Я знаю

— Может, скажешь, наконец, зачем ты все-таки взялся меня учить, Эрвин? — Сегодня Леви сидел за столом напротив своего командира. Эрвин неторопливо поднял на него глаза. Он знал, что когда-нибудь придется рассказать Леви эту историю. Он ведь обещал. Неужели время пришло? — Я всегда хотел стать учителем, — честно признался он и уставился в денежную ведомость, что лежала поверх других документов. — Это шутка? — Нет. — Молчание. — Мой отец был учителем. — Был? — Он умер, — глухо отозвался Эрвин и устало откинулся на спинку кресла. Блики от свечей неспокойно, попеременно сбиваясь с ритма от каждого колебания воздуха, вальсировали на потолке. — Он преподавал историю, и я был одним из его учеников. Не знаю, известно ли тебе, но учебники школам поставляет правительство. В первом же абзаце книги по истории говорилось, что люди внутри Стен — это остатки человечества, которому удалось бежать от гигантов и выжить. Как-то раз мой отец объяснял это на очередном уроке. — Эрвин на мгновение замолк и прикрыл глаза, полностью погружаясь в события того злосчастного дня. — Мне же всегда казалось странным это самое утверждение. О том, что других людей не существует. Ведь никаких доказательств не было, кроме голословных строчек из учебника, которые, тем более, писались правительством. Леви со всей серьезностью отложил ручку и, сосредоточив все свое внимание на рассказе, смотрел на Эрвина. В его голубые глаза, которые будто заволокло тенью мрачных воспоминаний. О развязке этой истории не трудно было догадаться. И она, по всей видимости, не несла в себе ничего хорошего. Капитану стало неловко, что он спросил об этом. Он ведь бесхитростно полагал, что причина, по которой Эрвин взялся за его ликбез, и яйца выеденного не стоит. Самобытная блажь. Теперь же его все дальше сильным течением уносило к самым глубинам жизни Эрвина Смита, из которой, казалось, не было выхода. Еще чуть-чуть, и он захлебнется в этих откровениях, которых так отчаянно собирался избегать. — В тот день я поднял руку в конце урока, — продолжал Эрвин. — Мой вопрос был: «Можно ли точно утверждать, что за Стенами никого нет? Мы ведь никак не можем это проверить.» Тогда в классе отец ничего не сказал, однако взглянул на меня как-то по-особенному. Я никогда не видел, чтобы он смотрел на меня так раньше. С нескрываемой гордостью. Уже дома он доверительно рассказал мне свою теорию о том, что первым людям внутри Стен изменили память. Уж слишком много противоречий было в учебниках истории. То, что поведал мне отец, было невероятным. Я всей душой верил в эту теорию. И верю до сих пор. Однако я был ребенком и даже не предполагал, что о таких вещах нужно молчать. Наоборот. Меня разбирал восторг, насколько умен мой отец. Казалось, мы с ним владели какой-то невероятной тайной. И я рассказал о теории отца друзьям, знакомым, паре других учителей… — Эрвин смотрел перед собой расфокусированным взглядом. В его голове же всполохами мелькали отрывочные воспоминания. К своему стыду, он много чего уже забыл. Память предательски слабела. — А в один из вечеров отец попросту не вернулся домой. И на следующий — тоже. Больше я его никогда не видел, — наконец закончил свой исповедальный рассказ Эрвин. Леви не знал, что сказать. И стоило ли вообще нарушать пустыми разговорами скорбное молчание. Этой историей Эрвин будто вывернул перед капитаном свою душу наизнанку. Теперь стало ясно, что все, что командир делал для Легиона Разведки, для человечества, было продиктовано застарелым чувством вины, что уже столько лет стояло костью в горле. Леви неожиданно осознал, в каком аду Эрвин жил каждый чертов день. Вопросом лишь оставалось, какой же реакции он ожидал от Леви, решившись рассказать это? Уж точно не каких-либо жалких слов поддержки или тем более сочувствия. — Эй, Эрвин, — развеял Леви густую тишину, — не думаю, что с твоей рожей ты смог бы стать учителем. — А что с ней не так? — Эти хлесткие, безжалостные слова Леви стали отдушиной. Эрвин почти никому не говорил о том, что случилось с его отцом, боясь омерзительно преувеличенного сочувствия. На самом деле, он всегда хотел, чтобы