Самое настоящее проклятие

…зайди он дальше поцелуев. Проблема не в том, что он называет это чувствами, любовью. Я так думаю, за возвышенными словами люди часто скрывают нечто абсолютно противоположное, какие-то плохие намерения. Особенно если при этом они говорят складно и громко. Так же громко, как кричит о себе Блэк. Проблема в моём проклятом любопытстве, которое, если оглянуться на прошлое, не раз приводило меня к неловким ситуациям. «Он жаждет узнать, он приникает к источнику знаний» — говорил Люциус Малфой обо мне, когда был ещё учеником, по-женски поправляя светлые пряди, откидываясь в трансфигурируемом по своему вкусу кресле, имея ввиду, конечно, школьные знания, а не… желание протянуть руку и провести по вьющимся волосам Блэка. Только попробовать. Слово «попробовать» — маленький округлый взрыв на языке. В памяти, как лампочка, загорелась картинка усмехающихся и целующих губ гриффиндорца. Помрачение рассудка. Тяжёлый психотроп из списка запрещённых зелий (сравнение довольно неуместное — Блэк равнодушен к любым дисциплинам, не представляющим из себя глупое махание палочкой, какое же он, к Мерлину, зелье). Но правда в том, что в определённые моменты мне сложно было удержать свои мысли и хотя бы на долю секунды не представлять, как всё могло случиться, зайди он… Лили избегала разговоров со мной. Время от времени я поворачивал голову и видел: она сидит прямо, сложив руки на парте в замок, хмурится или слабо улыбается чему-то своему. Иногда тягостное молчание скрадывал тонкий голос Флитвика, объясняющего урок, иногда — шум за спиной от наших новых непредсказуемых соседей: сдавленные смешки, прешёптывания, скрипы, хлопки, шуршание. И всё было будто бы в порядке, как всегда — привычная рабочая обстановка. Но наступал момент, когда те и другие звуки исчезали, и тишина, словно плотное колючее одеяло, моментально падала между нами. И я со всей ясностью осознавал — прошло около четверти часа, а Лили так и не произнесла ничего, кроме нескольких коротких вынужденных фраз. Это уже не могло быть просто серьёзным отношением к учёбе или смущением перед Поттером и Блэком. После последней яростной отповеди Лили развернулась и с гриффиндорцами не говорила, но, когда Флитвик кратко резюмировал результаты домашней работы, она всё же укоризненно посмотрела на Блэка. Вернее, на его свиток, а потом на самого гриффиндорца. Его эссе было смято в комок, будто он собирался им подтираться, да и прочий пергамент на парте выглядел не лучше. Я с подозрительным недоумением уставился на острокрылую бумажную птицу рядом с массивной квадратной чернильницей Блэка и вспомнил его манипуляции с салфеткой. Лили потёрла подбородок и глянула поверх головы Блэка, о чём-то размышляя. Потом выдернула из стопки чистых пергаментов один лист и, сделав многозначительное лицо, бесшумно повернулась на стуле, заставив меня подвинуться. Её колено упёрлось в край моего сиденья. Она молча сунула свой пергамент под нос Блэку. Парень секунду смотрел вниз, поднял удивлённые глаза — на меня поднял (я в этот момент изучал пергамент, который ему дала Лили, совершенно гладкий и пустой) — перевёл взгляд на Лили, медленно поглаживающую большим пальцем значок старосты.  — Очень кстати, — нашёлся Блэк и, прижимаясь к парте в саркастичном поклоне, приложил ладонь к груди, — дорогая Мисс Староста!  — Ты всегда приходишь на помощь, Эванс! Глядя на такой великолепный дар, Сириус постарается писать аккуратнее! — прочувствованно произнёс Поттер, щурясь, от вползшего в оконную раму солнца, отчего его вид был ещё более насмешливым, а его слова казались сущим издевательством, хотя и были произнесены льстивым сердечным тоном. Лили фыркнула и вскинула подбородок, не снисходя до ответа. Через несколько секунд — на фоне Петтигрю, заикаясь и путаясь, отвечал на заданный Флитвиком вопрос, — она задумчиво полуобернулась ко мне и сказала: «О, у тебя "Превосходно", Северус». Я замер, глядя в глаза цвета майской листвы, потом кивнул, боковым зрением замечая какое-то быстрое плавное движение со стороны Блэка. Но в итоге он просто проскользил пальцами по краю парты в нескольких дюймах от спинки моего стула. Лили с недрогнувшим лицом отвернулась раньше, чем я произнёс ответную фразу, и разговор, способный разрушить мучительный непонятный холод, так и не начался. Я не мог понять, чувствует ли Лили неловкость, намеренно ли она так поступает или всё из-за того, что я сам никак не найду нужные слова? Как на зло, когда я собирался с мыслями и открывал рот, чтобы затеять ничего не значащую болтовню, тотчас же начинал пищать Флитвик. И Лили придвигала стул к парте, хваталась за перо, всем своим видом показывая, что внимательно слушает профессора. Но не мог же я поругаться с ней и не запомнить этого, если только кто-то не использовал на мне «обливейт»! Листая конспекты, я мрачно раздумывал: возможно, она всё ещё сердится из-за того, что несколько дней назад ей пришлось накричать на меня и Поттера. …Когда я дотронулся до её руки, она вскочила с вытаращенными глазами, краска бросилась ей в лицо, будто бы от быстрого бега, губы испуганно разлепились, дыхание стало прерывистым… Но это точно произошло раньше, чем явился Поттер и начал толкать меня и бить кулаком в спину. В конце концов, я додумался лишь до неясного, но тревожного вывода: Лили всё ещё не принимала ухаживания Поттера и вроде бы не выказывала признаки своей очарованности им, но всё же в последнее время она вела себя очень странно. В противовес непробиваемой неудобной тишине, царившей за нашей с Лили партой, гриффиндорцы чаще разговаривали, чем молчали. А даже если они замолкали, то не надолго. Меня преследовало обескураживающее сосущее ощущение, что после урока я не смогу припомнить ничего из того, о чём они говорили. Чушь. Бред. Болтовня. — …вчера она разошлась. Ла-ли-ла-ла! — Поттер весело бубнил о Полной Даме, вместо того, чтобы обронить пару веских слов о магии невидимости (внутренне я взвыл). Его энергичный голос становился громче, — …даже подумал: в Хогвартсе так много картин! Неужели ни у одного из нарисованных жителей замка не нашлось бы хорошего кляпа для общей знакомой? Я видел краем глаза, как он с силой откинулся на стуле и с самодовольным видом скрестил руки на груди. Блэк, уже минут десять лежащий на парте, шевельнулся и отметил, что хорошо бы для надёжности связать ей руки. Помолчав, он хмыкнул: — Как ты там сказал? На счёт Бинса. «Лишили Хогвартс зрелища…» Ты хочешь повторить? Блэк лениво растягивал слова, словно полные воды заключительные строчки своего эссе по пергаменту. Если они всерьёз говорили о кляпе для Полной Дамы, я мог бы передать эти слова Филчу — отложил перо и потёр слегка задеревеневшие руки — но я не был уверен, что они говорят всерьёз, а не просто молотят языками. Делая вид, что высматриваю что-то под стулом, я бросил короткий взгляд на снова замолчавшего Блэка. Солнечный свет расползался бледно-жёлтым квадратом по парте, касаясь руки парня, и — зимний, холодный, как надгробие — стекал вниз, за край парты, на каменный пол. Блэк положил голову на локоть, а локоть устроил между ворохом пергамента и раскрытым посередине учебником, с чернильницей наверху, чтобы страницы не переворачивались сами по себе, и смотрел стеклянными глазами в сторону окна. Я уцепился взглядом за книгу и изучал перевёрнутую схему взмахов палочки, ровно до того момента, как Поттер не стал поворачивать голову. Вернувшись к своему пергаменту, я до рези в глазах всматривался в увлечённое маленькое лицо Флитвика, но слух упорно ловил тихий шёпот Поттера за левым плечом, и слова профессора казались бессмысленым набором резких, высоких звуков. Вот бы… вот бы напомнить Блэку, но так чтобы это не выглядело жалобой или нытьём, о том, как он поступил с моим учебником по