***
Он поставил Эрвина в известность, что их уроки закончились. Составлять отчеты он будет сам, как и продолжать упражняться в чтении и правописании. Командир лишь внимательно взглянул на него и кивнул, ничем не выдав свое непонимание. Эрвину нравилось заниматься с Леви. Их совместные вечера, наполненные уютным молчанием и шелестом страниц, а иногда и голосом капитана, что читал вслух какие-то отрывки из книг или документации, занимали отдельное место в его сердце. Стали отдушиной в водовороте монотонных будней. В присутствии Леви Эрвин становился собой. Вынужденный постоянно заниматься бюрократическими делами и разработкой планов экспедиций, он почти что забыл, каково это — просто общаться за чашкой чая о посторонних вещах. Погоде или последних городских новостях. Эти занятия были одной из тех немногих вещей, от которых он действительно получал удовольствие. Но удерживать Леви насильно около себя, когда тот бесповоротно решил поставить в своем обучении точку, было бы странно. Он был благодарен капитану уже за то, что тот доверился ему и разрешил учить — этого достаточно. Сказать было проще, чем сделать. Несмотря на сказки, которые Леви прочитал вдоль и поперек, он все также чаще всего не знал, как писать то или иное слово. Незамысловатый «детский» язык, которым были написаны сказки, разительно отличался от того, каким обычно писались официальные документы. Поэтому с апреля он решил перейти на более серьезную литературу. Помимо того, что теперь каждое утро он читал газеты, в особенности всякие глупые — по его мнению — статьи или интервью, он также вечерами усердно штудировал старые архивные ведомости, к которым у него, как у капитана, был доступ. Выписывал и запоминал слова, которые потом старался употреблять и в своих отчетах. Иногда он впадал в ступор от одной мысли о том, что, сколько бы он ни читал и ни зубрил, у него все равно останется ощутимый языковой пробел по сравнению со всеми, кто выучился читать и писать еще в детстве. Однако сдаваться он не собирался. За всеми этими делами, уборкой и тренировками он отвлекался от крамольных мыслей об Эрвине, о котором и так думал чуть больше, чем следовало бы. Он никогда не чувствовал подобного влечения — эмоционального и физического — к какому-нибудь человеку. То, что этим человеком был мужчина, Леви ни на секунду не озадачивало. Ему никогда не нравились женщины. А мысль о близости с ними вызывала лишь тупое омерзение. Это он понял еще в шестнадцать, когда поймал себя на том, что рассматривал одного молодого парня в каком-то захудалом баре. Он выглядел невероятно опрятно для жителя Подземного города, пил самый дорогой виски и курил сигару, выпуская клубы дыма в воздух. Его звали Джек. И он занимался контрабандой частей огнестрельного оружия с поверхности в Подземный город. Они переспали. Гормоны в том возрасте нещадно били в голову, так что одним разом это не ограничилось. Они просто утоляли такую естественную потребность в чужом теле и едва ли разговаривали друг с другом. Леви до сих пор помнил его холеные руки и медное кольцо на мизинце, которое тот никогда не снимал. Джек всегда похабно ухмылялся и закуривал, наблюдая, как Леви тщательно обтирал себя после каждого их соития; постоянно предлагал Леви затянуться, на что тот неизменно отвечал, что ни за что не будет пробовать эту дрянь. Этого гадливого привкуса во рту и так хватало после их поцелуев. А потом Джек пропал. Контрабандисты никогда не кончали хорошо. Однако Леви предпочитал думать, что тот вернулся на поверхность. Хотя, разумеется, это было не так. Потом в его жизни был Фарлан. Они долго присматривались, притирались друг к другу, прежде чем начать работать вместе. Ничего не предвещало того, что между ними когда-нибудь будет что-то большее, чем обычное товарищеское сотрудничество, пока однажды они не попали в перестрелку. Какой-то ублюдок их подставил. Шестерых они смогли вырубить на месте, но потом их сразу окружила целая толпа. Изматывающая погоня по узким грязным улицам трущоб, сквозь бесконечные, развешанные