Буду скучать...

      Мы позже-таки попили кофе, и Серёжа засобирался домой, вернее, к Мише. Я всё время забывал о том, кто он и почему приехал сюда. А вот сейчас очень остро ощутил ревность. Серёжа уходил в другой дом, к другому мужчине, и сейчас будет делать с ним всё то, что делал со мной.       — Серёж, — несмело сказал я, — а тебе обязательно идти к нему?       — Да, Денис, обязательно, — ответил он твёрдо, даже не задумавшись ни на миг. — Это моя работа, как твоя — вставать по утрам и кормить своих животных.       — Я понимаю…       — Вот и отлично, — перебил он, улыбаясь, и не дав мне договорить. — Пойду я, а то Миша уже ждёт меня. А работодателя нельзя заставлять ждать.       Позже я был тоже благодарен ему за то, что он не позволил мне сделать признание — так же, как был рад своему малодушию на чердаке. А в тот миг мне будто нож в сердце вонзили. Выдавив из себя улыбку, я позволил ему уйти. Даже бодренько так махнул рукой на прощанье, когда он у калитки оглянулся в мою сторону.       Серёжа скрылся во дворе соседа, я тоже развернулся и пошёл по делам. Мне предстоял ещё час усиленной работы по вечернему кормлению и доению моих животных. Работа привычная, которая напрягает мускулы. И мне она сейчас была очень нужна, потому что я готов был всё крушить — настолько острую боль чувствовал оттого, что Серёжа не мой и никогда им не будет.       Обычно под конец рабочего дня всегда уставший, потому вечером еле ползаешь возле скотины. Траву набираешь небольшими порциями, чтобы заложить в ясли, комбикорм свиньям носишь небольшим ведёрком — сил нет напрягаться. А сейчас было всё наоборот. Всю траву перенёс в два приёма, хотя обычно делаю это за четыре-пять. Ведро взял самое большое. Во свиньи обрадовались. Это ж им всегда драться между собой приходится за еду, а сейчас попало в два раза больше. Корова, правда, наоборот — пострадала. Не было у меня сейчас нежности в руках, потому, как только она вздумала ногой пошевелить, чтобы устроиться поудобнее, я так рявкнул на неё и так прижал к стенке, что она ещё долго не смела сдвинуться с места — даже после того, как я ушёл. А успокоили меня, как это ни смешно звучит, яйца. Пошёл в курятник собрать их. Этот товар, как известно, очень хрупкий. У меня же в руках было столько дури, что я просто раздавил одно из них. Стою со стекающим по пальцам белком и как давай ржать. Если бы кто увидел со стороны, подумал бы — с ума мужик сошёл. А это была истерика, после которой мне полегчало. Смог расслабиться, ушла эта злость и напряжённость мышц. Даже остальные яйца перекочевали в корзинку целыми и невредимыми.       В дом зашёл почти спокойным. Принял душ, зашёл на кухню, хотел ужин себе сделать, но аппетита не было. Выпил чашку молока и лёг спать. Вчерашняя бессонная ночь сказывалась. Уснул я практически мгновенно.       Утро выдалось на удивление бодрым. Вот что значит здоровый сон! С утренними хлопотами по хозяйству управился тоже быстро и без напряга. Сел завтракать уже привычной для себя в отсутствие жены яичницей. А вместе с тем строить планы на день.       Во всём это утро было похоже на любое другое утро в моей жизни, если бы не один маленький нюанс — фоном его были постоянные мысли о Серёже. Первым делом я вспомнил вчерашнюю свою вспышку ревности и злости. Теперь, когда эмоции немножко поулеглись, я смог проанализировать происходящее. Ну что же, ревновать — это естественно для влюблённого человека. Злиться — тоже. Но ни к чему хорошему ни злость, ни ревность не приведёт. Нужно искать выход. А вот выхода-то и нет, кроме как просто перестать ревновать.       Ха! Легко сказать — перестань ревновать. А попробуй не ревнуй, если любишь, если хочешь, чтобы этот человек был только твой, и делить ни с кем не хочешь его. Только я хотя и был влюблён по уши, как говорится, всё же трезвость ума сохранил. Серёжа не мальчик — взрослый мужчина. И он выбрал себе такую жизнь. По доброй ли воле, или так обстоятельства сложились — это уже не важно. Вряд ли его нужно спасать от этого. Если бы ему было восемнадцать, тогда да, но не в тридцать.       Я же выбрал себе совершенно другую жизнь. У меня жена и дочь. Я ответственен за них. И я люблю обеих. Может, с женой и нет страсти, но за более чем двадцать лет, что мы вместе, она ведь стала мне родной. Потерять её — это потерять часть себя. А смогу ли я быть счастлив после этого?       