Самое настоящее проклятие

Никаких больше изводящих шуток, грязных намёков и неожиданных прикосновений. Никаких, мать твою, снов. Разумеется, я в восторге. В полном. Не важно, как долго продлится этот период затишья. Может, теперь так всегда будет? Тишина, спокойствие, сосредоточенность на учёбе и... И, естественно, никаких сумасшедших извращенцев на расстоянии в десяток шагов от меня. Блэк, наконец-то, понял, что его лошадь сдохла? Она с самого начала была мертвее мёртвого. Над ней даже мухи не кружились — голые череп и кости, выкопанные из скотской могилы. Какую безумную надежду он видел в них? ...и никакого сумасшедшего смеха, выплюнутого в кубок тыквенного сока, борьбы, странных разговоров о чувствах, возможности опустить в дерьмо и не быть избитым. Я был рад этому, разумеется. Лили, заведя за ухо прядь, выбившуюся из тугого хвоста на затылке, отмеряла на медных весах две унции серого мелкого, как пыль, порошка. Уменьшив огонь под своим котлом до минимума, чтобы зелье несколько минут настоялось, я кинул взгляд на её работу и, мгновение подумав, сказал: — Добавь к порошку из притворяшки-вора ещё пару бутонов златоцветника. — Сейчас, — напряжённо отозвалась Лили, медленно высыпая в котёл измельчённых до сходства с прахом жуков, — Говоришь, ещё златоцветник? — она придирчиво оглядела ингредиенты на столе, выбрала два более-менее свежих белых бутончика, напоминающих короткие мечи, тщательно размяла их в ладонях. Я уловил тонкий травяной запах, пошедший от её рук. Молча бросив златоцветник в котёл, Лили повернулась ко мне и спросила с простодушным и очаровательным любопытством: — А зачем я это сделала? Объяснишь? И голозадый староста, и достававший Яксли в кабинете зельеварения Треверс — они оба сильно ошибались насчёт меня. Во-первых, я знал, каково это — любить. С того самого дня, когда увидел сестёр Эванс на детской площадке (той, что подальше от фабрики, с не сломанными качелями) и смотрел, как хлопает лепестками цветок в маленьких ладошках Лили. Пусть любил я безнадёжно и молчаливо. И мучительно. Разве это имеет значение? А во-вторых... Во-вторых, теперь я также понял, как это — теряться в эмоциях, словно в просторном безоблачном небе, когда кто-то проявляет к тебе искренний интерес. Когда в тебя влюблены. О, эти двое насмехавшихся надо мной эксперта в личных отношениях, один из которых был младше меня на год! Они даже не думали, что я окажусь достаточно прозорлив и в непонятном, мучающем меня поведении Лили распозна́ю чувство, более нежное, чем положено между друзьями. Во внезапном румянце и учащённом дыхании, когда я прикоснулся к её мантии. В неловком, словно чем-то обиженном, молчании. В категоричном нежелании говорить при мне на подобные темы. Я гадал, что это могло значить? И, в конце концов, начал подозревать... нет, теперь я был уверен. Несомненно, Лили влюбилась в меня. Когда? Как? Вот этого я не мог представить. И не мог даже вообразить, что однажды она признается мне. Какие слова она могла бы сказать? Что, чёрт возьми, скажу я? Слишком шокирующе. Пугающе. Я был повисшим на страховочной верёвке скалолазом. Прогульщиком, застуканным профессором в коридорах. Лесным зверем, которого внезапно на дорожной обочине в глухой ночи высветили фары автомобиля. Абсолютно нереально. Я мог бы признаться первым? После пяти лет нашей с Лили дружбы... Однако мне придётся спрыгнуть с Астрономической башни, если что-то пойдет не так, если существует хотя бы крошечная возможность того, что я ошибся... Нет, Мерлин, ни за что. Я лучше вырву себе язык, чем выставлю себя таким кретином. Лучше — показаться трусом, у которого дрожат коленки и бурчит в кишках от страха. Сейчас... мне вполне хватало одной мысли, что в меня влюбились. Но даже думать об этом было непривычно. Как если бы меня просто с кем-то перепутали. Нацепили хрустящий от новизны костюм и силой втолкнули в какую-то чистую комнату с зеркальным полом и люстрами... Глядя на своё отражение, размазанное по полированным стенкам котла (в отражении, однако, угадывались бледное лицо, пятна глаз и очертания