его хоть раз не восприняли всерьез. Ведь это означало бы, что есть маленькая, крошечная вероятность, что ему не стоило так винить себя. — Шутишь? Ты себя в зеркало видел? — самозабвенно продолжал Леви. Почему-то ужасно не хотелось, чтобы от разговора об отце Эрвина на душе остался какой-либо осадок. Ни у него, ни у командира. Так что Леви почти навязчиво чувствовал потребность вышутить ситуацию, лишь бы стереть это затравленное выражение с лица Эрвина. — От твоей физиономии все дети разбегутся. — Ну, что ж, — с наигранной серьезностью протянул Эрвин, сдерживая улыбку, — тогда я рад, что, по крайней мере, ты не убежал. Леви ничего не ответил, лишь негромко хмыкнул и снова принялся за свои упражнения. Уже которую неделю он писал небольшие сочинения на самые что ни на есть повседневные темы: февральская стужа за окном, поход на рынок, уборка столовой. То, что большинство слов пишется не так, как говорится, стало неприятным открытием. Какого черта, спрашивается, писать через [о] «устройствО прОстранственного маневрирОвания», если все в любом случае произносили [а]. Кажется, людям, что разрабатывали когда-то письменность, было нечем заняться. Иначе Леви не знал, как объяснить наличие подобных глупых правил и таких же глупых исключений. Около часа ночи, когда урок подходил к концу, Эрвин взял очередное сочинение капитана и быстро пробежал по нему глазами. — «Патаму чта»? — недоверчиво обратился он к Леви, смотря на капитана поверх бумаги. — Я думал, ты уже достаточно раз писал это слово неправильно, чтобы, наконец, запомнить, что «потому что» через [о]. Леви тихо и зло цокнул языком. Досадно от того, что он и вправду много упражнялся, однако сочинения давались ему тяжело. Он честно не понимал, откуда должен заранее знать, в каком слове две «н», а в каком — одна. — Ты читаешь те отчеты, что я тебе даю? — мягко поинтересовался Эрвин. — Да. Но, — капитан запнулся, — там дохрена слов, которых я вообще никогда не слышал. — Хм, — задумчиво протянул Эрвин и по обыкновению сплел пальцы в замок. Он всегда так делал, когда размышлял над чем-либо. — Ты прав. Это моя ошибка. Мы должны были начать с чего-то попроще. Пойдем. Эрвин поднялся со стула и по-военному уверенными и размашистыми шагами направился в свою спальню. Леви неуверенно двинулся следом. Командир отпер дверь и, оставив ключ в замке, зашел внутрь. Из дверного проема тут же повеяло затхлым воздухом, будто окна в помещении никогда не открывали. — Проходи, Леви, — раздалось изнутри. Капитан, стараясь обуздать свое гипертрофированное чувство брезгливости, переступил порог спальни. Эрвин как раз зажигал свечи. Комната была небольшая, в два раза меньше кабинета. Одна лишь широкая, кое-как заправленная кровать, потертое кресло да три до отказа забитых книжных шкафа. Очень пыльных книжных шкафа, надо полагать. — Ты вообще здесь когда-нибудь проветри…? — неприязненно начал Леви. — …Дверь! — в ту же секунду громко перебил его Эрвин, резко поворачиваясь к нему с вытянутой рукой. Хлопок. Поздно. Дверь закрылась за спиной капитана. — Черт, — тихо выдохнул командир. Это был первый раз, когда Леви слышал, чтобы Эрвин выругался. — Ее надо тут же подпирать, иначе она сама закрывается. Дверная коробка установлена неправильно. — Спасибо, что сказал об этом лишь сейчас, — глумливо выдал Леви. Он и вправду едва ли помнил тот инцидент, когда споткнулся о деревяшку. — И что теперь? — Разберемся. В любом случае, смотри. Иди сюда, — уже спокойным тоном подозвал его к себе Эрвин. Казалось, то, что они вдвоем заперты в тесном помещении спальни, его мало трогало. Он беззаботно стоял перед массивным шкафом и неторопливым движением указательного пальца скользил по корешкам книг. — Вот. — Он выудил какую-то цветастую книгу. — И вот. Держи. — «Пер Богач» и «Дворец на золотых сваях», — медленно, но уже не по слогам, прочел вслух Леви. — Детские сказки? — Знаешь их? — с нескрываемым интересом спросил Эрвин. Голубые глаза светились в предвкушении. — Нет. В Подземном городе были другие сказки, — мрачно и многозначительно ответил Леви. — Чем больше будешь читать — тем скорее научишься