— Мистер, вы выходите? Эй, мистер!
За автобусным стеклом виднелись островерхие крыши со снеговыми шапками и знакомые голубые окна Трёх Мётел. Не спеша (мыслями был ещё в нахлынувших воспоминаниях) я встал с жёсткого кресла и прошёл к надсадно лязгнувшим дверям. В салон проник порыв морозного воздуха.
Слышал, маггловские дети часто играют подобиями этих неволшебных «повозок»: маленькими игрушечными автобусами, паровозами, поездами на игрушечной железной дороге.
Пока рос, я сменил много детских мётел. То швырял их не глядя рядом с камином, то врезался в стену, получая кучу мелких синяков и мамочкиных раздражённых замечаний. А то и просто, ради исследовательского интереса, ковырял гладкие прутья. И все мои мётлы не поднималась больше, чем на полтора фута от пола — что меня, конечно, жутко расстраивало.
Как-то раз я порвал сорочку, забираясь с метлой под мышкой на книжный шкаф. Оседлал короткое древко и спрыгнул со шкафа, направив метлу вверх.
В первый момент меня резко подбросило — ветер всколыхнул волосы, я почувствовал себя окрылённым и почти коснулся рукой хрустальной люстры. Она напоминала мне сверкающий и никогда не тающий лёд. Мне хотелось проверить, такая же холодная она на ощупь, как кажется снизу? Тень моего лица мелькнула в хрустальных гранях — но секунду спустя детские чары опустили меня на приемлемую высоту, оставив на руке, как щекотку, предчувствие недосягаемого прикосновения.
Однажды, Дромеда воспользовалась тем, что все пошли пить чай, и тихонько спрятала мою метлу где-то в Розье-холле, более известном среди волшебников как «Дом с сиренями». Я помню, как она, опоздав, явилась ко столу с чрезвычайно важным и загадочным выражением лица. Приближалось время возвращаться домой, а я ходил и искал метлу, и кузина, чинно сложив руки на светлом домашнем платье, ходила за мной следом, но на все мои вопросы отвечала улыбкой, молчанием и изящным издевательским реверансом.
— Ну, Дромеда! Куда ты её дела... — рассерженно воскликнул я и хотел обернуться к кузине, как она вдруг сама схватила меня за локоть и ладонью зажала мне рот.
— Тише, Сириус, — выпалила она, — Нам влетит!
Теперь я видел, что дверь комнаты, перед которой мы остановились, была закрыта неплотно. В узкой полоске можно было разглядеть обстановку маленькой гостиной: угол стола, спинку бархатного кресла и окно позади. Я освободил рот и удивлённо посмотрел на кузину — она со странным обеспокоенным выражением лица глядела на дверь. Изнутри приглушённо доносились шаги и голоса. Не сговариваясь мы подкрались ближе.
— ...дашь их, Бурга? — спросила тётя Друэлла приторным и одновременно каким-то нервным голосом. — Отдашь мне, моя дорогая?
— В этом нет необходимости, — холодно ответила моя мать.
— Это часть наследства моего мужа. — возразила тётя, — Послушай, если бы не тот досадный проигрыш, я бы не просила...
— Сигнусу я сказала бы то же самое, что и тебе. — отрезала мамочка, послышался скрип и шорох, кажется кто-то из женщин встал с кресла, — И, думаю, Орион со мной согласился, что это бессмысленный разговор, Друэлла.
Мы с Дромедой удивлённо переглянулись, и я против воли поёжился от ледяного тона мамочки.
— О чём они говорят? — шёпотом спросил я кузину, дёрнув её за край платья. — Ты знаешь?
Кузина неопределённо пожала плечами и нахмурилась тонкими бровями.Тётя Друэлла ещё что-то говорила высоким льстивым голосом, но не было слышно, что именно. Потом я снова различил звенящий голос матери.
