***
Долгое время мы молчали, вспоминая начало этого дня. Оно казалось таким далёким. Мы стояли у входа в Большой зал, едва касаясь друг друга рукавами мантий. Зачем? — Имей в виду, она спрашивала, не пострадал ли ты, — ровным голосом проговорил Регулус, не глядя на меня, — потом, когда ты… ушёл. Брат взглянул на меня, но тут же снова отвёл глаза. Надменно вздёрнул подбородок, что означало, что он несколько растерян, раздражён, и пытается скрыть это. — Ты лжёшь, — коротко ответил я и добавил, не скупясь на сарказм: — или же она сожалела, что меня не убили? С равнодушным видом я заправил прядь за ухо и ухмыльнулся. — Не смей! — взорвался Регулус, схватил мою мантию, — она так не думает! Не смей так говорить! Ты не оправдал её надежд, но ты её сын и… — Поверь, мне сегодня уже говорили, что я чей-то там «позор»! — оборвал я брата, смерил его холодным взглядом, под которым он нехотя отпустил меня, — ты всегда на её стороне. Ты хоть что-то сам сказать можешь?! — Она моя мать, — процедил Регулус, возвращая мне ледяной взгляд, отвернулся. — И твоя. И она права. Я думаю, что она права! Я просто с ней согласен! Что ты на это скажешь? Я усмехнулся. Мы особо никогда не ладили, если только в раннем детстве, а когда мне исполнилось одиннадцать, Регулус стал любимым сыном моих родителей. Хотя иногда он проявляет зачатки братской солидарности. — Почему тогда ты соврал про начало занятий? Не терпелось избавиться от меня? — спросил я, сжав плечо Регулуса и легко тряхнув его. — Я просто не люблю, когда вы ссоритесь, — буркнул брат, передёрнул плечами и, сбрасывая мою руку, обижено воскликнул: — Мерлин! Конечно, мне было не по себе! Ты что думаешь… — Регулус серьёзно посмотрел на меня, — Сириус, она ведь реально тебя выжжет с гобелена, если ты продолжишь… — А плевать я хотел на мамочку и её гобелен, — с выверенной жестокостью отозвался я, страдальчески скривил губы, — и… ты подумай, не стоит, знаешь ли, так вслушиваться в её высокопарные речи. В них есть хоть немного смысла?! К тому же, ведёшь себя как маменькин сынок! — Пусть так! — упрямо заявил Регулус, поморщился, — зато ты не такой. Ты разбил матери сердце… Я долго смотрел на брата и, наконец, медленно сказал: — Нельзя разбить то, чего нет. — Эй, Бродяга! Из Большого Зала вышли Джеймс и компания. Увидев меня и брата, Сохатый чуть замедлил шаг и вопросительно наклонил голову. — Мы уже всё, — сообщил я, и Регулусу не оставалось ничего другого, кроме как еле слышно фыркнуть и слиться с толпой выходящих из дверей учеников. Я несколько секунд смотрел ему вслед, потом повернулся к Джеймсу. Тот висел на Римусе, заговорщически улыбаясь. — Ты ведь уезжаешь сегодня, да, Лунатик? Надолго ли, Лунатик? — громко спросил он нарочито невинным тоном и добавил, понизив голос: — Куда пойдём на этот раз? Прошвырнёмся по Хогсмиду или в Запретный Лес рванём? — Вы… — Римус закачал головой, приложив кулак ко рту, тщетно пряча смущённую улыбку, — я уже говорил вам, вы совершенно не обязаны… — Ну, Лунатик, ты хочешь лишить нас веселья? — рассмеялся я, пытаясь пересилить неприятное послевкусие от семейных разговоров, взлохматил нашему дорогому оборотню волосы и громко добавил, — Мы будем скучать по тебе, Лунатик! Мы, всё ещё посмеиваясь, двинулись по коридору. — Да и всё прекрасно! — закивал Джеймс, азартно сверкнув глазами, — пока никого из нас не покусали, даже вон, Хвоста… Краем глаза я кое-что заметил, и попридержал Джеймса за локоть. А сам сделал несколько шагов и чуть качнул широкую дверь в Большой