Чарам (должно быть, почти месяц прошёл с того дня). Сказать, что «эта штука» — будь то учебник, котёл, пергамент с рецептом, — все эти вещи гораздо важнее, чем он со своими безумными выходками. Он… болезненно переживает пренебрежение, как избалованный ребёнок, так ведь? Начинает злиться и кричать. Я мог бы сказать что-то вроде: ты украл у меня учебник и использовал мои заклинания, я буду помнить об этом до скончания времён! Я продолжал прислушиваться к тому, что нёс Поттер, и меня накрывали бесконечным валом, опутывали сетью незначительные факты повседневного существования мародёров. Мне вовсе не хотелось узнавать подробности нелёгкой жизни Питера Петтигрю, которого Поттер и Блэк часто называли Хвостом. Я слышал эту кличку и раньше. В памяти были свежи одинокие хлопки Петтигрю, когда Поттер отбросил сумку Бруствер к стене, и я невольно подумал: верное прозвище для того, кто играет роль восхищённой публики, «составляет компанию». Петтигрю, похоже, без капли смущения или недовольства отзывался на это прозвище. Я бы вряд ли так смог — это нужно совсем никакой гордости не иметь — но какое мне дело до отсутствующей гордости Петтигрю или цвета его носков! Если этот болван к пятому курсу едва освоил заклятие окрашивания мелких предметов, то что говорить о других заклинаниях, таких как анимагия или невидимость. К тому же, я всегда знал, что он жалкий червяк, выглядывающий из-за спин своих однокурсников с гаденькой, злорадной улыбочкой, падальщик, сосущий кровь из ран, пробитых кем-то другим… Скрип мела по доске напоминал смачный звук, который издаёт новая обувь. Я (с некоторой долей ослиного упрямства) убеждал себя: терпение, ещё несколько минут терпения… но, честно говоря, едва ли я мог услышать что-то важное в нескончаемых разговорах двух остолопов за соседней партой, если и проскальзывало нечто весомое, то оно тут же сметалось потоком бесполезной информации о хвостах, носках и кляпах. Блэк иногда многозначительно хмыкал, пару раз задевал ножки моего стула, кажется случайно, потому что не было продолжения, он не пытался каким-то образом заставить меня с ним заговорить. Поттер кусал свою ладонь, но всё равно прыскал смехом на весь кабинет, и это так било по заострённому слуху, что мышцы, отвечающие за ухмылку на моём низко склонённом лице, судорожно напрягались. Мельком, призраком отчаяния, вспомнился мой первый, «крайне результативный допрос» на счёт переполоха среди первокурсников с Гриффиндора, подробности которого тогда были известны только самим гриффиндорцам. И дальше — появление Блэка-младшего в компании других слизеринцев. Вероятно, с одной досады я завёл о нём речь. Единственный плюс заданного вопроса был в том, что Блэку-старшему явно была неприятна тема Регулуса. Иначе бы он не корчился и не кричал дрожащим голосом: «это не похоже на интересную историю». Про остальное говорить незачем. Поттер, квиддич, наглые глаза Блэка... Какая-то мысль зависла на грани, что-то связанное с Блэком, его недовольным задиристым голосом и ладонью, подпиравшей голову, но я ещё был слишком далеко в своих размышлениях, что бы уловить эту мысль. Блэк тыкает меня носом в моё происхождение. Честно говоря, и одного раза было бы достаточно, что б захотеть снести ему башку. Полукровка. Из его уст это и вовсе звучит оскорблением, на которое можно ответить лишь грязными ругательствами: может Блэк и самый гриффиндористый придурок, но у него чистая кровь, одна из самых чистых в Хогвартсе. Он просто попал на факультет, где это мало ценится, но все слизеринцы знают и про Блэка и про Поттера, не смотря на то, что последний — предатель крови и немногим выше каких-нибудь грязнокровок. Очередное хмыкание за спиной заставило меня вернуться в реальность. Я вяло дёрнулся и потрогал свою щёку. Наверное, это выглядит жалко — заранее придумывать оскорбления. *** Было ли это дерьмо результатом попыток делать два