— ...хочешь, чтобы часть артефактов моих предков из дома Блэков была перевезена сюда, в дом... — мамочка сделала короткую паузу и я как наяву представил гримасу, появившуюся на ее лице, — ...Розье? Друэлла, выйти замуж и родиться в этой семье никогда не было равнозначным. Впрочем, не сомневаюсь, твои намерения куда шире, чем заполучить несколько драгоценностей...
— Что ты такое говоришь?! — в ужасе воскликнула тётя, — Мы с Сигнусом никогда не претендовали... Бурга!
— Жаль, что у тебя только дочери.
Что-то мне говорило, что мамочке вовсе не жаль. Тётя Друэлла несколько секунд молчала, а потом произнесла как-то устало и вкрадчиво:
— Мои «ни на что не годные» девочки носят фамилию Блэк. Знаешь, Бурга, Белла вылитая прабабушка по отцовской линии. В ней та же кровь, что в Сириусе и Регулусе, моя дорогая.
— Да. — согласилась мамочка, — На половину это так.
Я ничего не понял из этого разговора, кроме того, что наши с кузиной матери, кажется, не очень любили друг друга, снова дёрнул Дромеду за платье.
— Ну, где моя метла? — настороженно покосился на дверь, — Нам лучше уйти...
Кузина повернула голову и пристально посмотрела на меня, поджав нижнюю губу, словно собиралась заплакать. Она смотрела на меня, пока я не расслышал быстрые шаги и не схватил ее за плечи, увлекая в тень за углом под домашней пальмой. Укрытие было так себе, но, кажется, тётя Друэлла не заметила бы нас, даже если бы мы остались посреди коридора, не заметила бы и огромного дракона. Её светлые волосы сливались с бледным от злости лицом. В руках она комкала тонкий платок, потом швырнула его на пол.
Я помню... На одном из первых уроков Хогвартсе было такое задание: лист пергамента нужно было трансфигурировать в кусочек ткани размером с носовой платок, вроде того, что был у тети Друэллы, когда она разговаривала с моей матерью.
Не прошло и четверти урока, когда МакГонагалл, ходившая по рядам, объявила.
— Сириус Блэк, пять баллов Гриффиндору! — Джеймс тут же вскинулся, поднимая вверх руку с клетчатой материей.
— Профессор...
МакГонагалл посмотрела на него едва ли не с жалостью.
— И Джеймс Поттер... Немедленно засуньте свой платок обратно в карман, мистер Поттер! Вы действительно думаете, что я не смогу отличить настоящий предмет от превращённого?
Я глянул на смущённо лохматящего волосы однокурсника, бормочущего что-то вроде: «Я хотел попробовать, я думал, может, получится провернуть...». Самодовольно повертел в руке белый батистовый платок, на котором не хватало только вышитых золотой нитью вензелей — он ничуть не напоминал старый жёлтый скрученный пергамент — и внезапно услышал презрительное хмыканье за спиной.
Ну, я знал, кто это так хмыкал и, обернувшись, уставился на неприятного мальчишку, что встретил в поезде. Он со странным брезгливым выражением рассматривал мой платок.
— Думаешь, я тоже смухлевал? — спросил я вполголоса, — Либо тебе кажется смешным, как меня зовут...
Я видел краем глаза, как ближайший от Снейпа мальчик быстро отползает в сторону, чтобы не попасть под раздачу. Я смял платок и не договорил: «Либо ты думаешь, что Сириус Блэк на Гриффиндоре — это ужас как нелепо».
— Тебе-то что? Какая на фиг разница, из-за чего я смеялся? — грубо ответил Снейп, — Считаешь, что весь мир крутится вокруг тебя? У меня плохие новости, Блэк.
— Думаю, нужно быть пациентами в Мунго, чтобы назвать своего сыночка Нюниусом... — выпалил я и ухмыльнулся, — Что? Тебя зовут как-то по-другому?
Отвернулся, весьма довольный собой. Кличка-то приклеилась, как влитая. Потом, помню, в конце этого урока меня кто-то больно пихнул, когда я выходил из кабинета — заметил лишь край истасканной мантии, исчезающий в толпе. Кто бы знал, как мне было обидно, что я не успел его догнать!
