Самое настоящее проклятие

Потёр засыпанные песком веки и снова посмотрел на Джеймса. Минута, две или сколько там? Я молчал, а он говорил о Снейпе. Не подавая виду, задержал дыхание. Словно на сосредоточенное, с мягкой усмешкой лицо Джеймса наложилось другое — конечно, тоже знакомое, как зимнее озеро, холодное, неприкрыто враждебное и, пожалуй, торжествующее. Каким я запомнил его, когда… Среди ломтиков бекона — конверт из толстого желтоватого пергамента. Не дочитал выпавшего из конверта письма. Смял в руке. Изумленно уставился на стол Слизерина. —…интересно, где мы прокололись? Мы же не кричали на всех углах, что собираемся сегодня ночью выбраться из школы, нет? — Джеймс повернулся ко мне, ища поддержки. Он казался недоумённым, но в душе — я уверен — считал, что уж он-то придумал бы точно по меньше мере миллион путей вызнать всё, что интересует, если б это вдруг ему понадобилось. — И всё же мы явно ослабили бдительность. Были… не слишком осторожны и дали ему подобраться поближе, засопеть нам в затылки, так сказать, сунуть нос… Я промычал в ответ что-то маловразумительное, думая, что… что «бедняжка» Снейп, наверняка, был бы счастлив от такого отношения к нему, какое демонстрировал сейчас Джеймс. И пусть Сохатый — он скривил физиономию, но удержался от пятерни запущенной в волосы, постучал по щеке согнутым пальцем и, наконец, со вздохом заложил руки за спину — всего лишь отыгрывал роль отсутствующего Римуса. Всё равно необычно было слышать, как он рассуждает о «бдительности» и «осторожности». Джеймс выглядел немного забавно с заведёнными, как у преступника, руками, в непривычном амплуа рассуждающего человека. Может, поэтому или из-за чего-то ещё я, глядя на него, будто и не злился вовсе. Наоборот. Вроде… как если бы это Римус своим проницательным замечанием (словно вилкой — через мантию, в бок) заставил Джеймса неловко засмеяться и смущенно потереть верхнюю губу. Что потерял в нашей «непримерной» компании скромный и вежливый парень? В такие моменты я этим вопросом не задавался. Я бы одобрительно похлопал Римуса по спине или с гордостью хорошенько встряхнул его за руку. Я смотрел на Джеймса, как сквозь стекло. Он вслух, перекрывая окружающий шум, вспоминал случаи, когда мы разговаривали «о деле», а Снейп ошивался где-то поблизости. Таких воспоминаний выходило неожиданно много… даже и вчера (ну уж нет! Не представляю, как бы Северус подслушал негромкую болтовню между Джеймсом и Римусом, если я в этот момент отбирал у него ту толстую книгу?). Я слушал в пол-уха. Не то, что мне совсем расхотелось встряхнуть Северуса за грудки… но, по правде говоря, просто не интересовался в какую же именно минуту он, как предполагал Сохатый, сел нам на хвост. Странное ощущение (как и до оторопи одухотворённое лицо Снейпа перед глазами) быстро исчезло, словно пустячный морок. Стоило отвлечься, подавить зевок и пару раз моргнуть сухими глазами. Но оно — это пропавшее чувство — точно не было гнусным. Я нахмурился и рассеянно поглядел на замок. Вернее, через камень стен, классы, коридоры и лестницы — на больничное крыло. Там Римуса, как обычно, осматривала — с добрым круглым, похожим на головку сыра, лицом — Помфри. А потом Римус беспокойно отсыпался при свете дня, комкая безликую общую подушку, во сне жуя угол наволочки или зализывал раны (защитить его от собственных же зубов и когтей… непростая задача, даже если мы и не оставляли Лунатика в одиночестве). И я почти ощутил на ладонях гладкость холодной белой простыни, почувствовал в воздухе острый запах лекарственных зелий. Римус, один из друзей, и… я даже не знаю, какое слово бы выбрал, чтобы