дела одновременно: улавливать то, что происходит сзади, среди балаболящих гриффиндорцев, и что происходит у доски и профессорского стола (ища «положительные стороны» сумасшествия Блэка, я не позволял себе отставать от официального хода урока)? Мантия с хлопком захлестнулась вокруг ног, когда я обернулся. Освещённый тусклыми факелами и одним большим окном в конце коридор был пуст, как лист пергамента, бескорыстно подаренный Блэку Лили. Бело-голубоватый свет пробивался сквозь лёд на окне. В верхних высоких стёклах сверкало небо. Я терялся в сомнениях. Смутная тревога исчезать не желала, а раздражение, как будто к нему применили «энгоргио», продолжало расти. То что сейчас было в моей душе — я бы назвал это чувство беспомощной яростью.  — Эй… Мой полный подозрительности голос подхватило неуверенное эхо. Оно успело затихнуть, а сердце отсчитало не меньше пяти ударов — ничего не происходило. Тени за поворотом оставались неподвижными, тишина давила на уши. Не доверяя этой тишине, я медленно втянул воздух сквозь зубы и, развернувшись, продолжил шагать по коридору. Было ли гигантское напряжение органов чувств, которое я испытывал на уроке, причиной того, что на полпути от кабинета до туалетной кабинки мне начало мерещится что-то? Отзвуки шагов, взгляды в спину, это пробивало на холодный пот и заставляло ежеминутно оборачиваться. И я почувствовал себя слегка сумасшедшим. В уборной для мальчиков напрягающая тишина распалась на множество мелких отрезков. Каждый из отрезков тишины кончался звуком ударяющейся о раковину воды и длился до тех пор, пока новая прозрачная капля не нависнет над белой керамической чашей, на секунду поймав отблеск тусклого освещения. Я подошёл к первой раковине и закрутил кран — теперь в комнате стало тихо. Где-то хлопнула дверь, еле слышно сквозь толщу стен. Не отходя от раковин, я искоса посмотрел на приоткрытую дверь туалета. В тонкой полосе я мог видеть часть противоположной стены, утеплённой длинным зелёным гобеленом. Чёрт, надо успокоиться. Гордость и расшатанные нервы мучительно боролись в моём существе. В застывшем существе, прилипшему рукой к мокрому вентилю. Здравый смысл пока оставался в стороне от этого спора, он не знал чью сторону принять. Успокоиться. Но ведь ничего действительно плохого выйти из этого не могло, так что, отлепившись от раковины, я поднял палочку и тихо — будто меня слышали не только унитазы и канализационные трубы, или будто они могли сказать мне, что сейчас я выгляжу лохом — произнёс заклинание. Дверь захлопнулась и магическим образом запечаталась, отрезав меня от созерцания неподвижного летнего пейзажа на гобелене. Сбросив с себя оцепенение, я смог заняться делом, за которым, собственно, сюда и пришёл. Быстрые звонкие шаги. Мгновение тишины и почти сразу — мощный удар в дверь. От неожиданности я вскрикнул и выпустил мантию из-под рук. Она, скрученная на животе, развернулась и скрыла ноги и приспущенное бельё. Никто, понятное дело, не будет преследовать кого-либо с благой целью, но процентов на девяносто я был уверен, что преследование мне только мерещится. Мучиться в сумасшедших догадках, однако, мне пришлось недолго. Когда я копошился с одеждой, за дверью прозвучал сбивчивый приглушённый голос:  — Ты что, заколдовал дверь?! — негромко удивился Блэк, — за… забаррикадировался?! Я выскочил из кабинки, едва не влетев в одну из раковин и убедился, что моё заклинание на месте. Поглядел на простую белую дверь, за которой всё громче звучали возмущённые вопли, и чуть не рассмеялся от облегчения, оно накатило, как волна на песчаный берег, и накрыло меня с головой. Неясные тени, подавляющая подозрительная тишина, и даже мои мысли о близком сумасшествии — всё это обернулось всего лишь сумасшедшим Блэком, злом прекрасно мне известным. Ни больше, ни меньше, грёбанным извращенцем, любителем трогать чужие вещи и части тела и… если бы я не заколдовал дверь, он что, просто бесцеремонно ввалился бы сюда и смотрел бы своими наглыми глазами, как я ссу?  — Эй, открывай, я знаю, что ты там! — возопил Блэк, слишком громко, чтобы можно было думать о чём-то кроме его крика, — Эй, ты меня слышишь? Это не твой личный туалет, Снейп! Я раза два прошёлся по влажному полу вдоль раковин с палочкой в руке, размышляя как поступить. Очень соблазнительной была мысль не отпирать до последнего, запечатать дверь ещё парочкой заковыристых заклинаний, сесть на край унитаза и с упоением послушать возмущённые крики Блэка. Но с таким же успехом можно было сказать, что это он меня запер в уборной для мальчиков, ведь в таком случае я бы дожидался, пока ему надоест стучать в дверь, и он свалит. Учитывая, что Блэк чёртов прогульщик, да и хренов везунчик, существовала неприятная вероятность просидеть здесь, в компании унитазов, по крайней мере до конца урока. Он уже в полную силу барабанил в дверь и вдруг замолк, заставив меня развернуться с плохим предчувствием.  — Ну хорошо, — произнёс он злым запыхавшимся голосом, — я просто её вышибу! Он не успел произнести заклинание и, наверное, не успел даже взмахнуть палочкой. Дверь с треском распахнулась, повинуясь моим чарам, и я выпалил, целя прямо в застывшую в проёме тёмную фигуру Блэка:  — Импедимента! Удивлённого гриффиндорца снесло как бесшумным порывом ураганного ветра, и я временно потерял его из вида. Но зато хорошо расслышал удар и короткий хриплый стон, как будто кто-то выдернул пробку из бутылки, и из неё с шипением вырвался воздух. Блэк снова стонал. В моём мозгу что-то перемкнуло, что-то безумное заставило меня выбежать в коридор наставить на обмякшее тело у стены палочку и несколько раз громко, яростно кринуть:  — Я убью тебя! Не суть важно какое заклинание я пустил следующим, смертоубийственное или нет — Блэк коротким рваным движением палочки со свистом рассёк воздух у самой груди. Раздался звонкий щелчок, волна магии ударила в каменный пол, оставив на нём несколько чёрных клякс.  — Чокнутый! — выдавил из себя Блэк и сжал голову, упираясь лбом в колено. Видимо, сбитый заклинанием, он стукнулся головой о стену. Палочка осталась у него в руке, но теперь прижималась к виску и смотрела кончиком в потолок. Беспечно и заносчиво как всегда. Я уставился на его руки, запутавшиеся в волосах, а потом и перевёл взгляд на свои голые лодыжки. От спешки мантия кое-где задралась. Всунув палочку в подмышку, несколькими быстрыми движениями я привёл мантию в порядок. Прикусил щёку с внутренней стороны, когда ткань, залезшая в трусы, змеёй скользнула по заду. В какой-то момент Блэк перестал кривить лицо и посмотрел на меня исподлобья. Он начал подниматься. Я переступил с ноги на ногу и бросил нервный взгляд в сторону, смутно ожидая заметить в конце коридора ухмыляющегося Поттера — его там не было. В последний раз хлопнул по мантии, разглаживая её. Желание обязательно подраться подутихло, зато ясно вырисовалась необходимость вернуться в класс, поэтому я только негромко, но язвительно процедил:  — Это я-то чокнутый?! И посмотрел на Блэка многозначительным взглядом. Это выглядит омерзительно. То что он преследовал меня до туалета. Чтобы он там не замышлял — у него не вышло, и это я тоже имел ввиду, глядя свысока на вытягивающегося вдоль стены гриффиндорца.  — О, заткнись! Он скривил рот в усмешке и буркнул ещё что-то сдавленным голосом, прошелестев рукой по стене, но я уже шагал по коридору. Разумеется, краем глаза я следил за Блэком. Тот вскинул голову и с крайне независимым видом подошёл к двери туалета, что должно было меня убедить: именно посещение туалета было целью его разгуливания по коридорам, а вовсе не преследование меня. Если бы он тут же исчез в дверном проёме, мне легче было бы поверить в совпадение (но я всё равно не пожалел бы о заклинании пущенном в Блэка, и о любом заклинании когда-либо пущенном в него), но вместо того, чтобы войти парень тяжело опёрся о косяк и — я не увидел, но почувствовал каким-то шестым чувством — повернул голову мне вслед.  — Ты не вымыл руки. Его голос, на этот раз чёткий и ясный сбил меня с шагу. Это было самое идиотское замечание из всех возможных, так что против воли я остановился и взглянул на Блэка через плечо. Он действительно стоял у туалета и внимательно смотрел на меня. Я нахмурился и не придумал ничего лучше чем выпалить:  — Я… их вымыл! Здесь должен быть какой-то подвох… но какой? Спорить с гриффиндорцами — всё равно, что спорить с ослами. За всё время моего знакомства с придурками из львиного факультета у меня не было причин в этом сомневаться. Но, кажется, спорить с ослом уже входит у меня в пагубную привычку.  — Но они сухие, — возразил Блэк, и вид у него был какой-то… неодобрительный и одновременно самодовольный. — Ты ведь знаешь, что нужно мыть руки после туалета? Простые правила чистоплотности! Встретившись с ним взглядом, я поджал губы. Детский сад. Не заставит же он меня силой мыть руки с мылом. Умом-то я понимал, что самое лучшее сейчас развернуться и уйти по коридору… Блэк постучал по дверному косяку и весело спросил:  — На кой-чёрт ты заперся? Что ты вообще там прячешь от меня?! — Где? — не понял я, сохраняя на лице брезгливую равнодушную гримасу. Блэк дёрнул подбородком как бы от досады и убрал руки с косяка. И хотел подойти ко мне. И он хотел сделать что-то ещё: напружинился и вытянул руку перед собой. Я шагнул назад, чувствуя, как под подошвой опасно натягивается мантия, и тут же выставил палочку. Меня настигло смутное понимание того, что он имеет ввиду, говоря: «что ты там прячешь от меня». Ладони стали мокрыми и горячими, а палочка в руке — скользкой и ненадёжной. Блэк прыснул и засмеялся.  — О, Мерлин, мы же оба парни! Серьёзно, что у тебя такого под мантией, чтобы прятать от меня? Руки или ноги и… — встав в издевательскую позу, он, не договорив, обвёл меня тем самым развязным взглядом, от которого в горле образовывался ком, не дающий дышать. Ужасно долгим взглядом, я почти чувствовал, как его глаза вытапливают из моей кожи зелёный липкий налёт. Блэк посмотрел на потолок, как бы о чём-то вспоминая и протянул:  — Разве что у тебя три соска или что-то в этом роде… Он всё ещё посмеивался и сально ухмылялся. О, это доставляло ему удовольствие, примерять на себя маску грубого совратителя. Он снова попытался звериным рывком сократить дистанцию, чтобы оттянуть ворот моей мантии, потрепать по животу, как щенка. А у меня почти получилось разбить ему нос. — Не забудь, ты хотел сейчас отсосать мне! — рявкнул я, разогнувшись и перестав втягивать живот в нелепой попытке избежать прикосновений, до резкой боли в кисти сжал кулак. Оставалось только перестать пялиться на Блэка, развернуться и зашагать прочь, в сторону кабинета. На этот раз у меня всё вышло как надо.  — Хотел… помериться силой струи! — крикнул он мне в спину странным голосом через несколько секунд. Я не позволил себе обернуться, чтобы посмотреть на его лицо. На то как брезгливость заливает его лицо. Этот болван, конечно, не предполагал, что может оказаться «снизу», в качестве моей подстилки. Блэк плёлся за мной молча, хотел бы я сказать, что иногда забывал про его присутствие (нет)… на подходе к кабинету Чар он снова подал голос. — Хм…этот Эйвери. Я не впервые вижу его рядом с тобой, — сказал Блэк, ускоряя шаг, стремясь меня догнать. Может, от ходьбы его голос прозвучал взволновано. Это было неожиданно, но не настолько, как его замечание о моих невымытых руках. Я не остановился, продолжая мерить пространство быстрыми широкими шагами.  — Во-первых, он припёрся в библиотеку! — настойчиво воскликнул Блэк и его возглас отозвался эхом, но продолжал он уже тихо, быстро проговаривая слова, видимо, сгорая от любопытства (я чувствовал его пристальный взгляд), — ну, ещё тогда, когда ты послал меня, помнишь? Я помню... Во-вторых, вы довольно мило болтали сейчас перед уроком. Хотя он никогда не вмешивался, когда мы с Джеймсом… Блэк внезапно замолк — он уже поравнялся со мной и, не поворачивая голову, я мог краем глаза увидеть его профиль и как он беззвучно шевелит губами и встряхивает головой, будто пытается отогнать муху или назойливую мысль — но смысл несказанных слов был ясен. Я поморщился и понадеялся, что теперь-то он точно заткнётся, но Блэк провёл руками по мантии, нащупывая под тканью пояс и продолжил, растягивая слова, пытаясь скрыть появившееся в голосе раздражение: — Сейчас припоминаю: вы двое часто в кабинете вместе появлетесь, в перерывах в одной компании стоите, вот Эйвери подсаживается к тебе, как сегодня, — он снова помолчал, видимо, размышляя о собственной неудачной попытке сесть со мной за одну парту, — на обеде и ужине едите вместе…  — Тебе есть до этого дело? — наконец, недружелюбно оборвал его я, замедляя шаг перед последним поворотом, Блэк продолжал смотреть на меня с каким-то напряжением, — едим или ходим, учимся или спим мы вместе… — нервно сцепил руки в замок, — я хотел сказать… — с силой разцепил. И взмахнул ими, — Давай! завидуй, Блэк! У нас с Эйвери и кровати рядом! Буквально в двух шагах друг от друга! Я перестал смотреть на то, как Блэк пытается заткнуть большие пальцы обеих рук за спрятанный пояс, натягивая мантию, поднял глаза на его странное лицо, кривой усмешкой скрывая внутреннюю дрожь,  — К слову, Эйвери... Марк — вполне адекватный человек. Я как-то не замечал в нём извращенских поползновений!  — Адекватный? — моргнув, повторил Блэк, так будто запоминал это слово или искал в нём какой-то потайной смысл, потом надменно протянул, пожимая плечами: — а может, он… просто дурак. Не понимает своей удачи. Отвернувшись, я уставился на коридорную стену, и невольно принялся считать запертые двери до кабинета Чар. Я уже не мог точно сказать, о чём говорили Лили и Люпин, когда мы в троём шли с Древних Рун. Но Люпин точно говорил что-то о Распределяющей шляпе и о том, что не жалеет, что попал на Гриффиндор. Оставалась всего одна дверь до нужной. Я сдержался и не спросил: жалеет ли Блэк, что не попал на Слизерин, как этого можно было ожидать от представителя чистокровного рода волшебников. Хотя спросить хотелось. Он бы носил зелёный галстук и змею на груди, спал бы в кровати с зелёным пологом в одной комнате со мной и Эйвери, и обедал за сравнительно тихим и спокойным слизеринским столом. Он бы преследовал меня днём и ночью, и, в конце концов, я бы…  — Заходи, — сквозь зубы бросил я и кивнул в сторону двери. Блэк стоял неподвижно, заложив руки за спину, и пялился куда угодно только не на вход в кабинет Чар, это заставило меня повысить голос: — заходи, ты!  — С чего бы? — нахально спросил Блэк, не хватало только улюлюкания окружающих, — Мне и тут не холодно! — Ждёшь, пока я тебя попрошу?! — с чувством прошипел я, — или только рядом с Поттером ты такой выдумщик? Блэк машинально коснулся подбородка и растянул губы в бестолковой улыбочке. Битва наших взглядов могла продолжаться до пробуждения Мерлина. Бесполезно объяснять, что я не хочу видеть, чтобы люди сейчас обернулись на скрип двери и увидели меня и Блэка вместе. Даже если у них не мелькнёт и тени стрёмных подозрений, и они будут слишком далеки от разгадки моих унижений и мучений. Я зашёл первым и скривился, когда Блэк вторгся в кабинет прямо за мной, горячо дыхнув мне в затылок. Я едва удержал свою руку — она дёрнулась не то потрогать волосы, обожжённые дыханием, не то с размаху врезать Блэку под дых. Возвращаясь на своё место, он открыто улыбался и щурился. Его лицо слегка покраснело от удовольствия и, конечно, почти все ученики повернули головы, чтобы посмотреть на то, как Блэк энергичным летящим шагом проходит на своё место. Нет, на Слизерине ему не место.