Самое настоящее проклятие

Измученный и в конец смущённый Питер, кажется, только обрадовался, когда Джеймс ослабил хватку и убрал руки с его подрагивающих плеч. Непримечательные мальчишеские руки, не такие уж и мускулистые. Но игроки, схлестнувшиеся с капитаном команды Гриффиндора на квиддичном поле, думаю, немало удивлялись их силе и ловкости. Хотя дело, конечно, не в банальных мускулах, а скорее в безумном возбуждении, что вспыхивает во взгляде Джеймса каждый раз, как начинается игра и профессор мётел пронзительно дует в свисток. Джеймс напоследок глянул на Питера и с крайне оживлённой почти радостной миной на лице повернулся ко мне, громко скрипнув снегом.  — Чёрт… Сириус! Ты ведь тоже думаешь, что он блефует?! Я ничего не думал. Я сходил с ума от бешенства. Еле дыша, даже не двигаясь, покрасневшими глазами я следил за спиной Снейпа, худой, как у измождённой птицы. Челюсти сводило, словно от пачки драже с начинкой из ушной серы. Рубашка под мантией липла к плечам потными неприятными объятиями. А сутулая спина в поблеклом чёрном всё удалялась и удалялась. И один её вид рождал во мне волну удушающей, точно облако едкого дыма в лицо, ярости. В ушах громом звенели холодные, способные заморозить адское пламя, слова: «Если ты не хочешь говорить, почему это я должен тебе что-то объяснять?» Блядский придурок… Пытался вырвать у меня ответ, словно кусок мяса из бока? Развязать мне… язык? И с таким заносчивым видом! Я обменялся взглядами с Джеймсом, и мои губы тронула слабая, не предвещающая ничего хорошего улыбка. Ярость визжала в висках, как тысяча свистков квиддичного судьи. Мне по большей степени было даже плевать, блеф или правда скрывается за самоубийственным молчанием Снейпа. Сейчас мне до ужаса хотелось только одного… Отвернувшись от ухмыляющегося Сохатого, я сквозь зубы втянул морозный воздух. Быстро поднял волшебную палочку и, выдыхая, прицелился… «Ну, что такого может произойти из-за того, что мы немного поболтаем с Северусом?» — так размышлял я некоторое время назад. Хотя, если подумать, всё, и правда, шло слишком гладко. Походило на голубую рождественскую картинку с коробки праздничного печенья: небо над головой умиротворенное и ясное, как превращение спички в иголку, легкий мороз пощипывает щёки, снег бодряще хрустит под подошвой, а раздражение маленького мерзавца передо мной — «в чём дело?! Оставьте меня в покое!» — греет сердце. Как будто этот комок меж рёбер, что от волнения пульсирует, и взрывается, щемит — от злости, взяли и укутали в тёплое полотенце. Будто пьяное сумасшествие не бродило в моей крови с конца сопливой осени, и я никогда не полуночничал в тихой гостиной Гриффиндора и, всем весом навалившись на парапет, не обещал переспать с Северусом Снейпом, обожжённый огнём камина и жаром тонкой бледной кожи… Мы стояли — один напротив другого, как два вбитых в землю столба — и недружелюбно, яростно буравили друг на друга глазами. Соревновались в степени неприкрытого презрения и издёвки во взгляде — кто покажется бóльшим мудаком — и мне, конечно, хотелось победить в этом легкомысленном состязании. Одним словом, всё выглядело так, будто в то далёкое ноябрьское утро не произошло ровным счётом ничего. В душе разливался сухой и солнечный осенний день. Необыкновенное ощущение пустоты и одновременно почти забытое чувство… свободы. Будто я долгое время был болен и лежал в постели в бреду, и только теперь выздоровел, и всё вокруг — даже собственное тело и голос — кажется таким новым и свежим. Единственное, что на миг омрачило моё спокойное, безмятежное настроение — я всё же упомянул Дурмстранг… …вырвалось против воли, заставило крепко стиснуть кулаки и холодно уставиться на Северуса, словно пригвождая его к месту. Снейп в ответ прищурился хмуро и недоумённо, пересилив желание отпрянуть. Он-то, понятное дело, не догадывался, что я до сих пор пожинаю плоды той его пакости. А ведь ещё когда мы с Джеймсом сидели на обмелевшем каменном фонтане, медленно отмораживая свои упругие ягодицы, мне в голову пришла мысль, из-за которой я тихонько хмыкнул и внимательно посмотрел на Снейпа, без колебаний направившего палочку мне в лицо. Как же так? Северус полукровка, но всецело на стороне тех мокрых куриц, которые, подражая таким же мокрым курицам взрослым, кричат о своей чистокровности. Это плохо