писать грамотно. Надеюсь, они тебе понравятся, — Эрвин кивнул на книги в руках капитана. — Их мне еще отец читал, когда я был маленьким. Только эти книги и удалось спрятать, когда в дом пришла Военная полиция с обыском. Потом же почти все конфисковали. — Ясно, — коротко сказал Леви. Сейчас его волновало совсем другое: — Что будем делать с дверью? Я могу попробовать выбить ее. Или вскрыть замок. Еще можно попытаться спуститься с окна… — размышлял он вслух. Хотя спускаться с окна без устройства пространственного маневрирования было более чем опасно. Кабинет Эрвина все-таки находился на третьем этаже. — Или, в крайнем случае, ты можешь остаться здесь. Ханджи откроет нас утром. Она всегда приходит, если я не появляюсь на построении. Боится, что я могу умереть во сне, — усмехнулся Эрвин. — Кровать большая. Оба поместимся… — Ты это сейчас серьезно? — не веря своим ушам, нетерпеливо спросил Леви. — Спать в одной кровати? Говорю же, я просто взломаю замок. — Капитан приблизился к двери, пристально изучая узкую замочную скважину и сувальдного типа замок. Если бы только у него была с собой отмычка… — Есть тут скрепка? Или какая-нибудь тонкая проволока? — Он обернулся к Эрвину. Тот сидел на кровати и равнодушно наблюдал за попытками капитана высвободить их. Однажды Эрвин уже закрылся вот так в комнате и как только не перепробовал отпереть дверь — все было напрасно. Пришлось ждать Майка, который в тот день вечером должен был зайти к нему в кабинет. — Думаю, нет. — Тогда я просто выломаю дверь, а завтра пришлю кого-нибудь из солдат к тебе, чтобы вставили новую. Этот замок никуда не годится, так что чинить его смысла нет. — Не думаю, что выламывать дверь ночью — хорошая идея, — мгновенно отрезвил его Эрвин. Леви чертыхнулся себе под нос, про себя нехотя признавая, что командир был прав: выбить дверь тихо вряд ли бы вышло. Если бы она открывалась внутрь, можно было бы попробовать снять ее с петель или… Еще некоторое время капитан безуспешно тыкал тонким острием перьевой ручки, что, к счастью, нашлась в комнате, в замочную скважину. — Это бесполезно, Леви, — обратился к нему Эрвин. — Мне жаль, но, думаю, нам обоим придется переночевать тут. Уже через шесть часов должна прийти Ханджи. Для верности капитан напоследок несильно ударил дверь ногой в том месте, где был замок. Однако она осталась неприступна. Замок был накрепко впаян. Чтобы выбить дверь, пришлось бы несколько раз сильно бить ее пинками — это точно перебудило бы всех капитанов на этаже, что, скорее всего, видели уже десятый сон. Они бы прибежали на шум и с недоверием наблюдали, как из спальни командира Леви, держащий детские сказки под мышкой, и Эрвин выходят вдвоем. И так как вряд ли кто-нибудь собрался бы им что-нибудь объяснить, то злословия на эту тему потом было бы не избежать. Хотя не сказать, что сплетни как-то задевали Леви. Просто, в данных обстоятельствах, пережить одну ночь в спальне с Эрвином, который непременно тут же уснет, было меньшее из зол. — Ладно, — сдался он, — останусь здесь. Первым делом Леви открыл окно. Комнату тут же наполнил морозный ночной воздух. В безмолвной тишине можно было услышать, как сухие ветки деревьев с глухим звуком терлись друг о друга на ветру. Эрвин какое-то время ходил вдоль полок, выискивая еще несложные для чтения книги. К сожалению, ничего не было. Он нашел пару приключенческих романов, но их он даст капитану чуть позже. Леви, тем временем, сел в кресло и, вальяжно закинув ногу на ногу, листал «Дворец на золотых сваях». — Может, тебе тоже дать какие-нибудь вещи? — спросил Эрвин, когда, наконец, решил, что уже поздно и пора ложиться. — Не нужно, — отрезал Леви. — Я никогда не раздеваюсь перед сном. И сплю в кресле, так что спокойно можешь занимать всю кровать. Командир чуть заметно улыбнулся и ушел за перегородку, где стояла небольшого размера жестяная лохань и наполненный водой кувшин. Эрвин умылся и переоделся в свои полотняные штаны и рубашку для сна. Уже стоя около постели, Эрвин поймал на себе чужой взгляд, и в первую секунду ему даже стало как-то неловко. Будто вместе с формой он снял с себя и всю лишнюю