Итак, на одной чаше весов моя любовь и страсть к Серёже, на другой — моя старая жизнь. Как и следовало ожидать, они были в равновесии. Чувства к Серёже были столь сильны, что даже многолетняя привычка и любовь к жене и дочке не смогли перевесить их. Выбор нужно было делать умом. И я сделал его в пользу семьи. Отчасти это было продиктовано моими обязательствами перед ними, а отчасти, возможно, из-за трусости. Я боялся, что Серёжа меня не любит и не полюбит так, как я его люблю. А страдать и испытывать каждый раз боль ревности, которую я испытал вчера, я не хотел. Конечно, мне будет больно, когда мы расстанемся, но время лечит. Со временем всё пройдёт, всё забудется. А останется только память о такой неожиданной и такой сильной любви, что мне подарила судьба в моём возрасте. Ещё не в преклонном, но и не в юном уже.       Как это часто бывает, после принятия решения мне сразу стало легче и спокойнее. Я знал, что меня ожидает дальше, и морально приготовился к тому, что, когда он уедет, я буду страдать. Но сейчас-то он ещё не уехал, он здесь. И я проведу с ним это время, сколько бы его у меня не осталось. Кажется, он говорил, что приехал на неделю. Сегодня лишь третий день его пребывания в селе.       Я взглянул на часы. Половина девятого. Серёжа наверняка ещё сладко спит. Чем же мне занять себя? Вот, нужно поехать скосить остальную траву. Синоптики вроде бы обещали сухую погоду. Два часа занятости мне обеспечены, потому не придётся глаза мозолить, глядя на соседский дом в ожидании, когда появится Серёжа.       Вернулся я с чувством удовлетворения от выполненной работы, а меня ещё и вознаграждение ожидало. Серёжа, услышав, что я грохочу трактором, пришёл поприветствовать меня.       — Ты ранняя птица, — шутит он. — Думал, хоть сегодня не буду скучать утром, а тебя и след простыл.       — А ты скучал? — не смог удержаться я от вопроса, просто не веря в своё счастье.       — Конечно, скучал! — сказал он с каким-то недоумением. Мол, неужели ты сомневаешься в этом?       — Ну извини, если бы я знал, что ты рано проснёшься, взял бы с собой, — радовался я встрече с ним и ещё больше тому, что он скучал, а значит, тоже думал обо мне.       Серёжа всю жизнь прожил в городе, жизнь в селе была для него в диковинку, много того, что сельские дети знают сызмальства, он видел впервые, но проявлял интерес, как ребёнок.       — А что это у тебя за штуковина прицеплена к трактору? — спросил он, рассматривая косилку.       — Этой штуковиной я кошу траву.       — А как она работает?       — Отойди, сейчас покажу.       Я залез в трактор и продемонстрировал принцип работы косильного агрегата, прокатив по газону. Конечно, такой низкой травы этот агрегат не берёт, но всё, что выросло чуть выше газонки, легло ровным слоем.       — Хороший агрегат. Только уж больно громкий.       — Во всём есть свои плюсы и минусы, — заметил я философски. — Зато производительность хорошая, и сильно облегчает труд.       Я уже поставил трактор на место и позвал Серёжу в дом.       — Серёжа, пойдём. Я кушать хочу. Составишь мне компанию?       — С удовольствием. Вчера вареники были вкусные. С картошечкой…       — А с творожком хочешь попробовать?       — Хочу. И ещё хочу…       — Может, с ягодами ещё хочешь? Жена и такие сделала, — перебил я его, откровенно уже смеясь. Я ведь понял, на что намекает Серёжа, говоря «ещё хочу», но не дал ему сказать, как он вчера меня перебил, не дав сказать то, что я намеревался.       — Да, и с ягодами тоже, — засмеялся он тоже, поняв, что это моя маленькая мстя ему.       Конечно, одним обедом мы не ограничились. Если уж быть точным, то начали мы как раз не с обеда, а с его «хочу». Не успел я ещё и дверь прикрыть за собой, как Серёжа набросился на меня с поцелуями. Он так спешил, что мои пуговицы от рубашки разлетелись по всей комнате.       — Да не убегу я никуда, — смеялся я, счастливый, что он всё это проделывает со мной. — Дай мне хоть в душ сходить.       — Позже, я очень проголодался, — с такой же страстью срывал он мои штаны. — Не могу ждать…       Если честно, то я волновался, что у меня не получится. Я ведь за два дня столько израсходовал спермы, что не уверен был в своих силах. Но в них был уверен Серёжа. И не напрасно, потому что его бешеный темперамент подстёгивал меня всё сильнее, и уже через пару минут мой член не просто достаточно окреп, а просто изнывал от желания проникнуть в него.       