Зал. И едва успел перегородить дорогу сбегающему, подобно тени, Снейпу. — Ты… — со свистом выдохнул он и вскинул волшебную палочку, явно намереваясь наслать на меня какое-то заклятие. — «Экспеллиармус!» — шепнул я, и палочка улетела куда-то мне за спину. Я не видел куда, я пялился на Снейпа. — Молодец, Хвост! — послышалось из-за спины одобрительное восклицание Джеймса, — Лонгботтом через год выпускается, ты будешь пробоваться на вратаря? — Нашёл, где прятаться… опять таскаешься за нами, вынюхиваешь, Нюниус… — протянул я, с раздражением и затаённым любопытством глядя на его до белизны сжавшиеся кулаки. — Ты хоть знаешь, что подслушивать плохо? И…опасно. Снейп сглотнул, чувствуя себя загнанным зверем, мягко отступил на шаг, но упрямо прищурил глаза. — Ты ошибаешься, если думаешь, что тебе всё сойдёт с рук, Блэк! — угрюмо прошипел он и дёрнул подбородком, заставив качнуться тонкие пряди, — я всё расскажу… Мы будто продолжали тот разговор, после первого урока. Я лениво вздёрнул бровь. Снейп оскалился, болезненно реагируя на немую насмешку, тяжело втянул в себя воздух. Тут Джеймс неожиданно протиснулся мимо меня и встал перед Снейпом, уперев руки в бока. — Слышь ты, Нюнчик, — грубо начал он, — ты что-то в последнее время больно смелый, суёшь свой сопливый нос, куда не следует, несговорчивый стал, места не уступаешь… — Джейми, ты что, больной или беременный, чтобы тебе места уступали? — не удержался от подколки я. Мерлинова борода, Джеймс, не ломай мне кайф… — Ну… смотря какие… — ухмыльнулся Джеймс, проигнорировав недовольство в моём голосе, и возвысил палец. — Распустил тут… перья! Много ты о себе возомнил? А на самом деле? — с яростью выплюнул Снейп, тут же перекинувшись на Джеймса, и весь задрожал от еле сдерживаемой злости, — а на самом деле ты просто заносчивая мразь! Никчёмный павлин, Поттер! Только выёбываться и умеешь! И пусть Эванс сама решает, с кем ей сидеть! Эванс, Эванс… вы двое вообще о чём-то другом говорить можете?! — Павлин, говоришь? — Поттер грудью пошёл в атаку, зажимая Снейпа к стене, — а как на счёт тебя, Нюниус? Давай узнаем, что ты за птица? Полетать не хочешь? Или перьями обрасти?! — Что за шум, мальчики? — издали послышался приятный благодушный голос. Я обернулся и увидел Слизнорта, на лице которого появилось озадаченное выражение, — Надеюсь, вы не думаете ссориться? — потом он перевёл глаза на меня и расплылся в приветливой улыбке, — А, Мистер Блэк! Вы, смею полюбопытствовать, всё так же отказываетесь посещать мои вечерние чаепития? Ваш брат весьма приятно проводит у нас время! Как когда-то и ваша драгоценная матушка. Что ж… — лицо профессора погрустнело, — Ваше право, ваше право… но помните, мои двери всегда открыты для вас… — он натянуто улыбнулся и вскинул брови, — так что же тут… Джеймс отступил на шаг, опуская палочку. — Мы просто разговариваем, профессор, — сказал он немного разочарованным голосом, — ничего… Он не договорил, развернувшись от толчка. Снейп, рванувшись вперёд, сильно задел Сохатого плечом и вырвал у вжавшего голову в плечи Хвоста свою палочку. Рявкнул на замешкавшегося младшекурсника: — С дороги, мелочь! Бедный мальчишка выронил свою волшебную палочку и бросился наутёк от страшного старшекурсника. Не удивительно, что Снейпа половина школы не любит, уж больно он неуживчив. — Кажется, вы закончили? — безэмоционально проговорил Люпин, всё это время стоявший у противоположной стены коридора. — О, ну не смотри так укоризненно, Лунатик, — фыркнул я, — мы даже ничего ему не