на веревках застиранные вещи, длилась около часа. В конце концов, им удалось скрыться. Устройство пространственного маневрирования тогда еще не попало к ним в руки, так что уходить от преследователей было затруднительно. Еще некоторое время они сидели в засаде, лишь изредка проверяя обстановку. Сразу направляться домой было рискованно: за ними могли следить. Переступив лишь под утро порог своей обветшалой, но чистой каморки, Фарлан сильно вжал Леви в дверь. — Какого черта ты творишь? — прошипел он в темноту. Свечи они зажечь не успели. — Трахаться хочу, — жарко и как-то отчаянно прошептал Фарлан ему на ухо. Остаточный кураж потасовки и раскаленные погоней до предела нервы сыграли свою роль. Леви слышал, как в тишине комнаты глухо билось сердце его напарника, как тот тяжело дышал, словно должен был урывать каждый вдох силой. — А ты? — не отстраняясь, спросил Фарлан. Его руки крепко удерживали Леви чуть выше локтей. Леви закрыл глаза, пытаясь хоть немного привести спутанные мысли в порядок. Понятное дело, что в данную минуту Фарлана интересовал лишь примитивный трах, который прочистит голову, позволит расслабиться, и Леви не мог сказать, что имел что-то против такого расклада. — Да, — тихо, но четко произнес он. Фарлан громко выдохнул, опаляя шею неровным, горячим дыханием и запустил чуть дрожащие от всех пережитых этой ночью треволнений пальцы в темные волосы. На следующее утро никто и словом не обмолвился о том, что произошло. Все было как обычно. Фарлан лишь чуть громче напевал какую-то дурацкую песню, заваривая чай. А после несильно хлопнул Леви по плечу, проходя в свою комнату. Так они негласно заключили отношения с понятными привилегиями. Это было чертовски удобно. В их рабочих взаимоотношениях это ничего не изменило. Не было ни особой привязанности друг к другу, ни каких бы то ни было чувств. Они просто время от времени трахались, позволяя инстинктам брать верх. С появлением в их компании Изабель оставаться наедине стало сложнее — постепенно их сексуальная связь сошла на нет. Чувства, которые Леви испытывал к Эрвину, были иного рода. Что с Джеком, что с Фарланом его охватывало лишь животное, забивающее голову желание. К Эрвину же его неизменно влекло как к человеку, мужчине. И если позволить себе поддаться этой искушающей прихоти, ничем хорошим это определенно не кончится. Так что ничего лучше, как просто задавить в себе эту слабость, он придумать не смог.***
В один из вечеров он сидел с Ханджи в ее кабинете. Изначально она просто попросила его помочь с записями об очередном эксперименте. Леви нужно было вписывать в столбик цифры, которые она диктовала, внимательно разглядывая что-то в микроскоп. Моблит был в этот раз занят иными замерами, так что одних рук Исследовательского отряда не хватало. Однако после, по какому-то наитию, капитан устроился в ее кабинете уже со своими бумагами. — Поверить не могу, — восторженно начала Ханджи, просматривая какой-то документ, — мы и раньше знали, что ночью активность гигантов падает. Но теперь известно, что она снижается аж на восемьдесят процентов! — И что это нам дает? — лениво пробормотал Леви, не поднимая на нее глаз. — «Данный» же с двумя «н», очкастая? — Да, с двумя, — быстро ответила она. — Ну, например то, что, возможно, нам стоит поразмыслить, чтобы совершать вылазки ночью. — А о том, что в темноте не видно сигнальных ракет, ты не подумала? Как Эрвин будет контролировать строй, если что-то пойдет не так? Эй, «обстоятельство» же через «о»? — Ага, «о». Знаешь, верно подмечено. Без сигнальных ракет мы как без рук, но, возможно, следует попробовать усовершенствовать их. Было бы здорово! — Ханджи радостно хлопнула в ладоши. — Вот и шевели мозгами по этому вопросу. «Ввиду» слитно или раздельно? — Как ты вообще составляешь отчеты, коротышка? Не знаешь элементарных вещей. — Я лишь полгода назад выучился писать, — спокойно выдал Леви и испытующе взглянул на капитана. После признания Эрвину, которое далось так нелегко, и всех их занятий, сказать об этом Ханджи было плевым делом. Его