Самое настоящее проклятие

Когда мы с Джеймсом решили прогуляться под вечер на свежем воздухе... Думаю, под предлогом пойти проветриться Джеймс хотел вытрясти из меня признание: «Да, Сохатый, прикинь, со мной что-то не так. Э-э-э... Я чувствую, словно бы тащу на плечах целый Хогвартс-Экспресс, и кажется, ещё немного и возненавижу себя самым глупым образом — за полное отсутствие пророческих талантов». Похоже, Джеймс мог дойти до такого отчаяния, что «вытрясти» оказалось бы не просто оборотом речи. Я даже улыбнулся два раза, когда представил: вот Сохатый, схватив под подмышки, поднимает меня над землёй (чтобы ноги не волочились) и трясёт вверх-вниз, словно набитую кнатами свинью-копилку. Сначала он хотел заманить меня в спальню и исполнить там свой «товарищеский долг», не дав одному плавать в море глухой досады — она, как мне кажется, красноречиво отражалась на моём лице. Бесконечный океан растерянности. Но в нашей спальне торчала куча народа, пахло какой-то вредной едой и куревом, вроде рубились в карты, подальше от глаз бдительной Эванс. Джеймс поднялся по лестнице, и я, равнодушно устроившись на нижних ступеньках, слышал его голос, когда он разговаривал с Маклаггеном или Гиллом, не разобрал. Бедный, сбитый с толку Джейми. Вытянув ноги и упёршись локтем в ступеньку, я цинично рассуждал: в другой ситуации — будь это очередной скандал с матерью, например — рано или поздно кто-нибудь из нас предложил бы прочесать Хогвартс и найти Северуса. Устроить ему профилактическую встряску. Зажечь сигарету и попробовать потушить об его губы. Даже дураку понятно — ни к чему хорошему это не привело бы. За драки МакГонагалл всегда ругала и наказывала — я машинально постучал пальцем по своему рту, которому хотелось соприкоснуться либо с губами, либо холодным горлышком бутылки — а мне всегда было плевать. Кто-то здесь (даже и Джеймс, который, разумеется, не испытывал к Снейпу симпатий) вообще считал меня «хорошим мальчиком»? — Ты специально вернулся после обеда, чтобы не ходить на утренние уроки? — спросил меня Питер, устроившись локтями на перилах. Я ответил что-то невразумительное и с кривой улыбочкой потрепал Хвоста по руке. Это ведь обычно для меня — постоянно думать о нарушении правил, выставлять себя в наилучшем свете, так, будто бы... «Мир крутится вокруг тебя, Блэк»? Не удивлюсь, если взрослые скрипят зубами и гадают: «О, Мерлин, ему уже шестнадцать, когда же избалованный наглец перебесится и наконец-то возьмётся за ум?!» Не знаю, являлось ли это высшим проявлением разгильдяйства — сегодня я даже не вспомнил, что кто-то из профессоров будет удивленно поглядывать на пустующее место рядом с мистером Поттером. В моей жизни были проблемы куда неприятнее, чем парочка пропущенных занятий. В конце концов... Я сильно сомневался, что отыщется такое заклятие, которое трансфигурирует «кирпичную стену» из прошлого во что-то... менее непробиваемое. Как «бомбарда максима» разнесло бы преграду, которой, представьте себе, могло и не быть — так просто. Если бы, конечно, Северус потрудился мыть голову немного чаще, чем раз в полгода. Если бы я обращал внимание больше на бубнёж профессоров, а не на сальные патлы однокурсника, полощущиеся на ветру. Если бы, вместе с Джеймсом запихивая упирающегося Снейпа в пыльную тёмную кладовку, когда-нибудь вспомнил: и среди зловонного скопища слизеринцев пусть редко, как по ошибке, — дядя Альфард и Дромеда тому свежий пример — но встречаются приличные люди. Словно блестящие монетки, втоптанные в грязь. До слёз обидно влюбиться без шансов? Ну, с кем не бывает, даже и с Сириусом Блэком. Просто напейся до состояния флоббер-червя, размахнись и поглубже воткни ху... Хулиган, воткни нож в своё ноющее сердце — и дело с концом. Неразделённая, никому не нужная, словно ребёнок, которого заперли в дальней бабушкиной комнате, любовь — то ещё дерьмо... Впрочем, Северус-то как раз много знает о невзаимной любви. Ха-ха. ...