командирскую мишуру и теперь стоял перед Леви почти обнаженным. Вопреки ожиданиям, тот вообще никак не отреагировал на появление Эрвина в пижаме. — Не закроешь окно? — спросил командир. Не говоря ни слова, Леви исполнил просьбу и, вернувшись обратно в свое кресло, снова взял в руки книгу. — Где ты читаешь? — полюбопытствовал Эрвин, забираясь на кровать с ногами. — Как девушка встретила говорящего кота, — без энтузиазма отозвался капитан. С таким серьезным выражением лица эта фраза из его уст звучала ужасно нелепо. — «Услыхал король, что на чужеземную принцессу напали воры…» — процитировал на память командир. — Разбойники, вообще-то, — поправил его Леви и в качестве доказательства зачитал вслух: — «Услыхал король, что на чужеземную принцессу напали разбойники, рас-сер-дил-ся и сразу послал к ней слуг с пла-ть-ем и ук-ра-ше-ниями…». Эрвин прикрыл глаза, продолжая слушать низкий голос своего капитана, что в застойной тишине комнаты звучал особенно отчетливо. Читал тот медленно и без особой интонации, однако было в этой манере что-то ровное, успокаивающее. — «…Но ко-ро-ле-ва ей не поверила и заду-ма-ла выведать, вправду ли гостья королевская дочь…» — Было видно, что читать вслух стоило Леви больших усилий. Однако весь этот его сосредоточенный вид — насупленные, сведенные к переносице брови, напряженные плечи и прищурившиеся глаза, внимательно вбиравшие каждое слово — все это вызывало умиление. Эрвин вполне мог представить себе маленького Леви рядом с собой на школьной скамье. Возможно, он бы даже превзошел самого командира в усердии. Все-таки этот невысокий мужчина был удивительным: кольчуга холодной сдержанности скрывала такие добродетели, как исполнительность, отзывчивость и даже заботливость. Леви, тем временем, читал дальше. Эрвину, должно быть, было около трех лет, когда отец так же перед сном читал ему эту сказку. Много раз. Без устали. Она очень нравилась Эрвину. И последнее, что он помнил прежде, чем окончательно провалиться в сон, как отец всегда ласково трепал его по волосам. — «…Вот наутро пришла старая королева и спросила, как она провела ночь…». Командир позволил себе закрыть глаза. Засыпать он еще не собирался, хотел дослушать до конца сказку, прям как в детстве, но волны усталости накатывали одна за другой. Голос Леви то казался громче, то почти затихал у него в ушах. — «…На другой вечер королева снова пошла к ней в спальню, постелила на постель перины шелковые». Эй, Эрвин, интересно, Фритц тоже спит на шелковых перинах? Форменное извращение, — обратился Леви к командиру. Хотелось хоть немного отвлечься, сделать небольшой перерыв, так как чтение вслух изматывало его не хуже качественной тренировки. Ответом послужила лишь глухая тишина. Капитан поднял глаза на Эрвина, что сидел на кровати, и презрительно фыркнул. Тот уже спал. Правда, полусидя. Уже второй раз командир вырубался в его присутствии. Леви снял ботинки, поставил их к стене, пяточка к пяточке, и забрался в кресло с ногами. Оно было намного уже, чем то, что было у него в комнате, так что устроиться в нем хоть немного удобно было проблематично. Сначала он собирался дочитать-таки сказку до конца, и вправду было любопытно, как королева выведет девушку, только прикидывающуюся принцессой, на чистую воду, однако уже на середине он почувствовал, что внимание рассеивается, а тело постепенно наливает приятная расслабленность. Настойчиво клонило в сон. Обычно он вообще не мог заснуть, если спал не у себя. Привычка, которая выработалась еще со времен его жизни в Подземном городе: всегда быть начеку, ни на секунду не ослаблять бдительность. Малейшее промедление может стоить тебе кошелька. Или жизни. Как повезет. Однако здесь, за заевшей дверью, в четырех стенах спальни Эрвина, он чувствовал себя странным образом в безопасности. Возможно, этой ночью у него даже получится немного поспать. Леви аккуратно поднялся с кресла и медленно двинулся к прикроватной тумбочке, чтобы задуть свечу. За неимением собственного сна, он привык уважать чужой. Чуть потрескивающее пламя свечи жадно заглатывало фитиль, все ближе подбираясь к его основанию. Не