крючковатого носа) я едва мог осознать эту мысль — нечто огромное, непонятное, неожиданное. К тому же... В последнее время Лили вела себя — или пыталась вести — как обычно, никак не выдавая своего особого отношения. Наверное, она собиралась как можно дольше хранить от меня тайну своего сердца. Может быть, до выпуска из школы? Или до самой смерти. Если рассуждать здраво, Лили точно не хотела бы, чтоб я дал ей понять, что о чём-то подозреваю. Сегодня, ещё до обеда, мне удалось лишний раз подтвердить свои размышления... Я шёл на Древние Руны, когда услышал смех и голоса с лестничной площадки неподалёку от кабинета профессора Бабблинг. — О, радио-Лили, рубрика «поговорим о Джеймсе Поттере»? — Сюзи, перестань! Узнав голоса, я пошёл на них и оказался наверху длинной лестницы. — Причём тут вообще Поттер? То есть, конечно... Но вы видели профессора Джонсона? — продолжала Лили, стоя ко мне спиной. Возмущённо всплеснула руками. — Он был в полной растерянности! Держу пари, они специально устроили... Камбелл обернулась на шаги и, смерив меня неприязненным взглядом, нарочито жеманным движением повернулась обратно и громко произнесла: — Девочки, замечу, мы больше не одни. — А, Северус! — обрадовалась Лили, прервав рассказ. — Идёшь на Руны? — Северус... Снейп? — посмотрев на меня сквозь реденькую чёлку, эхом за Лили пробормотала МакДональд, точно с трудом вспоминала моё имя. На постном дрожащем лице МакДональд появилось выражение, которое я не успел понять, быстро переведя взгляд. — Так о чём ты сейчас говорила? — спросил я Лили, подходя ближе. Я хотел, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим, но не особо вышло. Не обращая внимания на других девчонок, не мигая смотрел на Лили. Она ведь говорила, что-то о Поттере? — Ну... — то ли задумалась, то ли просто замялась она, — Кое-что произошло вчера на Астрономии... — Ни тебе «привет», ни «как дела». И что за грубая манера вмешиваться в чужие разговоры? — вдруг раздражённо процедила себе под нос Камбелл, складывая руки на груди, — Мистер Хочу-всё-про-всех-знать, уши не отвалятся столько слушать? Камбелл смотрела вниз, рассматривая металлический браслет на запястье и говорила вполголоса, словно и не мне. Но, разумеется, я всё прекрасно услышал. Я перевёл на Камбелл тяжёлый взгляд. Почувствовав его, она резко подняла голову. Звенящая пауза длилась мгновение. Сюзанна Камбелл, занервничав, поджала губы и выдохнула: — Что? Почему у тебя всегда такое мрачное выражение лица, будто ты хочешь кого-то стукнуть?.. Я глядел на неё исподлобья и боролся с невозможно глупым желанием потрогать мочку собственного уха. — Послушай, Сюзи, мы все тебе сочувствуем. — вмешалась Бредли с вымученной улыбкой, она сжала локоть Камбелл (она была дюйма на четыре ниже Камбелл), — Если Эдгар Боунс выбесил тебя, это ещё не повод портить настроение окружающим! — Бредли обернулась ко мне и заговорщицким шёпотом пояснила, прикрыв рот ладонью, — Её парень. Очень провинился. Лили встретилась со мной глазами и слегка покраснела. Видимо, вспомнила ту встречу с Боунсом на ступеньках у главного входа в замок. Может быть, она думала, что частично виновата в ссоре Боунса с её подругой? — Они говорят: «котёнок, я же не рак-отшельник, мне нужно общение». Они так это называют, «общаться», — едва Брэдли закрыла рот, холодным тоном произнесла Камбелл, не обращаясь ни к кому конкретно, но будто продолжая давнишний прерванный разговор, — В нашем возрасте парни только и думают, как бы поскорей начать с кем-нибудь встречаться, и чем больше отношений, тем лучше — скажут, какие «общительные». Нет! Это нормально вообще?! — неожиданно взвизгнув, Камбэлл резко обернулась и вопросительно посмотрела на подруг. Машинально коснулась ладонью своего каре, на оливковых щеках появился румянец злости, — Почему девушки больше думают головой?! Мне, например, никак не сдалось это «общение»! — Прости, Северус... — вполголоса протянула Лили, ей было явно не по себе. Я стиснул зубы и подумал, что действительно подошёл не вовремя и вмешался в девчачьи разговоры. — Мне не интересны эти