прежняя безграмотность уже не представлялась ему самому чем-то ужасным или шокирующим, тем более, если учесть, что писать и читать он теперь все же умел. — А, понятно, — к приятному удивлению Леви, без особого интереса протянула Ханджи. — И как научился? — У Эрвина. — Поэтому вы постоянно торчали вместе в его кабинете, я уж подумала… — Что ты подумала, четырехглазая? — настороженно произнес Леви и впился глазами в капитана. Ханджи лишь ухмыльнулась и, поднявшись со стула, двинулась к своему микроскопу. — Да ничего не подумала, — беззаботно сказала она. Ей безумно нравилось поддевать Леви. Спустя некоторое время Ханджи снова вернулась к столу, неся в руках стопку бумаг. — Знаешь, ведь порох действительно можно попробовать сделать светящимся, чтобы было видно в темноте. Скажем, обработать его перманганатом калия. Он имеет такой малиновый цвет, видел?.. Дальше Ханджи пространно и нудно размышляла о каких-то химических соединениях. И когда ей казалось, что вот она, поистине гениальная идея, у капитана перехватывало дыхание, и она срывалась в другой конец комнаты к своим книжным завалам. Леви ее не слушал, лишь иногда бесцеремонно перебивал, задавая вопрос относительно правописания того или иного слова. Расстались они уже после полуночи. — Не передашь Эрвину? — кинула Ханджи уже стоявшему на пороге Леви. — Пару бумаг. — Нет, — решительно ответил капитан. — Сама передавай. — Дверь закрылась. Он давно закупорил все пути, на которых мог пересечься с Эрвином наедине. И пока этот план работал исправно.***
В субботу был несильный шторм, которого, однако, хватило, чтобы занести в штаб-квартиру Легиона Разведки порядочное количество пыли. Как и всегда, погода в мае была особенно переменчива, так что уже к обеду мягкие солнечные лучи не пробивались сквозь плотный навес грозовых туч. К вечеру поднялся ветер. Он завывал во все щели и неистово бился об оконную раму. Эрвин сидел со всеми младшими и старшими капитанами в столовой и пил чай. На данный момент дел было не так много. По большей части он ждал писем с ответами и дальнейшими приказами из столицы. Леви был на другом конце стола. Сидел, вальяжно закинув ногу на ногу и держа дымящуюся кружку за ободок, и смотрел куда-то перед собой. Весь этот месяц у Эрвина было подспудное чувство, что Леви избегает его. Тот ни на секунду не задерживался после общих собраний, а, столкнувшись с Эрвином в коридоре, лишь сдержанно кивал. Принципиально садился подальше от него за трапезами в столовой. Эрвин никак не мог понять, чем была обусловлена такая резкая перемена в его поведении. Еще недавно они часами могли сидеть в его кабинете. Проанализировав ситуацию и их последнюю встречу наедине тогда, после экспедиции, Эрвин пришел к твердому выводу, что дело было в самом Леви. Отчеты капитана были написаны почти что безукоризненно. Лишь временами Эрвину резало глаз то или другое неправильно написанное слово или забытые знаки препинания, так что на днях ему пришла в голову идея подарить Леви учебник по орфографии и пунктуации. Понятное дело, тот не принял бы подобный знак внимания, если бы узнал, что Эрвин специально потратился ради него. Пришлось соврать, что он нашел эту книгу среди своих. В среду он попросил Леви остаться после совещания. Тот без особого энтузиазма принял «подарок» и, скупо поблагодарив, тут же покинул кабинет, оставив Эрвина в еще большем смятении, чем прежде. Что-то определенно было не так. И командир должен был это выяснить.***