вполне описать отношения между мной и Снейпом, такие же не-сложные и не-запутанные, как лестничное волшебство, что сотни лет охраняет спальни девушек. Похоже, ни у магов, ни у магглов нет подходящего слова — я громко хмыкнул, не то от досады, не то, напротив, гордясь собой. Джеймс сбился на полуслове и покосился на меня вопросительно. А я вдруг припомнил одну дурацкую ночь, тоже в больничном крыле. Снейп тогда обездвижил меня и (его аж потряхивало от предвкушения, точно пламя свечей — на промозглом сквозняке) угрожал мне волшебной палочкой. — Снейп… гхм… Он сказал: «ваши планы полетели низзлу под хвост», — почти спокойно проговорил я, воспользовавшись заминкой Джеймса. Сбежавший из Мунго сумасшедший или охотник в жёсткой борьбе за квоффл, которому даст горячая девушка, но только если его команда победит в матче. Это всё о Снейпе (фигурально, конечно). Стоит ли вообще мне сравнивать Римуса и Северуса? Но, честно говоря, та сторона, как ядовитые испарения, изощрённая и обоюдоострая, которую показывал Северус «в нападении» уже давно — если не с самого начала — вызывала у меня… смешанные чувства. Будто временами я натыкался на твёрдый, отвесный утёс с ледяным ветром на подступах к вершине, который, разумеется, бесил по-чёрному, но и… Я быстро договорил: — Но его же там не было, да? Снейп просто не мог быть на заснеженном пустыре. Он не мог. И всё равно я застыл на секунду, не в силах вздохнуть, и холодок забился под мантию, словно ледяная ладонь внезапно крепко хлопнула между лопаток. Пальцы сами сжались в кулак, я бросил на Джеймса быстрый взгляд и с небольшим удивлением отметил тень своих мыслей на его лице. Я закусил губу. Отнестись ко всему проще… нет, точно не сегодня. Не после прошедшей ночи. Хотя это я, а не он выскочил из-за Хижины на оборотня. Я молча таращился на порозовевший от холода нос Джеймса, напрягшийся подбородок и готовый соскользнуть с его шеи почти развязавшийся галстук. Если бы всё закончилось… как-нибудь по-другому. Не так гладко. Захотел бы Джеймс задать мне трёпку или просто назвать меня ослом? Я полагал, что нет, но — оценивающе сузил глаза — мне на мгновение до учащённого сердцебиения и безумного куража захотелось узнать наверняка. А в следующий миг сумрачную мину с лица Джеймса словно слизал шершавый язычок низзла. И он, как ни в чём не бывало, протянул: — Ну, коварства ему не занимать, да? Убедительный блеф. Его тон, как и медленный кивок, вполне можно было назвать уважительными. Но тонкая, кривоватая улыбка, скорее, говорила об обратном. — Это, и в правду, было похоже, что он набивал себе цену… в конце, — согласился я и невольно сильно сжал челюсти. Джеймс с ожиданием взглянул на меня, но, передёрнув плечами, словно вокруг внезапно похолодало, я не стал озвучивать очевидное: в начале Снейп заговаривал зубы (гм… да заговаривал ли?) очень даже… бодро. Вместо этого выдавил из себя, как из тюбика — бесцветный полироль для волшебных палочек: — вот забавно, а если б я сейчас реально проговорился о чем-нибудь? Прикинь, он так старался, тайно следил, я не знаю, вынюхивал… а тут я бы сам ему всё выложил! Я оскалился в улыбке, но, на самом деле, забавного было мало. Бездумно коснулся шершавой эмблемы факультета на груди. Я хотел избавиться от сцены в воображении: тёмные очертания Визжащей Хижины на полмира, и вместо меня от Лунатика осторожно пятится Снейп. Только он, в отличии от меня, ничуть не сомневается: доставать палочку или нет. Выровняв дыхание, я пытался силой прогнать эту неприятную картину — от неё даже разболелась голова — до того, как придуманный Лунатик дико сверкнёт глазами