просыпаясь, Эрвин, наконец, съехал вниз по жесткому деревянному изголовью кровати и лег нормально. Леви никогда не задавался вопросом, сколько командиру лет. Вестимо, он был старше него, но намного ли? Сейчас лицо Эрвина было максимально расслабленно, морщинки вокруг глаз и на лбу разгладились, уголки губ были больше обычного опущены вниз, так что казалось, что ему грустно. Леви охватило безвестное чувство теплоты к этому спящему человеку, тащившему на своих плечах весь Легион Разведки. Нестерпимый порыв, который сначала лишь отдаленно пульсировал на периферии сознания, настойчиво устремился к подушечкам пальцев, вынуждая Леви оторвать руку от туловища и едва ощутимо коснуться светлых волос Эрвина. Они были намного мягче и тоньше, чем у Изабель, легко скользили между пальцев. За это двусмысленное движение капитану сразу же захотелось отрубить себе клинком руку, однако именно в эту секунду тактильно впитать присутствие Эрвина, было сродни жизненно важной потребности. Еще некоторое время капитан просто стоял и пристально разглядывал его лицо. То, что Эрвин может в любой момент проснуться, абсолютно его не заботило. Важным было лишь одно, а именно: понять это неуместное волнение, безотчетный трепет, который вызывало обычное касание. Поглотив фитиль, свеча в подсвечнике потухла сама. Комната погрузилась в темноту. Парализующее все тело оцепенение вмиг прошло, позволив Леви, наконец, отстраниться и вернуться обратно к креслу. Заснул он под музыку приглушенного дыхания Эрвина, что убаюкивало не хуже любой колыбельной.

***

Во сне его кто-то беспрестанно преследовал, а он петлял в лабиринте городских улиц в поисках хоть какого-нибудь убежища. Но все окна были закрыты, а двери заколочены. Так он метался до тех пор, пока не споткнулся обо что-то и не ощутил, как неприятно тянет ногу. Леви пытался пошевелить ею, но она словно закостенела. А потом сон резко оборвался. Он все также сидел в неудобной позе в кресле, отчего нога и вправду затекла. За ночь он засыпал еще несколько раз, однако спустя какое-то время неизменно просыпался из-за онемевших конечностей. В конце концов, он наплевал на свои предубеждения против сна в одной постели с Эрвином и пристроился на самом краю кровати. Уже утром, после окончательного пробуждения Леви несколько секунд не мог сообразить, где он находится. Он лежал на боку в постели и первое, что он увидел, были предрассветные сумерки за окном. Да, точно. Спальня Эрвина. Неожиданно для себя капитан почувствовал, что что-то большое и теплое удерживает его поперек груди — рука. — Эй, какого черта?.. — Леви несильно дернулся и поспешил повернуть голову. Слова, однако, застряли где-то в горле, так как Эрвин все еще спал и даже не осознавал, что во сне тесно припечатал Леви спиной к своему животу. — Может, отпустишь? — тихо спросил капитан, даже не рассчитывая на ответ. Вместо этого тот коротко пробормотал что-то нечленораздельное и ткнулся носом в черноволосую макушку. «Дерьмо» — пронеслось у капитана в голове. Невольная физическая близость, теплое дыхание в затылок, крепкая рука, так легко, но властно прижимавшая к себе — все это зарождало в теле неуместное в данных обстоятельствах томление. Стоило бы грубо пихнуть Эрвина в бок, но тогда бы он точно проснулся, и пришлось бы коротать еще полчаса, час за неловкими разговорами. Леви ненавидел утро, потому что после бессонной ночи почти всегда чувствовал себя отвратительно. Проще было не спать вообще. Так что, чтобы прийти в себя после пробуждения, ему требовались лишь время и чашка чая, а не пустая болтовня. Капитан глубоко вздохнул и закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя любые безнравственные мысли. На ум пришел вчерашний инцидент, когда он, уступив секундному порыву, гладил Эрвина по голове. Можно было бы сказать, что это было сделано под влиянием момента, на эмоциях, но Леви чувствовал, что это неясное смятение от присутствия Эрвина никуда не делось. Наоборот. Оно в разы усилилось. Переросло во что-то большее, как несильный ветер незаметно перерастает в ураган. Сомнений не было. Он хотел Эрвина. Особенно теперь. У него слишком