укладывалось в голове, и я с раздражением выкинул непонятное противоречие из мыслей. Но, спустя какое-то время, когда Джеймс с холодной улыбкой рассуждал о случаях нестандартной трансфигурации, перед моими глазами мелькнула ладонь матери на гладких волосах Рега. Словно мертвенно-бледное видение. Я вздрогнул, как от резкой боли. Хотел дальше слушать Джеймса, но засмотрелся на Северуса, который выглядел растерянным и злым и к тому же осторожно пятился в сторону входа в замок, а внутренний настойчивый голос зашептал мне в уши с немалой долей насмешки: непонятное противоречие? Как и то, что Сириус Блэк вышел из старой чистокровной семьи, той семейки, где чистота крови превыше всего! Но… разве я не исключение из всех правил, редкий сучонок сучок на дереве, растущий «не туда»? Ха… Я ревностный хранитель традиций, надежда семьи и гордость родителей? Даже представить сложно! Как, впрочем, и совместить в уме снейповского родителя-маггла и такого его приятеля, как Люциус Малфой. Ничего хорошего от подобных мыслей выйти, конечно, не могло. Да и кто в здравом уме — кроме «леди Цисси», разумеется — будет вспоминать о скользком полудурке Малфое? И всё же… Дурмстранг и мои родственники, хотя они слегка пощекотали мои оголённые нервы, выбили несколько искр ослепительной злости — это не то самое, из-за чего всё изменилось, и всё полетело под крутую гору.  — О-о… — Джеймс в искреннем восхищении шлёпнул себя ладонями по бокам, глядя на то, как Снейп, потерявший лицо, свой презрительный, саркастичный вид, превратившийся в бесформенное пятно, с шумом и ветерком взрывает сугробы двора, словно огромный бладжер — Он точно тебя не простит за это! Малиновый луч заклятия — уже второй — с угрожающим гулом пронёсся над нашими головами, будто специально, чтобы подтвердить слова Джеймса. Я слышал как, катясь по снегу, мантия Снейпа пронзительно визжит и почти рвётся в сверкающих на солнце ледяных брызгах. Из моей груди вырывался сдавленный смех, как бесплотный боггарт — из старого комода с носками и воротничками. Он звучал словно со стороны и казался мне немного безумным, но в целом, ничего особенного. Вполне в духе одной тянущейся из глубины веков семьи… Я от кого-то слышал: близкородственные браки могут отыграться на умении отпрысков мыслить здраво. Или что-то подобное. Я никогда особо не задумывался, да и тот человек, кто мне высказал эти соображения, вероятно, рисковал в скором времени оказаться в больничном крыле с раздутой башкой. Иногда я считал, что разговоры о наследственном безумии — чушь собачья. А иногда, чувствуя как лопается пена ярости на губах, я… думал по-другому. Унылый пустырь, следы на снегу, блеск лунного света на шерсти оборотня, сбивающий с ног, полный разочарования вой, а после: сильная боль в губе, вязкое, как смола, молчание в Хижине, дурацкая улыбка отшатнувшегося Римуса в рассветных лучах — всё мгновенно воскресло по свежей памяти, когда обухом по голове, крепким снежком в зубы, откуда я даже не ждал — перекошенное лицо и голос, резкий, способный в кровавых брызгах и ошмётках плоти разорвать даже броню железнобрюхого дракона Снейп будто не мог больше сдерживать накрывающую его, словно морская волна, чёрную ненависть. Так уж вышло, что вместо парня, чьи злость и замешательство казались мне смешными, я увидел другую сторону своего «бойфренда» — цепкую и безжалостную. До вспыхнувших щёк и неприятной дрожи, да и я всё же не… не железнобрюх. »…может, кто-то из вас, наконец, понял, что я имею в виду? Прекратите делать из меня кретина! Где теперь ваши грандиозные планы?! Они полетели низзлу под хвост из-за…» Джеймс считает, что это блеф? И что Снейп ни за что на свете не договорил бы своё «из-за»? Того гляди, снова лицо потеплеет уже не от гнева, а от жгучей, как мыло, попавшее в глаза, неловкости — на краткий промежуток времени у меня отвисла челюсть и я поверил… И это уже не было игрой, ведь кто-то другой — не я — мог бы и задрожать от страха и отчаяния, словно желе на тарелке! Пусть молчит. Пусть отмалчивается, сука, если ему так хочется! А со снегом в глотке не особо-то и поговоришь, да?! Я звонко и смачно щёлкнул языком, словно клацнула по камню копытом невидимая лошадь, и в остервенении дёрнул волшебной палочкой в сторону замковой стены. Тёмная, извивающая лужа — а именно ей сейчас