с ней ещё можно что-то сделать. Хотя бы попытаться сделать, да? Досадно, что четыре с лишним года издевался над тем, кого в итоге захотел — и рискнул показаться полным идиотом, почёсывая в затылке, вчитываясь в рецепт зелья с живым интересом, какой никогда не мог пробудить во мне профессор? А вот это никак не исправить. Типа даже если с этого дня я буду вести себя как паинька? О, нет, нет... Слишком просто, мой дорогой Бродяга. Прошлое, мать его, не изменишь. Ну и что мне остаётся делать? Я нашёл глазами Римуса. Свет от камина заливал его лицо тёплым розоватым светом. Лунатик, подперев щёку, сидел за столом рядом с младшекурсницей, обладательницей миллиона мелких светлых косичек, которой что-то негромко объяснял, делая пометки на придавленном локтем пергаменте. Картина настоящего «домашнего уюта» (можно сказать, что, переступив порог Хогвартса, я действительно вернулся домой, в странный дом, принадлежащий ещё многим, кроме меня). Лунатик напрочь не замечал моих попыток встретиться с ним глазами. Я сверлил Римуса взглядом с полминуты, пока кто-то не начал спускаться из спальни. Шаги, поначалу быстрые, замедлились перед нижними ступеньками, на которых, как слоёный торт на тарелке, развалился я. Гилл, глянув на моё безмятежное лицо, собирался осторожно переступить через меня. Задрав голову, я увидел нависшую над собой пачку «Тараканьей грозди» у однокурсника в руках, подскочил, точно вспугнутая кошка, и быстро запустил пятерню в открытую пачку. Как если бы был настоящим троллем, обитающим под мостом и требующим платы за проход. И тут же швырнул горсть арахисовых тараканов в сторону Римуса. Они простучали по полу, не долетев до стола, но дело было сделано — Римус распрямился и посмотрел на меня. — Флиртуешь? — подначил я его, когда, оставив девочку, он присел рядом на край ступеньки с довольно неловким видом. Я задрал ногу на другую и выразительно качнул подбородком в сторону младшекурсницы. — Выполняю свои обязанности старосты, — сдержанно ответил Римус, повернулся ко мне, словно намереваясь сказать что-то ещё. Вдруг молча наклонился. Его рука легко скользнула по моему колену и внезапно он поднял маленького блестящего арахисового таракана с шоколадными усами и глазками. Тот, видимо, выскользнул у меня между пальцев, когда я размахивался, и упал на ткань моей мантии, как на расстеленную простыню. — Что-то хотел? — спросил Римус невнятно, бросив «насекомое» в рот. Я с нездоровым вниманием следил, как он жуёт поднятое буквально с моего тела. — Ты говорил с Джеймсом, — не то констатировал, не то уточнил я, когда Римус перестал работать челюстями и я смог перевести взгляд обратно на девочку. — Пытался помочь мне... Услышав лёгкую неуверенность в моём голосе, Римус посерьёзнел и медленно кивнул. Думаю, он действительно хотел мне помочь, но... После небольшого колебания, я сжал руку на плече Лунатика и тихо сказал: — Правда, не стоит Джеймсу — и кому-либо ещё — лезть в это дурнопахнущее дело. Я слегка откинулся на жёстких ступеньках. Хорошо представил себе звук, с каким очередные «кирпичики», замуровывающие для меня дорогу к выигранному спору, становятся на свои места. Однако при мысли, как бы Джеймс развязывал Северусу язык, возможно, кулаком в зубы — почувствовал мимолётное злорадное удовлетворение. Я ещё злился на Снейпа. Всего лишь подразнил воображение, в реальности же... Нет, я мог сказать наверняка: мне бы не понравилось избитое лицо