От учебника, что дал Леви Эрвин, было действительно много пользы. На двухстах страницах, сопровождающихся то тут, то там какими-то детскими иллюстрациями, последовательно были объяснены многие правила, о которых капитан не знал до этого. А затем следовало несколько упражнений на пройденную тему. Писать отчеты стало проще. Также Ханджи подкинула ему идею просто купить большой орфографический словарь и проверять написание слова, если он сомневался. Как он сам не додумался до этого раньше? И после утомительной, но продуктивной уборки последствий шторма в воскресенье, Леви отправился в город. Тучи снова сгущались темным чернильным пятном, а душный воздух будто застыл в ожидании очередной грозы. Колокольчик на двери центрального книжного магазина звонко оповестил о новом покупателе. Внутри приятно пахло старыми книгами и стояла такая умиротворенная, словно церковная, тишина. Он очутился в цитадели самых разных знаний, что скрывались под толстыми переплетами. Мир Эрвина Смита. Продавец, мягко улыбающийся старик, не навязывался с вопросами. Просто с интересом наблюдал, как Леви долго ходил вдоль полок. Губы капитана временами шевелились. Было видно, что он проговаривал названия вслух. Старик знал, что этот невысокий человек — сильнейший воин человечества, но виду не подал. Через полчаса Леви подошел к прилавку и сгрузил на него три книги. Помимо «Большого орфографического справочника» на пять тысяч слов, его внимание также привлекли два не очень объемных романа и их описание на обратной стороне титульного листа. Один назывался «Сто лет одиночества», а второй — «Чума». Продавец подсчитал цены и выдал окончательную сумму. В итоге, на книги Леви пришлось потратить почти половину своего месячного жалования. Ничего удивительного, бумажная продукция, да и все канцелярские принадлежности, всегда были дорогим удовольствием. — Ой, батюшки, что творится-то? — неожиданно воскликнул старик, пока Леви аккуратно засовывал только что приобретенные книги в дорожную сумку, которую предусмотрительно взял с собой. Капитан поднял голову и посмотрел на старика, чей взгляд был устремлен в окно. На улице снова разразился сильный дождь. Все было бело. Люди быстро разбегались с мостовой. — Может, переждете, молодой господин? — обратился к Леви продавец. — Промокнете ведь. — Ерунда, — ответил Леви и немногословно попрощался со стариком. На улице и вправду лило как из ведра, но коротать время в городе, пока не кончится дождь, у Леви не было никакого желания. Его охватило какое-то не свойственное ему нетерпение поскорее вернуться в штаб-квартиру, чтобы в тишине своей комнаты приступить к одному из романов. Тем более у него была непромокаемая дождевая накидка, а до Штаба всего полчаса быстрой ходьбы. Возвратившись обратно, первое, что увидел Леви, были грязные мокрые следы, тянувшиеся от главного входа дальше по коридору. Какой-то идиот не знает, что нужно вытирать ноги. Хорошее настроение резко улетучилось. Он ведь только сегодня вместе со всеми рекрутами «вылизал» здание. Леви быстро двинулся по следам. «Идиот» далеко не ушел. Капитан обнаружил его поднимающимся по лестнице на второй этаж. Это был посыльный Военной полиции. — Эй, — жестко окликнул его капитан. — Кажется, в Кадетском тебя не учили, что нужно вытирать ноги, а? Смотри, сколько грязи ты натащил с улицы. — Ка-капитан, — молодой парнишка начал заикаться. — Извините, сэр. Не подумал. — А о чем ты, черт возьми, думал, когда заходил в штаб? — О важном письме командиру Эрвину из столицы! — кадет вытянулся по струнке. — Давай его сюда. Сам отнесу. — Мне сказали передать лично в руки, — настаивал мальчишка, избегая при этом пересекаться взглядом с капитаном. — Ты что, хочешь сказать, что не знаешь меня? — Леви прищурил глаза. — Знаю. Вы — капитан Леви! — Верно. Так что, в отличие от тебя, у меня хватит мозгов принести в кабинет лишь письмо, а не целую кучу грязи вдобавок. Кадет покорно отдал письмо, после чего Леви отправил его восвояси. Самому к Эрвину идти не хотелось, но лучше так, чем завтра снова выдавать наряды на уборку. После стольких совместных усилий сегодня, это было бы бесчеловечно. Капитан лишь на минуту зашел к себе, чтобы оставить сумку и скинуть мокрый плащ. В дверь кабинета Леви демонстративно постучал пару раз, уже когда наполовину открыл ее. В помещении, на удивление, никого не оказалось. Только вот дверь в спальню Эрвина, которую, видать, все-таки сменили, была настежь открыта. — Эрвин, — позвал его Леви. — Да? — командир тут же показался в дверях. Одет он был в гражданское: белая рубашка и темные брюки. — Леви? — Тебе письмо. Из