Очень досадно, что я влюбился именно в того, кого многие годы доставал. Здесь, среди весёлых домиков Хогсмида, эта мысль показалась банальной, серой, потёртой, как половая тряпка и плоской, как пустой стол.
Светило солнце, блистая в окнах и покрашенных в золотой цвет вывесках на магазинчиках. Снег весело шуршал под ногами, как разноцветные конфетные обёртки.
И разве... Я не жалел себя уже много раз —
«о бедный, несчастный Сириус, как несправедливо, ведь ты достоин лучшего, чем хмурый язвительный девственник» — разве не думал на разные лады, что Северус ведёт себя, как неблагодарная сволочь...
И я выкинул
эту мысль из головы с первым налетевшим порывом ветра. Только глубокая растерянность осталась. Но теперь она будто бы и не имела никакого смысла.
***
— Ну и... что ты теперь будешь делать? — это был не первый, но уж точно второй вопрос, которым с ходу озадачил меня Сохатый, — Эй, Бродяга? Что там?
Он быстро обернулся на ступеньки через дверной проём и... хмыкнул, ничего не увидев. Я тоже внимательно смотрел на присыпанный снегом камень и дальше, на дорожку к теплицам. На мгновение показалось...
Потом снова перевёл взгляд на Джеймса и спросил:
— О чём это говорил Римус, пока ты не перебил его своими дурацкими вопросами о лондонской погоде?
— Так уж и дурацкими? — оскорбился Джеймс, отворачиваясь от входа, прикусил губу, — я же просто хотел поинтересоваться...
— Тогда лучше было спрашивать про густые туманы на шотландском побережье, — с удовольствием усмехнулся я, — они, к твоему сведению, на месте.
Джеймс вскинул брови.
— Всегда мечтал там побывать. Холмы, история... Как поживает твой любезный дядюшка?
— Благодарю за заботу. Превосходно, — я ткнул пальцем ему в плечо и прежде, чем Джеймс успел бы произнести хоть слово, воскликнул: — Но ты мне так и не ответил!
Джеймс посмотрел на Римуса и проворчал в полушутливой манере:
— Тебе обязательно нужно было проговориться?
Римус в извиняющемся жесте поднял руки, прислонился к холодной стене. Полнолуние уже прошло, но на его лице ещё отчетливо виднелась усталость.
— Разве ты не хотел
сам спросить Сириуса...
— Да, да, я знаю, что хотел! — замахал на него Джеймс, поморщился и, сложив руки на груди, обратился ко мне: — Я об этом и спрашиваю, что ты собираешься дальше делать? Мы ведь не договорили. С ним. С Нюнчиком. Когда тебя забрали, я хотел потолковать с ним...
Я посмотрел вниз, на свои ноги и неожиданно для себя тихо и болезненно протянул:
— Ну... Не называй...
Будто холодок прошёл и снова подумал о том, как, сидя в автобусе, до боли сжимал руки.
— Да? С чего бы? — буркнул Джеймс, не дослушав.
И я был даже рад, что он не дал мне договорить. Джеймс насупился, снова махнул рукой, судорожно и резко. Подумалось, что эти дни ему тоже дались непросто. В конце концов, ему, наверняка, было неприятно вспоминать моё окровавленное лицо и ошеломлённый вид, когда он нашёл меня среди разбросанных кубков.
— Хотя это не важно. Нет, я про то, что... Мы же так и не выяснили наверняка, каким образом он узнал о Трёх Мётлах? Разумеется, он очень расстарался. Вынюхал, подслушал... Я вовсе не имею в виду, что кто-то из нас проболтался.
Джеймс вдруг посмотрел на меня виновато, отчего — я не сразу понял, но потом далёким громовым раскатом прозвучал насмешливо-недоумённый вопрос:
«О чем же вы болтаете целыми днями?» и
«Твоя работа, дружище, всё из-за того, что кто-то хочет превратить один в два!»