и прыгнет на Северуса. Или придуманный Северус без колебаний запустит в Римуса заклятие, и всё потонет в яркой вспышке. Легче достать что-то с морского дна, чем из Снейпа, вообразившего себя рыбой, вытянуть хоть слово! Неудивительно, что нам оставались одни догадки. Впрочем, Джеймсу даже не нужно было меня убеждать — я только рад был бы выкинуть из мыслей все эти волнения-сомнения. Не гадать: лучше поправить сто и один раз идеально повязанный галстук (как делает это Лунатик, когда волнуется) или сгрызть все ногти (привычка Хвоста, которую нельзя из него вытравить, даже если бить по рукам солёным прутом)? Ещё немного, и я стал бы той пожилой леди в переднике, вроде моей двоюродной бабушки Касси, что от малейшего «шума» — то есть от всего на свете, кроме домашней игры в маггинс, вист или лото с одними и теми же год от года дряхлеющими харями — приглушенно вскрикивает и стекает в тихий обморок в кресло у камина. Но Северус вряд ли смолчал бы, если б в самом деле знал о Римусе. Я подозревал: будь так — уже всей школе было бы хорошо известно, что никаких привидений в Визжащей Хижине нет. —…как соплями приклеенный! Я отдёрнул руку от нарисованного льва, будто он был живым и громогласно, до звона в ушах, угрожающе зарычал. Постойте, о чём вообще говорит Джеймс? Сохатый пристально посмотрел на меня, словно щекой почувствовал мою растерянность. Произнёс задумчиво, продолжая какую-то мысль: — Если он всё… разнюхал, с чего бы ему пытаться разговорить тебя, зная, что его всё равно разоблачат и… хм, по носу щёлкнут? — Я вернул себе невозмутимое лицо, но, похоже, не смог обмануть Джеймса. Он молчал секунду, с интересом прожигал меня глазами. А потом фыркнул, не меняя голоса: — Пф! Я уж думал, что нам придётся превращать его в носовой платок и для надёжности закапывать где-нибудь за теплицами! Он снова улыбнулся, потёр руки и завёл их за голову — из рукавов мантии показались мятые манжеты рубашки. Я поджал губы, кривящиеся в ответной нервной улыбке (настоящего веселья в ней было ещё меньше, чем волосинок на сияющей макушке Слизнорта). Джеймсу доставляло видимое удовольствие без конца упоминать выдающуюся особенность внешности Северуса. Он делал это даже без особой злости, в каком-то смысле, ради самого процесса. Джеймс на мгновение прикрыл глаза, вдруг встрепенулся и продолжил: — Но, слушай, возникает закономерный вопрос… —…каким-то образом он узнал, что наши планы… — «были испорчены», —…изменились, — за Джеймса докончил я, с небольшим замахом вонзив носок ботинка в снег. Приоткрыв рот и подняв брови, Джеймс живо повернул ко мне голову. Я, наверное, выглядел чуть-чуть смущённым и раздражённым: с чего-то вспомнил, как в Визжащей Хижине едва не наорал на него, когда он, глянув на меня исподлобья, с грацией большого рогатого зверя пытался не наступить мне на «мозоль». Но вышло наоборот — будто в полумраке засветил «люмос максима» прямо в лицо, в слезящиеся глаза. Я холодно усмехнулся, окинул взглядом двор, и воскликнул с наигранным удивлением: — Неужели тоже подслушал? Какое совпадение! Вопреки только что сказанному в голову тут же пришло: я уже ловил Снейпа сегодня в библиотеке, и он как раз грел уши, прижавшись к полкам, словно липкая улитка. На периферии красной пуговицей замаячило неясное ощущение, будто бы я действительно не замечал что-то важное. Но я отмахнулся от этого и развел руками. — А может, нам, и в правду, стоит стать осторожнее, как ты говоришь, Сохатый? Иронию в моём голосе можно было спокойно резать ножом и жирным слоем намазывать на тосты. Я, наконец, поглядел на Джеймса — он расцепил руки и провёл ими по затылку — не совсем понимая, какой реакции, собственно, жду от него. Что он скажет: «Бродяга, не ворчи»? И снова отвернулся, ища глазами в серо-голубой тени, которая падала от стены замка… Ну, разумеется, я не защищал Снейпа. Хороший, блять, был бы я герой, если бы начал защищать его, после того, как самолично впечатал в снег! Мой скользящий взгляд упал на Питера случайно, без всякой задней мысли. И прежде, чем Джеймс смог оправдаться или отшутиться, я неожиданно громко окликнул Хвоста: — Пит! До этого Питер никак не интересовался нашим разговором, о чём знает и чего не знает Снейп. Молчал, даже не «угукал» и не шмыгал носом. Переминаясь с ноги на ногу, топтал снег, таращился вниз и светил рожей, почти дымящейся, какой-то неестественно красной. Зачем я… вообще его позвал? Заминка была небольшая, я нашёлся почти сразу: — Хвост, а ты что молчишь? Что ты думаешь на этот счёт? От моего окрика Питер оторопел. Он поднял голову, и я увидел, что от его щёк отхлынула кровь — Хвост заметно побледнел, даже светлые брови над его мечущимися глазами стали ясно видны. Питер рвано глотнул воздуха, будто только что получил удар в живот, и просвистел что-то вроде: — Я… понимаете, я вовсе… я ничего… — он замолк и после паузы вдруг спросил тихо, но каким-то не своим голосом, — что… что я думаю? И просто неподвижно уставился на меня. Кровь возвращалась к его лицу, пока оно не стало совершенно пунцовым. Я не стал дожидаться, когда Питер откроет рот и родит полноценное предложение. Но так и не понял, что настолько ошеломляющее он нашёл в моих словах. — Ладно, ладно, — пробормотал, в замешательстве замахал Хвосту рукой. — Забей! Просто поинтересовался. Резко повернулся к Джеймсу, чтобы сказать что-то, но Джеймс опередил меня и выпалил: — Ты ведь слышал, что сказал мне Питер, до того, как ты зачаровал Нюнчиков башмак? Джеймс тоже смотрел на Хвоста и задержал на нем свой взгляд чуть дольше, потирая подбородок в задумчивом жесте, отчего Хвост невольно попятился. А потом перевёл странно, лихорадочно заблестевшие глаза на меня. — Вернее какой вопрос он задал! Мне не понравился ни подначивающий тон, которым Джеймс это произнёс, ни с каким прищуром он посмотрел после. Я молча вскинул брови и мельком снова глянул на Питера — он, кажется, ещё не пришёл в себя, и тормошить его было бесполезно. Царившую во дворе атмосферу вряд ли можно было назвать тихой и спокойной. Когда между мной и Джеймсом на мгновение упала прозрачная тишина, я отчётливо услышал хруст снега, треск какой-то хлопушки, дружный гогот и веселые голоса от компании младшекурсников со Слизерина неподалёку. Голоса, лишённые обыкновенного ханжества и высокомерия и почти не вызывающие злости и желания «поучить манерам». Ну, почти. Когда Питер появился во дворе, я… ещё не понял, что пытался сделать Снейп. Я ещё думал (насколько мог думать и делать выводы вообще), что он кое-что знает. И, конечно, меня это страшно, до дрожи, выводило из себя. Наверное… даже не в Римусе было дело, то есть не только в нём. Я не знаю, если б Снейп не сказал сначала про Три Метлы и провалившиеся планы, насколько бы сильно мне сорвало голову? А потом мелькнувший перед глазами Питер сбил с мысли, отвлёк, заставил вздрогнуть, отступить на шаг, отвести взгляд. Я услышал… «Ты ведь тоже думаешь, что он блефует» Это, правда, не отменяет того, что у меня дико чесались руки со всей силы отпихнуть недоумевающего Хвоста, который зачем-то встал между мной и Снейпом, вырос из-под снега, словно неуклюжий курчавый гриб. — Напомни. Джеймсу не пришлось бы делать и шага, чтобы дотронуться до меня, так близко мы стояли. Я повернулся