давно никого не было, а теперь командир находился так непростительно близко, что неудивительно, что тело охотно отвечало даже на такую незначительную близость. Облаченная тканью кофты кожа, там, где лежала рука Эрвина, горела. Прикосновение ощущалось невероятно остро, словно все нервные окончания сосредоточились в том месте. Хотелось почувствовать, как эти пальцы скользнут немного ниже… Черт. Нужно было прекращать это. Леви попытался пошевелиться, на что Эрвин не совсем внятно выдохнул ему в волосы: — Это… не тот рапорт… Тринадцатый командир Эрвин Смит разговаривает во сне. Леви едва заметно улыбнулся. Сердце снова распирала изнутри теплота, даже щемящая нежность к этому человеку, который не чинил замки и не стирал пыль. Он никогда не ощущал ничего подобного, и теперь хотелось вскочить и бежать как можно дальше от этих неизведанных чувств. Эрвин неожиданно вздрогнул всем телом и тут же пододвинулся еще ближе — хотя казалось, куда уж — к Леви. Крепко впечатался пахом ему в задницу. Капитан мгновенно напрягся и порывисто выдохнул сквозь зубы: он отчетливо почувствовал, как аккурат между его ягодиц легла утренняя эрекция. Это было уже слишком. С какого момента обычный совместный сон превратился для Леви в испытание на выдержку? Если подсчитать, последний раз он занимался сексом больше двух лет назад. Даже если учесть, что он вел относительно аскетический образ жизни, и воздержание никогда не было для него проблемой, от такого прямого физического контакта с Эрвином по коже забегали мурашки, а сердце заполошно забилось в груди. Леви чувствовал, как низ живота постепенно наливался приятной, давно забытой тяжестью. Не успев до конца сообразить, какого черта он делает, капитан медленно потерся задницей о полутвердый член. Даже несмотря на слои ткани и отсутствие полноценного возбуждения, по ощущениям он был приличного размера. Капитан медленно, стараясь не сильно шевелиться, поднес руку к своему лицу и большим и указательным пальцами с силой надавил на глазные яблоки. Возможно, боль заглушит это жаркое вожделение, которое уже разрасталось пульсацией по всему телу. Нет. Это нужно кончать. Леви собрался с мыслями и, бесцеремонно спихнув руку Эрвина с себя, поднялся с постели и большими шагами подошел к окну. Настенные часы в комнате были сломаны — на них неизменно было два часа дня, однако судя по расположению солнца, всеобщий подъем должен был состояться уже через десять-пятнадцать минут. Эрвин на кровати тем временем зашевелился. — Доброе утро, — послышался за спиной хриплый со сна голос. — Ага, — скупо отозвался Леви, не поворачиваясь к нему лицом. Он слышал, как тот откинул одеяло, опустил ноги на деревянные половицы и ушел за перегородку. Капитан уперся лбом в холодную оконную раму и сжал кулаки, негодуя на собственный, до сих пор учащенный пульс. Как Эрвин и говорил, Ханджи пришла сразу же после подъема и открыла их. — А ты что здесь делаешь? — изумленно спросила она, глядя на то, как вслед за командиром из спальни выходит и Леви. — Как раз то, о чем ты подумала, очкастая, — сразу же дезориентировал ее капитан. Ханджи все равно надумает себе бог весть что, поэтому, собственно, объясняться перед ней не было смысла. Но Эрвин так не считал: — Я давал вчера Леви кое-какие книги. И так как про дверь мы забыли, то, как видишь… — Эрвин не договорил. — Тебе срочно нужно сменить замок, — перебила его Ханджи. — Сколько можно? — Наверное, я впервые в жизни с ней соглашусь, — негромко сказал Леви. — И еще пыль протереть не помешает. — Да, я займусь этим. Извини еще раз за причиненные неудобства, — посерьезнел Эрвин. Они вместе спустились к завтраку. В столовой уже было столпотворение: шум бестолковых разговоров, звон посуды и льющегося в чашки кипятка, громкий женский смех. Эрвин сидел рядом с Майком на другом конце стола и вполголоса говорил с ним о чем-то. Прищуренный взгляд Леви непроизвольно остановился на руке командира, пальцах, сейчас так крепко обхватывающих металлическую кружку. То, что лишь час назад эти самые пальцы так бескомпромиссно прижимали его к себе поперек груди, казалось более чем абсурдным.