являлся Снейп, что так уверенно говорил о том, чего не мог знать — послушно сменила направление. Я задышал тяжелее, глубже, и воздух, не успев согреться, выстудил горло. Интересно, о чём думал Северус, когда пытался меня задушить? Через несколько мгновений скосил глаза на Джеймса. Он быстро перехватил мой взгляд и, кажется, хотел мне что-то сказать с увядающей, словно луч солнца — за облаком, улыбкой на лице. Я понял, что означала странная гримаса на его бледном лице, и мне снова захотелось дико расхохотаться. Дурак! Честно говоря, я едва не чокнулся от злости. Но разве кто-нибудь умирал от пары синяков или нескольких снежков за шиворот, или небольшого испуга? Я хотел… поставить зарвавшегося придурка на место, а не ломать ему ноги или делать что-то в таком же зловещем духе. Когда я вообще в последний раз применял к нему что-то вредоноснее заклятия подножки и Экспеллиармуса? Я удержался от кривой улыбки — она бы выдала меня с потрохами. Сохранял на лице самое непроницаемое выражение, на которое был способен, а концом поднятой палочки, с определенным бахвальством, не дрожа, указывал на замок. И вот когда между стеной и неуправляемо несущимся Снейпом осталось расстояние совсем плёвое, буквально несколько мгновений шумного полёта по двору, Джеймс, наконец, не выдержал и, подняв брови, повернул ко мне голову.  — Ты же… Он не договорил, снова с неугасающим вниманием глянул вперёд, так резко, что в его шее что-то хрустнуло: в это мгновение Снейп сорвался с заклинания, словно лопнула до предела натянутая веревка. Гм…любопытно, почему он так долго ждал, чтобы отцепиться? Я думал, он сделает это гораздо раньше. Успокаивая сердцебиение и кипящее в крови возбуждение, я медленно опустил волшебную палочку — рука все ещё вибрировала, а в моих прищуренных глазах метались росчерки от вылетавших из палочки искр. Пару секунд разглядывал Снейпа. Нас разделяла куча ярдов, чтобы ясно рассмотреть выражение его устремленного вверх лица, но я видел, как разметались по снегу свалявшиеся, насквозь мокрые волосы и как высоко вздымается цыплячья грудь. Это вызвало у меня мимолетную улыбку. Трудно выглядеть недотрогой, если тебя как следует изваляли в снегу! Видимо, он приходил в себя после ослепительных виражей. Во всяком случае, не спешил вскакивать и швыряться заклинаниями. Или, может, он сбежит, как только очухается? Как осторожные паучьи шаги и ускользающий запах зелий, унесёт с собой выбешивающее нежелание отвечать на мои вопросы. О, я великодушно не стану ему мешать — всё равно… никуда от меня не денется. Переведя взгляд на Джеймса — он, чтобы разглядеть получше чёрное неподвижное пятно на снегу, подался вперёд — я хмыкнул с отчётливой снисходительной насмешкой. Только полный идиот может подумать, что я довёл бы своё заклинание до конца. О, я бы остановился аккурат в последний момент, с видом победителя убрав прилипшую прядь со лба. А Джеймсу точно, нужно было договорить — и я надолго прилепил бы к нему какое-нибудь дурацкое прозвище! С самообладанием, достойным короля, Джеймс мой издевательский хмык проигнорировал, громко прочистил горло и приставил ладонь к бровями, будто лучи солнца мешали ему глядеть вдаль. Сощурил глаза и от усердия сморщил нос.  — Что-что? Если я не ошибаюсь, ты сорвал с него ботинок? А я не ошибаюсь! Как жестоко! — фыркнул он, глянул на меня с некоторым удивлением, — ты ведь именно ботинок заколдовал?  — А стоило заколдовать что-нибудь поинтереснее? — улыбнувшись, хриплым, точно не своим, голосом спросил я, постукивая палочкой по ладони, выбивая последние магические искры. Если бы моё заклятие, словно сверкающий на солнце крючок удочки, зацепило сокровенное нижнее бельё… Я представил эту картину, чувствуя как слабо вспыхивает лицо, едва ли не облизнулся, а потом скривился, вспомнив, что вообще-то должен злиться, и негромко добавил: — Я имею ввиду его грязный язык! Прекрасно всё уразумев, Джеймс неприлично хохотнул, заставив меня почувствовать себя немного безнадёжным извращенцем, и неопределенно качнул головой. Какое-то время мы молчали. В молчании я без всякой цели скользил взглядом по школьному двору, оглашённому вознёй младшекурсников, которые с вышины моих шестнадцати казались мне зелёными сопляками. Поддев ногой снег, Джеймс проговорил задумчиво:  — Три Метлы… как он всё-таки узнал?