к нему и с непонятным чувством разглядел красноту в уголках прищуренных глаз Сохатого и другие следы бессонницы: наметившиеся тени, влажные виски и лоб, сухие губы, легкую утомленную бледность откровенно насмешливого лица. Джеймс невозмутимо пожал плечами. — «А при нём уже можно говорить про такие вещи». Нервирующее предчувствие усилилось. Не спуская глаз с Джеймса, я кивнул — эти слова Хвоста я расслышал, но не придал им особенного значения. Со стороны Питера донёсся какой-то сдавленный звук, он всплеснул руками, кажется, попытался что-то объяснить. Я не стал к нему поворачиваться, да и Сохатый остался равнодушен к этой его попытке. Он только повторил, с удовольствием растягивая слова: — «При нём — такие вещи». Это ведь всё твоя работа, Сириус, дружище, — Джеймс явно веселился, — Наивный Хвостик! Добрый старый Хвост! А всё из-за того, что кто-то хочет превратить один в два и четыре в пять. Если подумать, меня совсем не удивляет, что, оглянувшись, мы всегда можем увидеть скрывающегося в тенях… наблюдателя. Если даже Питер понимает, не говоря уже об остальных, что в последнее время… Я невольно глянул себе на руки и хмыкнул. — Ты увлёкся нумерологией? И почему это звучит так, будто я псина, которая принесла на себе парочку репьёв после прогулки? Джеймс долю секунды раздумывал, возбуждённо раздувая ноздри, а потом с солнечной открытой улыбкой возразил: — Нюниус слишком крупная заноза для репья, ты не считаешь? Не отвечая, я перевёл взгляд на младшекурсников с зелёными галстуками в шагах десяти-пятнадцати от нас. Один из них, мелкий и тщедушный, как котёнок, но горлопанистый, держал в вытянутых, длинных, как щупальца кальмара, руках развёрнутую газету, по которой текуче двигалось изображение какой-то женщины в светлой мантии, вроде костюма колдомедика. Снова это странное чувство, словно пером по удивлённому лицу. Я что? Действительно хотел бы поздравить и пожать Северусу руку за то, что он вынудил Джеймса назвать его «крупной занозой»? И Сохатый, кажется, сказал, что-то про коварство… ну, это я и раньше знал неплохо. Питер неуверенно дёрнул Джеймса за рукав. — Я просто… я просто пошутил! Ну! Вы мне верите? Джеймс всё ещё с любопытством поглядывал на меня и поглаживал двумя пальцами подбородок. Я едва взглянул на них обоих, а потом, внимательно оглядывая двор, негромко рассмеялся. Потёр холодный нос, пряча за рукой горькую усмешку, и — мои пальцы чуть дрогнули — внезапно у меня возникло смутное ощущение, что я… я всё-таки что-то упускаю. — Забей, Хвост! Мы все только посмеялись! — великодушно отозвался Джеймс, подмигнул сникшему Питеру — Кто-то ведь должен принимать всё за чистую монету? Своей… эм, простотой ты мне и нравишься, Питер! Джеймс опустил руки и с треском провёл ими по мантии, в надежде согреть, начал хлопать себя выше локтей. Когда не нужно было злиться, кричать, уворачиваться от заклятий и самому махать палочкой, морозец хорошо чувствовался, кусался, зараза. Скоро мы посинеем и начнём приплясывать, если так и будем стоять у фонтана, как особая скульптурная композиция. Я никак не мог сосредоточиться на промелькнувшей мысли, голова наливалась тяжестью, словно превращалась в тупой булыжник. Сосредоточенно почёсывая переносицу, я попытался вспомнить, что говорил Сохатый о тех самых, по его мнению, опасных моменты, когда два условия — Снейп и наши разговоры между собой — сходились вместе. Будто это вдруг стало важно. Я был уверен, что словом не обмолвился о наших с парнями планах, но… Я быстро опустил руку и, поддавшись вперёд, напряг зрение. Я наконец, нашёл его среди сугробов, недалеко от каменной стены.