тебе в среду, — грубо перебил его Леви. — Просто дай мне побольше каких-нибудь заданий. — Почему? — непонимающе спросил командир. — Какой от этого прок, если ты спишь на ходу? И дерьмово выглядишь, — без обиняков выдал Леви. Как ни странно, такая его честная прямолинейность нравилась Эрвину. В этом пренебрежении субординацией было что-то доверительное, даже личное. Вряд ли бы он сказал что-то подобное Майку или Оруо. — Тебе бы выспаться, — продолжал Леви, — а то в твои мешки под глазами скоро можно будет мелочь складывать. — Прости, что уснул. Больше этого не повторится. — Эрвин как-то упустил момент, когда поменялся местами со своим капитаном, который теперь, мягко говоря, отчитывал его за несобранность. — Просто разберись поскорее со всей этой бюрократической херней. Свои отчеты я буду писать сам. — Как скажешь. Эрвин нагрузил капитана письменными заданиями. Тот лишь с готовностью кивал, когда командир коротко объяснял суть того или иного упражнения. — Леви, — обратился Эрвин к уже удаляющейся к двери фигуре. — Тебе бы тоже поспать. Все в Легионе Разведки знали, что Леви чудовищно мало спит. О причинах расстройства сна капитана в Разведкорпусе ходило немало глупых пересудов. Как-то Эрвин слышал, как совсем молоденькая девушка полушутя-полусерьезно заявила, что капитан в обмен на свою выдающуюся силу продал душу и сон дьяволу. Леви по-доброму усмехнулся и чуть склонил голову набок. Приступами бессонницы он страдал так давно, что его организм уже поневоле научился обходиться тремя-четырьмя часами сна в сутки. — Я — другое дело, — капитан развернулся и, сделав два шага, вспомнил кое-что: — Эй, у тебя не найдется для меня лишнего флакона чернил? — В правом шкафу. На третьей полке, — пробормотал Эрвин и уже вознамерился подняться со стула. — Сиди, сам возьму, — бесцеремонно остановил его капитан и спешно двинулся к названному шкафу. На полке его встретил целый ряд флаконов чернил, перьевых ручек, карандашей и… толстый слой пыли. Если бы только Эрвин подпустил его к уборке своего кабинета, здесь бы и воздух стал чище, и книги бы не портились от скапливающейся и оседающей на них пыли. Хотя, с другой стороны, слишком много чести возиться со всей этой грязищей. Если уж Эрвин ее развел, то пусть сам и убирает. Взяв чернила, капитан закрыл шкаф и направился к выходу. Скрипучие половицы неожиданно ушли из-под ног. Леви напоролся на что-то твердое и споткнулся. — Что за?.. — обозленно спросил он вслух и, как только восстановил равновесие, обернулся. На полу лежал продолговатый, не особо аккуратно отшлифованный кусок дерева. — О, — Эрвин мгновенно поднялся с места. — Извини. Я подпираю этим дверь в свою спальню. — Нахрена? — Досада на то, что он чуть так нелепо не растянулся перед Эрвином на полу, клокотала в горле и на кончиках пальцев. — Замок сломан. Дверь не открывается изнутри, — оправдывающимся тоном объяснил командир. — А починить? — задал резонный вопрос Леви. Эрвин, черт возьми, был ни на что не годен: ни замок починить, ни пыль протереть. — Руки не доходят. Да и я уже привык. Просто запираю дверь кабинета. Спальня Эрвина, смежная с его кабинетом, находилась тут же. За плотной дубовой дверью. Леви никогда не был внутри. Да и не хотелось: грязи там, скорее всего, еще больше, чем здесь. Капитан брезгливо фыркнул и, глухо пожелав Эрвину доброй ночи, вышел в коридор. Эрвин остался один. Отодвинув ногой в сторону стены деревяшку, о которую запнулся Леви, командир вернулся к столу. Смысла продолжать корпеть над документами не было. Он и вправду слишком вымотался. Перед тем, как запереть кабинет и пойти в спальню, Эрвин все же взял в руки переписанный капитаном отчет. Уже на пятом предложении уголки его губ медленно, но верно поползли вверх. Кажется, теперь он знал, чем займется с Леви на их следующем занятии. При выпалнение даных упражнений… В ходе праведения… Нет вазможнасти атрабатывать… Па приказу… Черновик, который набросал сам Эрвин под устный рапорт Леви, состоял под конец лишь из ключевых слов. По мере написания Эрвин ненароком посадил на бумаге слишком много чернильных пятен, так что, в конце концов, плюнул на попытку расправиться с документом с первого раза. Потом перепишет еще раз. Поэтому последние строчки состояли лишь из пары отрывочных, но важных фраз, которые Леви и взял на себя смелость связать в предложения. Эрвин отложил бумагу и, улыбнувшись, с каким-то предвкушающим удовольствием прикинул, как скажет капитану, что большинство слов пишется совершенно иначе, чем слышится. Командир предельно ясно мог вообразить, как Леви непонимающе посмотрит на него, будто предъявляя претензию самому Эрвину, а не устойчивым правилам письменности, и выдаст что-то вроде «ты издеваешься?» Сожалений по поводу того, что ему все-таки придется переписывать отчет, у Эрвина почему-то не было.