сделали. Римус открыл рот, будто хотел мне возразить, а потом странно усмехнулся. — Не, вы это видели?! — возмущённо воскликнул Джеймс, потирая плечо, — придурок! На последний урок Римус не пришёл. По официальной версии он отбыл к своей больной матушке или тётушке, но в реальности — прохлаждался в больничном крыле. Хотя нечего ему, конечно, светить чёрными синяками и белёсыми шрамами, которые стали намного заметнее в преддверии полнолуния. Как назло, последний урок был скучнейшим: история магии с когтевранцами. Я сонно смотрел то на прозрачный костюм профессора, с прозрачными же карманами и пуговицами, то на Джеймса, увлечённо славшего записочки закатывающей глаза Эванс. Сам же развлекался тем, что складывал из пергамента сов, заставляя их летать по кабинету, в том числе и сквозь профессора, легко поигрывал палочкой, мимоходом опрокидывая чернильницы особенно ботанистых когтевранцев прямо на исписанный пергамент. — Сириус… Сириус Блэк… Я вздрогнул, обернулся и увидел кудрявую девочку-когтевранку, сидевшую позади. — Что? — Ты не мог бы…— она хлопнула глазами, немного покраснев, поджала губы, но потом опомнилась. — Полагаю, у тебя есть запасное перо? — Перо? Да, сейчас, — ответил я и передал ей, — только… эм… проверь сначала, а то вдруг это перо «ошибка на ошибке и ошибкой погоняет»? Мы как-то сделали такое с Сох…с Джеймсом. Я улыбнулся, вспомнив недавний прикол. Лично я был за то, чтобы подложить парочку таких перьев директору. — О, спасибо, кажется, оно самое обычное… — сказала девушка, чиркнув что-то в углу пергамента. —Эй, это прозвучало немного грубо! У меня ничего «обычного» не бывает, — возразил я. Когтевранка пробормотала какие-то слова извинения опустила глаза, смущённо поправив причёску. Я скользнул взглядом по её руке от локтя до пальцев и развернулся. Снова лёг на парту, подложив под щёку скрещенные далеко вытянутые руки. Пальцами начал выбивать какой-то незатейливый ритм по спинке впереди стоящего стула. Прикрыл глаза и почти заснул под монотонный бубнёж призрака. Перед глазами ярко встала картина. — Ты… — испуганно шипит Снейп и резво выставляет вперёд волшебную палочку. Длинный рукав мантии взметнулся и сполз, оголив полоску кожи. Запястье, бледное и костлявое… такое хрупкое, почти страшное. Кожа кажется ослепительной на фоне чёрной мантии. Скучно…***
Я бездумно валялся на кровати, раскинув руки и пиная ногой тёмно-красный полог. В ушах ещё звучал укоризненный голос МакГонагалл: «Вам уже не по десять лет, чтобы вымещать эмоции на вещах! Надеюсь, мне больше не придётся снимать за это баллы, мистер Блэк! Очень надеюсь!» Надейтесь… этот кляузник… он не даст расслабиться, это уж точно. Приподнял голову, когда хлопнула дверь спальни. — Римуса только что увели, — возбуждённым шёпотом сообщил Хвост, взявший на себя дежурство у Больничного Крыла. Джеймс последний раз звонко щёлкнул, оттянув мизинцем щеку, показал Хвосту большой палец и набросил на плечи мантию-невидимку. Повертелся, красуясь, посмотрел на меня и Петтигрю. — Хвост, превращайся. Втроём мы под ней уже не поместимся. Я улыбнулся. Наконец-то развлечение… — Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс… — Заткнись, Сохатый, у тебя нет ни слуха, ни голоса! — Эй, чья бы корова мычала! Я слышал, как ты поёшь в душе, Бродяга! — Заметь, я в душе пою, а не по дороге к Гремучей Иве. У-у, замолчи, не терзай мои уши этими бездарными звуками! — Бездарными?! А, ну-ка, вместе: ХОГ-ВАРТС, ХОГ-ВА…. агхм… ладно… ладно! Всё, я понял! Больше не буду. Джеймс смеялся