столицы. Эрвин снова исчез в своей спальне и вернулся буквально через секунду, неся в правой руке пузатый бокал, в котором, по всей видимости, плескался коньяк. — Напиваешься в воскресенье в одиночестве? — иронично поинтересовался Леви. — Дела закончены, как и рабочий день. Имею право, — лаконично вывел Эрвин. — Хочешь? Я только начал. — Нет, спасибо, — только и ответил Леви. Выпивать наедине с Эрвином было очень и очень плохой идеей. Бокал с глухим стуком опустился на столешницу. Командир распечатал письмо, и глаза быстро забегали из стороны в сторону. С каждой прочитанной строчкой можно было заметить, как разительно менялось выражение лица Эрвина, становясь все более серьезным. Густые брови подбирались все ближе к переносице, а взгляд стал строгим и немигающим. Теперь Леви просто не мог уйти, пока не выяснит, что пишет Военный Совет. Дочитав до конца, Эрвин отложил письмо и, снова взяв в руку бокал, сделал пару глотков. — Что там еще? — нетерпеливо спросил Леви. — Очередной отказ в финансировании? — Не совсем. Предупреждение о возможном расформировании Легиона Разведки и повестка в суд. — Чего? — капитан застыл на месте. — Родители одного из новобранцев, что погиб в прошлой вылазке, влиятельные люди в столице. Дело преподнесли так, что многие погибли из-за того, что оружие захвата цели вышло из-под контроля из-за неправильной эксплуатации. — Что за бред собачий? — Когда речь была о богатеях за Шиной, Леви всегда охватывала неконтролируемая, тупая злость. — Они не смогут этого доказать! У нас пятьдесят человек свидетелей. — Разумеется, не смогут, как и расформировать Легион Разведки. — Тон Эрвина был предельно спокойным, а лицо, хоть и серьезное, но невозмутимое. Казалось, что у него уже был план. — Но по судам нас всех затаскают. И это может сильно сказаться на дальнейшем финансировании. — И что нужно этим родителям? Деньги? — невесело спросил капитан. Он оперся поясницей о столешницу, сложив руки на груди, и пристальным взглядом смотрел в сторону входной двери. — Месть, — ответил Эрвин. Он задумчиво подошел к окну, но тут же вернулся обратно и встал рядом с Леви, положив широкие ладони на стол. — То есть, ты хочешь сказать, что из-за каких-то уродов, что припеваючи живут за Шиной и каждый день набивают до отказа свои животы, все дальнейшие вылазки Легиона Разведки под угрозой? — Леви чувствовал, как его начинает трясти от едва сдерживаемой ярости. — Что мы теперь вместо того, чтобы думать, как освободить человечество от титанов, должны думать, как доказать свою чертову невиновность, так что ли? Даже пятилетнему понятно, что… — Леви вмиг смолк, ощутив, как теплые пальцы Эрвина коснулись его лица. Дыхание тут же сбилось, а сердце пропустило удар. — Что ты?.. — Ты мокрый. Попал под дождь? — ровно спросил Эрвин. Леви не ответил. Он боялся пошевелиться, словно к нему приблизилась не рука, а большая, редкая птица. Эрвин тем временем стоял вполоборота и невыносимо медленно, будто давая возможность остановить себя, стирал по одной дождевой капле с лица капитана. В голове было угрожающе пусто, лишь мысль о том, что подобное поведение со стороны Эрвина неприемлемо, а уже тем более непрофессионально, крутилась где-то на задворках сознания. Значило ли это, что Эрвин разгадал его и теперь проверял, или что напился, или что ему, как и Фарлану, тоже иногда хочется расслабиться? Какого черта творилось в голове у Эрвина Смита в этот момент? Когда командир слишком уж заботливым движением убрал со лба Леви мокрые, прилипшие волосы, тот развернулся к нему лицом и быстро перехватил его руку. Теперь они стояли непозволительно близко друг к другу. — Эрвин?.. — вопросительно и тихо начал Леви, вскидывая голову. В запредельно голубых глазах ничего нельзя было прочесть. — Что? — спокойно спросил тот, и капитан почувствовал легкий, едва уловимый запах коньяка. Он все так же удерживал руку Эрвина за запястье, однако отстранить ее от своего лица не было сил. Леви просто замер, парализованный иррациональностью происходящего. Ощущения от прикосновений