глупости. — быстро сказал я, чтобы не молчать. Гриффиндорки тут же уставились на меня. И если в глазах Камбелл я ясно читал обиду и неприязнь (причём, наверное, не ко мне лично, а ко всем парням мира в моём лице), то Лили показалась мне скорее недоумённой и недоверчивой. — Ты же сама говорила, и не один раз, что в этот год мы должны готовится к СОВ, а не страдать всякой ерундой, — поясняя очевидные вещи, я чувствовал себя ужасно под взглядами четырёх девчонок. — А, да. — Лили сделала вид, что вспоминает что-то такое и даже покивала головой, — Ты молодец. Так держать, Сев. Она вытянула обе руки и показала мне большие пальцы, словно позировала для колдографии. Это выглядело странно. В такой обыденной ситуации — слишком пафосно и энергично. Румянец не сходил с её лица. — Неужели, не интересуешься? — переспросила Камбелл, ей, видимо, уж очень не хотелось оставлять «за парнями» последнее слово, — Не такой, как все? Может, потому, что у тебя разбито сердце... — Заткнись. — Сюзи! — одновременно со мной укоризненно шикнула Лили. Я, сжимая за спиной волшебную палочку, с внезапной острой ненавистью смотрел на то, как Камбелл с насмешливым видом постучала себе по груди. — ...ну, давай, расскажи нам, кто его разбил? После слов Камбелл, Брэдли и МакДональд воззрились на меня с еле сдерживаемым любопытством, а Лили вдруг зажала уши ладонями и громко закричала: — Прекратите, сейчас же! Я не хочу! Я не хочу ничего об этом слышать! Кто-то выглянул на крики из коридора, люди задирали головы, пытаясь разглядеть, что происходило на лестничной площадке. Теперь все с изумлением уставились на Лили. Внезапно она отняла руки от головы, взлохматив волосы, и я заметил — Лили пристально смотрит куда-то вниз. — Марлин! Подожди! Я хотела у тебя спросить... — воскликнула она, окликая когтевранку, шедшую этажом ниже и поспешила ей навстречу, будто нарочно сбегая от своих подруг и от меня заодно. Камбелл и Брэдли тоже начали спускаться. Зачем-то задержалась только МакДональд. Я поднялся на пару ступенек вверх, оглянулся и со злостью подумал: это не первый раз когда она не может справиться со своими ногами! Она ещё секунд пять не двигалась с места и пялилась на меня во все глаза, пока я не поднял волшебную палочку (Лили была далеко, так что не могла этого увидеть, хотя, конечно, я не собирался заколдовывать эту грязнокровную дуру МакДональд) и не рявкнул: — Чего? Тогда она вздрогнула, и длинная тонкая косичка билась между лопатками, когда девушка бежала по ступенькам лестницы. — Так, так! Что тут у нас такое? Я едва не дёрнулся, когда услышал медовый голос Слизнорта за спиной. Лили, ещё смотревшая на меня с нетерпеливым ожиданием, перевела на профессора взгляд. Слегка напряжённый. — Неплохо, неплохо, мистер Снейп, — не то проговорил, не то прокряхтел Слизнорт, скользнув взглядом по поверхности моего котла, и прытко перешёл на другую сторону парты. — А у вас, мисс... О, Мерлин, какая прелесть, мисс Эванс! Какая плотная консистенция! Ну-ка! — расточая похвалы, Слизнорт взял со стола ложку для помешивания, и, зачерпнув, поднёс порцию зелья к своему лицу, — Так, мисс Эванс, а что это вы добавили в конце? Златоцветник? Как интересно! Никогда бы не подумал! Позвольте поинтересоваться какого эффекта, моя дорогая, вы хотели добиться? Слизнорт качнул свободной рукой, жестом прося Лили говорить. — Ну, я... Я... Она вдруг густо покраснела, стиснула руки под партой в замок. Я заметил её полный паники взгляд, и меня тоже пробило жаром — я сообразил, что так и не объяснил ей, зачем нужны были бутоны златоцветника. — Сэр, вам лучше спросить об этом у... — пробормотала Лили. Но Слизнорт, с удовольствием втянув носом аромат зелья, тут же закивал и громко проговорил: — Ну, конечно! Кто бы мог подумать! Уравновесить корень златоцветника его бутоном... Нет, полагаю, что двумя, мисс Эванс? Да, какое элегантное решение! Как оригинально! Высший балл! — Да, сэр, спасибо... — отозвалась Лили после паузы несколько сдавленным голосом. На её лице, ещё красном от стыда, появилось громадное, как планета, облегчение.