самозабвенно и заливисто, запрокидывая голову. Так, как умел, наверное, он один. В общем-то, наша дружба началась с того, что мне понравился его смех, мои-то родственники никогда такого себе не позволяли. Да и Хогвартс действительно был «наш любимый» и, изучив за пять лет каждый угол замка, мы были его хозяевами. Я цеплялся за шею Поттера, чувствуя тепло его плеча и бедра, и свежий запах шампуня. Яблочный. Ночь и тишина ночных коридоров здорово растравляла нервы. Я подумал, как хорошо, что у Снейпа нет привычки к ночным прогулкам. Мы выскользнули на улицу. Близкая зима обожгла лицо, заставив передёрнуть плечами. Луна ещё коптилась где-то за деревьями, а значит Римус в эти минуты одиноко сидел на узкой кровати в Визжащей Хижине, рассматривая расцарапанные своими когтями обои, и, наверняка, нервничал, прислушиваясь к звукам снаружи. На что он надеялся больше: на наше появление или на наше благоразумие? Во всяком случае, дойдя до Гремучей Ивы, Поттер без каких-либо сомнений первым сиганул в дыру, безнадёжно испачкав свою мантию. — И от крысы, оказывается, есть польза, — хмыкнул я вслед осторожно шмыгнувшему во тьму Петтигрю. Римус действительно сидел на кровати с подушкой и одеялом, тревожно обняв свои плечи, умудряясь выглядеть даже в такой обстановке примерным учеником и старостой. Он смотрел на нас, появившихся в полупустой комнате, как в первый раз: с неодобрением, благодарностью и удивлением, граничащим с неверием. Он всегда смотрел так. Я снисходительно фыркнул и, расшвыряв кучу досок у стены — их выбило из перегородки неимоверных ударом звериной лапы в первую или вторую ночь после того, как мы присоединились к Люпину в его ночном бдении, тогда мы ещё не думали, как бы покинуть Визжащуюю Хижину — достал недопитую в прошлый раз бутылку с огневиски. Опустошил её одним глотком, приятно отметив, как золотистая жидкость согревает горло, я с сожалением посмотрел на пустую стекляшку. — Дрянь, — высказался я, покачивая бутылку за горлышко. — Тогда зачем пьёшь? — хмыкнул Джеймс, он трансфигурировал из оставшихся досок кресла, точные копии тех, что стояли в гриффиндорской гостиной, и уселся с довольным видом, — Ну, что ж, подождём, дружище? Или думаешь, в эту ночь обойдётся. Хвост восхищённо воскликнул. Я ещё раз фыркнул. — Выпендрёж. — Колдосиноптики говорили ночь будет лунная, — безрадостно проговорил Люпин, бледный, с синяками под глазами — никаких шансов. Я даже пожалел, что огневиски кончилось, искоса взглянул на Джеймса. У нас будет целая ночь, чтобы попробовать напоить оборотня. — Я до сих пор не верю, что мы это смогли, — тихо произнёс Хвост, садясь на краешек алого кресла, втянул голову в плечи, — ну, превращаться и всё такое… — Ну, сам-то ты никогда бы до такого не догадался, Хвост, — со смешком протянул я, — и не провернул бы. — Это правда, — медленно согласился Петтигрю и пожал плечами, отвернувшись. — Но как мы бы обходились без нашего Хвостика? — развёл руками Джеймс, потянувшись, похлопал Петтигрю по руке, весело прищурился, — пришлось бы тебе, Бродяга, подползать к Гремучей Иве! Я поморщился, но потом тоже рассмеялся — уж больно забавная картина выходила. Мы ещё немного поболтали. — Гм… — я заёрзал на кресле, вспомнив кое-что, — слушай, Сохатый, у Старого Принца была дочь, не помнишь? Я что-то не могу никак припомнить… — У кого? — удивился Джеймс. — Ты его не знаешь? Ну, старик-затворник… Фредерик Принц. Умер недавно. — А, да… я слышал о нём пару раз от отца, но он, вообще, не очень-то с ним контактировал. Сам