Как всегда, словно из ниоткуда появились презерватив и смазка, и ещё через минуту Серёжа, сидящий на моём члене. Он плавно двигался, в среднем темпе, доставляя нам обоим неземное наслаждение. Я подначивал, гладил его бёдра, подрачивал его член, приподнимался, чтобы найти и поцеловать его губы. Это было так хорошо, так невыносимо сладко, что, казалось, ещё капля таких же сильных и положительных эмоций — и я не выдержу, просто умру. Но каждое движение было той самой каплей, а я не умирал, я лишь сильнее и острее ощущал наслаждение. Я любил… Меня сейчас любили… И я был счастлив…       — Люблю, когда ты вбиваешься в меня снизу, — сказал Серёжа, когда и мне захотелось уже прекратить эту сладкую муку.       — И я люблю…       Я вжался пятками в диван и немедленно выполнил его желание. Серёжа был уже без сил. Он упёрся руками мне в грудь и пристально смотрел в глаза. Не знаю, видел ли он меня в этот момент, но я видел сильнейшее наслаждение в его глазах, и этот вид пролился чистейшим бальзамом на мою душу. Его оргазм — вот что стало моей главной целью и моим главным желанием. Не мой оргазм, не моё наслаждение, а именно его. Я вбивался в него, пристально следя за каждым малейшим движением мимики на его лице, чувствовал любое, даже самое малое, и точно знал, как мне двигаться, чтобы добиться главной цели. И я добился её. Серёжа очень бурно кончал, рыча и скручиваясь в спазме оргазма. А про себя я бы даже не вспомнил, если бы не сокращения мышц его попки, которые просто выдоили меня. Я тоже забился в судорогах.       — Ты великолепен! — сделал мне комплимент Серёжа.       — Нет, это ты чудо! Ты заставляешь меня делать то, на что я считал себя в принципе не способным.       — Ты очень на многое способен, просто не знал своих возможностей. Теперь знаешь…       Потом мы сидели на кухне, кушали и строили планы на сегодняшний день.       — Ну что, сегодня едем по сено? — спросил меня Серёжа.       — Нет. То, что высохло, мы уже убрали. А то, что я сегодня скосил, должно ещё два дня сохнуть как минимум. Сегодня я планировал пол поменять в сарае. Вчера ведь материал закупил. Можно приступать.       — Тебе помочь?       — Дополнительные руки никогда лишними не бывают, особенно в такой работе нелёгкой.       — А чем же она такая нелёгкая?       — А вот сейчас начнём делать — тогда и увидишь, чем.       — Тогда пойдём? Мне не терпится уже научиться чему-нибудь новому.       — Пойдём…       Мне было очень приятно с ним работать. Я чувствовал себя опытным и мудрым, потому что мне приходилось показывать и учить Серёжу. У меня дочка, некому передавать свой опыт и навыки. Вот был бы сын — тогда другое дело. Конечно же, чувства, которые я испытывал к Серёже, никак нельзя было назвать отцовскими, но вот ощущение, что я передаю свои знания родному человеку, было.       — Знаешь, Денис, когда я ехал сюда, я думал, что сбегаю от городской духоты. Планировал, что отдохну денёк-другой, заскучаю по цивилизации и опять сбегу в город. А оказалось, что в селе так интересно. Тишина и спокойствие расслабляют, неспешный ритм жизни успокаивает, и сколько всего нового я познал. Вот, даже ёжиков видел. Уже молчу, что находиться возле тебя — это сплошной мастер-класс. А есть хоть что-то, что ты не умеешь делать?       — Конечно, есть! — засмеялся я, довольный похвалой, и начал перечислять, загибая пальцы на руке. — Я не умею управлять самолётом, не умею вязать на спицах и… плохо разбираюсь в компьютерах.       — А крестиком вышивать умеешь? — решил он подколоть меня.       — Крестиком умею…       — Что, правда умеешь? — не поверил он.       — Представь себе! Папа научил.       — Ты гонишь…       Я рассмеялся, глядя на его реакцию. У него явно челюсть отвисла от такой информации. Потому я и рассказал эту историю. Когда мой папа женился на маме, они были мало знакомы, практически не знали ни друг друга, ни друг о друге, поскольку даже общих знакомых не имели, чтобы те могли что-то рассказать. Однажды мама вернулась с работы и увидела, что её молодой муж сидит возле окна и вышивает рушник, начатый ещё её покойной мамой, то есть моей бабушкой. Удивилась ужасно.       — Как? — говорит. — Ты же мужчина. А мужчины не умеют вышивать.       — А я в школе научился, на уроках труда. Сейчас же мне нечем было заняться, вот и решил немножко вспомнить это дело.       Видимо, папа застеснялся, что любит такое не мужское занятие, и больше за вышивку не брался. Но случилось несчастье. Он работал на стройке и, когда монтировали плиты перекрытия, травмировал большой палец на ноге. Я не помню, что точно там произошло, кажется, что краном плиту просто аккуратно положили ему на палец. Кость первой фаланги оказалась измельчённой в порошок. Операцию сделали. А потом палец очень долго не заживал. Несколько месяцев папа провалялся в кровати. Боли были сильные. И чтобы отвлекаться, он снова взялся за рукоделие. Мы маленькими ещё были с сестрёнкой, ну и обезьянничали, делали то, что он. Так я научился вышивать крестиком.       — Ну ты даёшь, Дэн! — только и смог сказать Серёжа.       — Так Серёжа, с полом покончено! — довольно я произнёс, когда был забит последний гвоздь. — Спасибо тебе за помощь. Без тебя мне бы пришлось с ним два дня возиться.       — Обращайся…       — Пойдём выпьем кофе, перекусим чего-нибудь, и я пойду кормить свою скотину.       — Но сначала ты утолишь ещё один мой голод…       — Вот ты неугомонный, — засмеялся я.       — Пойдём на чердак. Там так приятно пахнет сеном, — предложил Серёжа.       Естественно, я не мог ему отказать.       За три дня, что я провёл с Серёжей, трахаясь как кролик, мой организм, видимо, успел перестроиться, и я уже легко возбуждался, и мой дружок вставал даже при малейшем намёке, что Серёжа хочет.       — Ой, забыл сказать. Сегодня Миша опять баньку готовит. Приглашал тебя тоже.       — Да? — переспросил я, с трудом сдерживая иронические нотки.       Меня снова неприятно пронзила ревность. Я пытался забыть о том, что Миша существует, пытался выбросить из головы то, что Серёжа его ублажает, а вот сейчас такое прямое напоминание едва не заставило выдать себя с головой. Но нет, я же принял Серёжу таким, какой он есть, зачем усложнять всё.       Даже не представляю, каким чудом мне удалось сохранить самообладание.       — И я приглашаю, — дожал Серёжа.       — Уж и не знаю, что сказать, — смутился я оттого, насколько явно в голосе Серёжи уловил ноту просьбы. Я ему нужен был, и я это почувствовал.       — Я тебя не тороплю и не заставляю. Просто подумай. Если захочешь — приходи.       — Я приду, — пообещал я.       В баню я пошёл, конечно. Не мог не пойти. В ушах постоянно звучало: «И я приглашаю». Мишу, конечно, мне не хотелось видеть, я даже днём с ним разговаривать не мог, как раньше. Ограничивался только коротким «привет», «пока», «как дела?», «нормально». Всё перед глазами стояла картина, когда он говорит, что Серёже заплачено и мы можем делать с ним всё, что захотим. Так и хотелось сделать в ответ какую-нибудь гадость, чтобы ему было так же неприятно, как мне неприятно было увидеть ту сцену. Только я уже давно не мстительный мальчик, который всегда хочет оставить последнее слово за собой. Я понимал и, что, наверное, главнее, принимал реалии жизни таковыми, какими они были. А в том реале, что мы втроём находились, Серёжа был проплаченной шлюхой, Миша платил, а я всего лишь влюбился не в того, в кого следовало. Поскольку изменить эту реальность я не мог, а если быть до конца честным с собой, то не хотел, потому что боялся последствий, то мне оставалось только вместе с этой реальностью принять всех её участников такими, какими они были, в том числе и Мишу.       Задушив в себе ревность и злость на него, я шёл на встречу с Серёжей, а Миша, как и в первый день, был для меня просто досадным дополнением, от которого я не мог избавиться, но которое мог довольно успешно игнорировать.       Миша, наверное, понял, что Серёжа не совсем безразличен мне, потому вел себя намного корректнее и сдержаннее. Не грубил, не унижал парня, относился, как к хорошему знакомому.       Настроение у меня улучшилось от этого, потому я провёл этот вечер, наслаждаясь. Помня, как в прошлый раз понравился нам танец, Серёжа станцевал ещё два раза для нас. Оба раза закончились сексом на троих. Сначала я напрягался, ревновал, но, видя, что Серёже хорошо, что он получает удовольствие оттого, что сразу два мужчины имеют его, я смирился. К тому же Серёжа, как всегда, был на высоте и дарил мне просто неземное наслаждение минетом или тем, что позволял использовать свою попку.