теплых пальцев были приятными. Близость резко приобрела оттенок зловещей неизбежности. Леви порывисто выдохнул сквозь сжатые зубы, отпуская себя. Он сейчас же бесцеремонно оттолкнет Эрвина, просто… Еще лишь на мгновение почувствовать его щекочущее дыхание на своем лице. Он так и не понял, кто первым преодолел это мучительное расстояние между их губами в несколько сантиметров, однако в следующую же секунду, в которую изначально капитан собирался разорвать зрительный контакт и уйти, они уже отчаянно целовали друг друга: голодно, жадно, будто хотели насытиться этими поцелуями еще на очень долгое время. В какой-то момент Леви почувствовал, как пол ушел из-под ног, и его, подхватив под задницу, усадили на стол. Целоваться стало проще, теперь не приходилось задирать голову. Пальцы скользнули в светлые мягкие волосы, притягивая Эрвина еще ближе к себе. Хотелось больше, сильнее, быстрее. Леви инстинктивно развел ноги, чтобы командир встал между ними. Казалось, он забыл, как дышать, пока их языки сплетались в каком-то причудливом танце. Губы у Эрвина были сухие, и целовался он с каким-то неистовым напором. Одна его рука удерживала Леви за затылок, пока вторая гладила от поясницы до лопаток. Это было так правильно и неправильно одновременно. Идет война. Эрвин — командир, а Леви — его подчиненный. Они живут в мире, где подобным чувствам и порывам не место. Они солдаты. Дверь не заперта, и в любой момент может кто-нибудь войти. Позволить Эрвину положить конец своей безграмотности — это одно, но позволить разложить себя на столе — абсолютно другое. Любого из них может не стать в следующей экспедиции. Подобная связь ничем хорошим не кончится. Идет война. — Хватит, — пробормотал Леви, урывая последний поцелуй. Эрвин словно не слышал его, не позволял ни на секунду отстраниться. — Черт, я сказал хватит! — Леви грубо оттолкнул его. Вот теперь в потемневших глазах командира отчетливо читалось необузданное желание. Волосы были растрепаны, а сам он часто дышал через рот. — Почему? — Сам не догоняешь? — Леви понимал, что говорил совершенно не то, что нужно. Но он должен был дать отпор. — Я думаю, раз это произошло, мы оба что-то чувствовали, — сказал Эрвин. — Что не так? Тебя смущает, что мы оба мужчины? — Нет. — Леви даже зло усмехнулся: это было единственное, что его не смущало. — Давай будем благоразумны и забудем? — Он отпихнул Эрвина и соскочил со стола. Сердце заходилось в груди. — Ни тебе, ни мне не сдались такие отношения, верно? Есть дела поважнее, как например надвигающиеся на Легион Разведки судебные процессы. — Ты сейчас пытаешься убедить меня или себя? — требовательно спросил Эрвин. Он отчетливо видел, что капитан просто ищет способы капитулировать перед собственными чувствами, которые определенно испытывал. В этом даже не было сомнений. Ведь всего минуту назад тот так отчаянно целовал Эрвина в ответ. Леви лишь цокнул языком. На лице снова была привычная маска холодности. — Никого не пытаюсь. Просто все так и есть, и ты тоже знаешь об этом, — выдал он на пороге, прежде чем закрыть за собой дверь. Эрвин остался в одиночестве. Он сам не смог бы объяснить себе, что сейчас произошло. Да, сначала он проверял Леви, но потом сгусток его собственных потаенных мыслей и желаний взял верх над здравым смыслом. Его отношение к Леви, его безграничной преданности и честности всегда было неоднозначным, но он лишь сегодня осознал, насколько. Все чувства будто оформились до конца, и он понял, что всегда этого хотел. И даже теперь, получив такой глупый, но решительный отказ, он, наверное, впервые в жизни ни секунды ни о чем не жалел. Леви быстрым шагом вошел в свою комнату. Дверь хлопнула чуть громче обычного. Не отдавая себе отчета, он резким движением сорвал шейный платок и швырнул его в кресло, расстегнул верхнюю пуговицу. Буря в душе все никак не утихала. Хотелось рвать и метать. Учащенное сердцебиение не приходило в норму, отдаваясь оглушительной пульсацией в ушах. Он был чертовски зол. На Эрвина. Но в первую очередь на себя. Он такой идиот.