понимаешь… по его словам, Принц был жутким снобом, то есть… — Поттер покосился на меня, не договорив, но я всё понял: «такой же жуткий сноб, как и Блэки». Сохатый задумчиво взлохматил волосы и закончил, — но я никогда не слышал, что бы у этого чудака были дети! Ещё бы, ведь наш Нюниус полукровка. Не удивлюсь, что их не только выжгли с гобелена, но и не упомянули в завещании. Судя по одежде, которую носит Снейп, так оно и есть. — А чего ты вдруг заинтересовался? — спросил Джеймс, простреливая меня любопытным взглядом. Я пожал плечами и разворошил ногой трухлявую доску. — Да так… есть предположение, что Ню… — Превращайтесь! — перебил меня Люпин. Я удивлённо взглянул на него, а потом на потолок. Через мелкие дырки в крыше проникал почти невидимый белёсый свет. Петтигрю ойкнул и люмос от его палочки погас. В полумраке, тонкие нити лунного света стали заметнее. Они падали на аккуратно застеленную кровать, на которой Римус спал, если ночь выдавалась облачная. — Ну, чего вы ждёте?! — прорычал Люпин, натурально глухо и угрожающе прорычал. Его руки судорожно смяли хогвартское одеяло из спальни, почему-то жёлтое, пуффендуйское. Поттер пожал плечами и встал с кресла — Это, наверняка, чертовски больно, — произнёс он с сожалением глядя на Люпина, чьи светлые волосы стали мокрыми от пота, а черты человеческого лица уже почти утратили разумность. Послышался скрип петель — Петтигрю открыл дверь, но в нерешительности остановился. — Вы… вы же не останетесь здесь? — пролепетал он. Я посмотрел на бледное неуверенное лицо Питера, вжал пальцы в подлокотник кресла и перехватил его взгляд в сторону забившегося в конвульсиях Римуса, взгляд, полный суеверного страха. Вот ему-то совершенно не хотелось здесь оставаться. Мне ещё меньше захотелось вставать с кресла. — Эй, вряд ли Люпин себе простит твоё убийство, Бродяга, — негромко хмыкнул Поттер, дёргая меня за мантию. Я всё-таки встал. — Ну, если бы Лунатик бы не превращался, то он бы не был Лунатиком. И эта ночь не отличалась бы от прочих, — усмехнулся я, и мы с Поттером протопали к двери. Выходя на лестницу я обернулся и чётко увидел, как удлиняется нога Римуса, разрывая брючину и ботинок, тут же прерываясь мелкой серой шерстью. Это действительно восхищало, как тихий скромный Люпин превращается в кровожадного зверя. Джеймс ещё раз дёрнул меня за предплечье, а потом потянулся и захлопнул дверь прямо перед моим носом. Тут же из-за неё раздался яростный звериный вой. Мы поспешили к подземному ходу, чтобы выпустить нашего друга на свободу. Был ли сильный здоровенный оборотень, который с радостью носился с нами по полянам Запретного Леса, пугая зайцев, волков, так же серых как он сам, и единорогов — тем же самым человеком, каким был при свете дня спокойный и терпеливый староста факультета Римус Люпин? Глядя в горящие глаза зверя, я невольно гадал: его не захлёстывала жажда крови, он не воспринимал оленя, пса и крысу, как жертв, но понимал ли он, что это были мы, его однокурсники и товарищи? Вероятно, с заходом луны и превращением в человека у Люпина память не совсем отшибало, но он всегда виртуозно избегал вопросов о своей звериной ипостаси. Джеймс когда-то сказал, что Римусу просто неприятно об этом говорить, и что он хотел бы стать обычным волшебником, не скрывать шрамы от клыков Фенрира Сивого, не есть сырое мясо и спать по ночам в уютной гостиной, а не в одинокой хижине. Римус мог хотеть всё что угодно, но всё же я каждую нашу ночную прогулку радовался, что он не «обычный волшебник».