Он понятия не имел, что произошло в Зале Славы. Есть ли повод для беспокойства? Ощущая на языке недоконченное возражение
«не называй его так», я чувствовал, что да, есть. Но почему-то тем больше мне не хотелось, чтобы Джеймс беспокоился за меня. Не хотелось рассказывать, что Снейп залез мне в голову и я не знаю,
что он там увидел. Будто если никому ничего не говорить, то всё как-то само собой разрешится.
Сохатый почесал нос и пробормотал почти смущённо:
— Но Римус убедил меня, что без тебя...
— Меня это не интересует. Мне плевать, как Снейп до этого допёр — быстро соврал я и добавил с кривой усмешкой, — думаю, нам очень повезло, что мы в ту ночь так и не добрались до паба....
— Ты что-то знаешь? — вскинулся Джеймс, удивлённо прищурился — Или просто хочешь все оставить, как есть?
Я вяло пожал плечами.
— Устал, как собака в этом автобусе. Ты когда-нибудь ездил на автобусе, а, Пит?
Очень грубо, даже Римус скривился. Я вышел из тени. Холодное солнце слепило глаза — повернулся к нему спиной. Я ничего не знал, ни о том, как именно Северус разнюхал о наших планах, ни о том, что мне делать теперь. Я... почти ведь убедил себя, что хочу всё закончить?
Стоит только подняться вверх, в спальню, и, забыв на время язвительное мамочкино «тебе известна сумма, которая тратится на тебя?», достать из чемодана тугой мешочек с галлеонами.
Однако, пока я оставался на месте и с выражением утомлённого страдания на лице смотрел на Джеймса.
Сохатый глянул искоса на Римуса и медленно произнёс:
— Впрочем, если учесть, что полшколы видело, как Снейп катался в снегу по твоей милости и ближайшие месяца два вряд ли кто-нибудь об этом забудет.... — он многозначительно хмыкнул, — Нельзя сказать, что ты оставил всё как есть.
Джеймс будто хотел сказать что-то ещё, напряжённо глядя на меня, но промолчал.
***
Руки задрожали снова, когда увидел школьника у книжного шкафа. Какое-то дурацкое беспокойство. С чего? Перед глазами ещё стояла фигура Блэка. Он только начал поворачивать голову, когда я, сам не знаю почему, сбежал со ступенек и прыгнул с утоптанной тропы в сторону, набрал полные штанины снега.
Я не был готов встретиться с ним лицом к лицу сразу после того, как вернулся из Запретного Леса. Какое-то время, вцепившись в волшебную палочку, мучительно вслушивался в неразборчивые голоса, потом они ушли... И я остался наедине со своим не принятым решением.
Я поспешно сорвал с полки учебник ЗОТИ для третьего курса и только после этого посмотрел на оказавшегося рядом школьника.
— Блэк!
Едва ли не выкрикнул на всю библиотеку. Третьекурсник, глядя на меня, пытался удержать лицо, но он таяло как масло, и его брови изумлённо дрогнули. Я боялся даже подумать, что у меня сейчас за выражение.
Мне было неловко и одновременно... Любопытно, он понял, что первая ассоциация которая настигла меня — его старший брат?
Блэк-младший, выждав пару секунд и, видимо, осознав, что продолжения моего выкрика не будет, взял с полки одну только инструкцию по составлению гороскопов для начинающих. Даже не посмотрел в сторону потрёпанных учебников.
Не похож, разве что немного, как... как бледноватый оттиск. Если б я не сбежал, то не выискивал бы сейчас знакомые черты в лице его брата.
Третьекурсник сделал шаг от полки и, слегка запнувшись, прервал молчание:
— Почему вы так смотрите на меня?
Почти с жадностью.
— Ни почему, — я с трудом отвёл глаза и резко отвернулся что бы уйти.
Какая-то странная эмоция возникла на лице Блэка-младшего, отчего оно вдруг стало копией.
И перед тем как уйти, я выпалил, не успев себя остановить:
— Паршиво, наверное, знать, что для старшего брата ты всего лишь «неинтересная история».