Северуса. Как будто увидел на фарфоровой тарелке кусок тухлого мяса — вызвало бы тошноту. Даже с учётом того, что Снейпу было на меня похер (и, хотя это уже было не важно — толщина стены, нас разделяющей, стала бы, думаю, размером с квиддичное поле, если б Джеймс не сдержал своё желание почесать кулаки) и вообще... друзья не врываются — после извинений — в голову, как в девственную вагину, или в твёрдое зелёное яблоко. Ну, теперь сам знаешь, какой из Северуса друг. Хотел ведь почувствовать, каково быть на месте Эванс. Нет, постой... Когда это я говорил, что хочу стать его другом? Не помню... Явно не в тот раз, когда сказал, что хочу его трахнуть — и Джеймс ещё так радовался, ведь мы с Сохатым оказались «в одной лодке». Разве что, когда, вытирая с рожи кровь, бежал вслед по лестнице? По Римусу было видно, что я выдал что-то для него неожиданное. Он выпрямил ноги и уставился на меня. — Не уверен, что поступил правильно... — наконец, пробормотал он, сцепляя пальцы и краснея. — Не пойми превратно... я не только о себе беспокоюсь. Хотя, конечно, именно мне грозит отчисление, если Северус узнает о той моей проблеме, я понимаю. И кто бы что не думал, я вовсе не защищаю... — Римус, хмурясь, посмотрел куда-то в бок и вверх и закончил почти шёпотом: — кто бы что не говорил, но я на твоей стороне а не... на чьей-то ещё, Бродяга. Я пожал плечами, не убирая руку, чувствуя, как живое тепло Римуса — он выглядел почти сердитым — распространяется от пальцев вверх по локтю. — Знаю. Он редко называл меня анимагической кличкой. Наверное, стеснялся или считал ребячеством, недостойным блестящего значка старосты? Не уверен, что собственное прозвище ему нравилось. Римус машинально глянул на мою ладонь, потом снова на меня. — Но Джеймс мог бы на многое пролить свет, — проговорил он с сомнением, — В том числе, нужно ли тебе самому, на самом деле, лезть в это всё. Раз дурно пахнет... Смутившись своих слов, Римус встал и моя рука упала на ступеньки. Я смотрел на Лунатика снизу вверх. Ему не доставляло никакого удовольствия возражать. Ввязываться в спор. Он буквально заставлял себя говорить и не мог сказать: «Бродяга, признай уже, что проебался и затея оказалась крайне херовой и небезопасной!» Хотя думал, несомненно, именно так. Что это было? Мягкость характера? Скрипящая на губах привкусом святости вежливость? Банальная трусость? Непонятная двуличность, которую я чувствовал в нём... — Боюсь, я уже слишком глубоко погрузился в этот зловонный водоём и давно дышу через бамбуковую трубочку, — с внезапной режущей честностью выпалил я, поднял кулак с вытянутым большим пальцем и мизинцем, изображая «трубочку». Дотронулся подушечкой пальца до уголка губ. Мельком вспомнил о том, что Римус так и ничего не высказал мне про мою сумасшедшую выходку в ночь полнолуния — и тут же забыл, словно это всё происходило лет сто назад. Жалко, что он встал с лестницы. Я снова опустил руку и вжался ладонью в гладкую ступеньку. Но мне хотелось вернуть её Римусу на плечо и, втягивая тёплый воздух, ткнуться ему в шею, словно требующий ласки щенок. Лунатик тихо хмыкнул в ответ на мою фразу, в которой правды было больше, чем шутки. Собирался отойти к своей младшекурснице, но я подался вперёд и поманил его пальцем. И, когда Римус с недоумевающим (и весьма напряжённым) лицом наклонился, я сказал достаточно громко, чтобы Питер, стоявший рядом повернулся на звук моего голоса: — Спасибо за заботу, но словами делу не особо поможешь. Ты бы переспал со мной? Римус от неожиданности поперхнулся. И, кажется, не он один. Я обернулся на странный сдавленный возглас со спины и увидел Джеймса, застывшего на верхних ступеньках. — Прогуляемся, Сириус?